Ознакомительная версия.
– Ты требовал у нее отчета о расходах?
– Да никогда! Но все равно, я знал, на что тратятся деньги… Если Ирине нужно было купить что-то дорогое, драгоценности, к примеру, или шубу… я не знаю, что… я спокойно давал ей деньги. Понятное дело, она обращалась ко мне. Это же нормально.
– Сережа, да успокойся ты… Забудь, ничего другого не остается…
– Нет, я понимаю, если бы речь шла о каких-то крупных расходах или долгах, а то ведь так, все по мелочи… Ну почему она мне ничего не говорила? В сущности, она могла бы обмануть меня и вместо того, чтобы занимать у подруг по две или три тысячи, попросила бы меня сразу о пятидесяти или больше, придумала бы, что ей, к примеру, хочется купить какой-нибудь браслет… Или что-то из мебели. Она бы и купила, но не за пятьдесят тысяч, а за десять, я бы все равно не стал проверять, а сорок взяла бы себе…
– Не думаю, что Ира была способна на такую ложь.
– Но все равно же она меня обманывала, назанимала денег… В каком свете она меня выставила? Скажи, может, и ты тоже будешь скрывать от меня что-то? Очень тебя прошу, Лилечка, если тебе что-то понадобится, не проси у чужих, спроси у меня, у своего мужа… Я не беден и не жаден… А тут – такой позор…
Катя метнулась к двери, открыла ее, потом громко хлопнула, вроде как только пришла. И голоса в кухне сразу стихли. Отец вышел ее встречать, увидел ее, улыбнулся, поцеловал.
– И где это мы все ходим, гуляем? – Лицо его лучилось любовью. – Ты не замерзла? Мне кажется, ты легко одета?
За его спиной появилась Лиля, вся оранжевая (огненные волосы светятся при электрическом свете, рыжий джемпер, оранжевые петухи на белом фартучке), она приветливо кивнула Кате головой:
– Привет, ужинать будешь?
– Буду, ужасно голодная, – солгала Катя, чтобы не обижать ее. – А что у нас на ужин?
– Ничего особенного. Картошка с селедкой. Но есть и суп, и котлеты… Я могу разогреть.
– Нет, я тоже с вами селедочки поем… Что это у вас такие растерянные лица? Что-нибудь случилось?
– Нет, все хорошо, проходи… Дай-ка твои руки, совсем холодные, – отец взял Катины ладони и подышал на них. – Так ты не скажешь нам, где ты была?
– В кино с подружкой ходила…
– С подружкой? И как зовут эту подружку?
Но вместо ответа Катя вывернулась из отцовских рук, мазнула губами по его щеке и шепнула ему на ухо:
– Пап, у меня все нормально.
За ужином отец не выдержал, вернулся к волнующей его теме, но привлек к ней (за что Катя мысленно была ему благодарна) и дочь.
– Представляешь, еще один долг нарисовался… В десять тысяч долларов. Я понимаю, не может такое количество людей, сговорившись, выкачивать у меня несуществующие долги Ирины, но все равно возникает такое чувство, будто бы меня хотят надуть. Что это за долги, Катя? Может, ты что-то вспомнишь? Что такого могло случиться с твоей мамой, на что ей могли понадобиться эти деньги? Подумай хорошенько, может, вспомнятся какие-то детали?
Ей было стыдно, но именно о том времени, о котором отец расспрашивал ее, она не могла рассказать ничего – ни о маме, ни о ком бы то ни было, кроме Валеры. Все ее мысли кружились тогда только вокруг этого человека, и только о нем она была в состоянии думать. Ей казалось, что мама ведет обычный для нее образ жизни, ездит на работу, занимается хозяйством, все как всегда… Но при всем при том она продолжала следить за собой, хорошо одевалась, ездила на дорогой машине, словом, внешне вела прежний образ обеспеченной и, в сущности, всем довольной молодой женщины. Хотя нет, она действительно выглядела чем-то расстроенной, озабоченной, но разве отец не понимает, что с ней тогда происходило? Ведь он тогда редко бывал дома, и все они – и мама в первую очередь, и дядя Боря, и сама Катя – знали, что у папы роман с Исабель. Что же это, маме радоваться, смеяться, петь песни? Давно уже прошло то время, когда мама пела, точнее, напевала, что-то делая на кухне или прибираясь, теперь эта привычка перешла к Кате, но, когда Кате бывало плохо, разве могла она петь? Вот и мама давно уже не пела, чаще всего молчала, а нередко можно было услышать, как она тяжело и как-то надрывно стонет. Сейчас, когда за плечами Кати был пусть недолгий, но полный драматизма и трагизма роман с Валерой, она могла себе представить, каково это – быть обманутой любимым человеком. Она никогда не спрашивала себя, почему же мама не разводится с отцом, почему не выходит замуж за своего вечного поклонника и воздыхателя Желтухина. Должно быть, чтобы совершить этот поступок, недостаточно любви одного человека, Желтухина, а мама, по всей видимости, продолжала любить отца.
– Я понятия не имею, на что могли понадобиться ей эти деньги, – пожала плечами Катя. – У нее же все было! Она была женщиной небедной, это же понятно, и могла позволить себе все, что угодно… Даже машину могла купить дорогую, думаю, ты бы ей не отказал… Но она мне ни о чем таком не говорила…
– Катя, да какая машина, когда речь идет о небольших суммах в две-три тысячи… Хотя последний долг, о котором я тебе сказал, составляет уже десять тысяч…
– А что говорит та женщина, которой мама осталась должна?
– Ничего. Она говорит, что ничего не знает. Никто ничего не знает, а моя жена занимала и продолжала занимать деньги!.. Может, это была болезнь, которую мы пропустили? Может, это что-то нервное? Вот, существует же клептомания! Люди, как правило, состоятельные, ради острых ощущений или, я уж не знаю, по какой такой страсти, совершают кражи в супермаркетах, да и вообще – везде, где что-то плохо лежит… А мама вот занимала деньги. Может, ей казалось, что мы до сих пор бедны, и ей необходимы какие-то деньги на холодильник или телевизор? Можно, конечно, навести справки у психиатров, но как это будет выглядеть? Я приду к врачу и спрошу его: вы не знаете, зачем моя жена, богатая женщина, занимала деньги у своих подруг, а потом она умерла, и вот теперь все, словно сговорившись, требуют у меня долги… Думаю, он поставит диагноз прежде всего мне. Скажет – а вы не придумали этих самых подруг? Может, они вам снятся? Глупейшая ситуация! Не пойду я ни к каким врачам и не стану ничего выяснять. Поймите, и ты, Катюша, и ты, Лилечка, мне не жалко этих денег, бог с ними, как говорится, но уж слишком нелепая ситуация, вы не находите?
– Я все-таки думаю, что Ирина была чем-то больна и не решалась тебе в этом признаться… Может, что-то по-женски? – Лицо Лили порозовело. – Другой причины я не вижу. И суммы как раз такие, какие могли бы понадобиться для обследования, лечения… Хотя, с другой стороны, я вот сейчас сказала это и тоже подумала: у нее что, не было этих денег? Думаю, она могла позволить себе любое лечение даже за границей, да и ты бы ей не отказал… Действительно, что-то здесь не так, непонятно… Но ты постарайся не задумываться над этим, возвращай долги, рано или поздно они закончатся, и это время позабудется, как кошмар… И не переживай ты так, не изводи себя чувством вины, вот этого нельзя делать, а то сам заболеешь…
Катя была с ней полностью согласна. К тому же она почему-то считала, что тайна мамы когда-нибудь все равно раскроется, что рано или поздно обязательно найдется человек, который объяснит причину такого количества долгов и, главное, причину, мотив этих поступков. А может, у мамы было какое-нибудь увлечение, вроде самодеятельного театра, к примеру, о котором знало небольшое количество людей из ее окружения?.. А театр всегда требует денег… Почему театр, Катя и сама не могла бы объяснить. Просто возникла в голове мысль и так же исчезла. Театр – да об этом знали бы все, мама всех бы привлекла к своему увлечению, всех бы задействовала… Но мама была не театральным человеком, она была обыкновенной женщиной, даже простой. Единственное, что она умела делать, – это любить. Она сильно любила отца и Катю, и так и умерла с этой любовью… А вот ее по-настоящему любил, оказывается, только Желтухин. Даже Катя, живя рядом с мамой, ничего не замечала или не хотела замечать… Ни разу не утешила ее, даже когда находила ее всю в слезах… Считала, что все эти слезы, эта ее бледность и угрюмость – следствие разлада с отцом, а что она, Катя, может с этим поделать? У нее и самой – полная неразбериха с Валерой. Она вся пылала рядом с ним от страсти, а он вел себя на редкость сдержанно, мало говорил, мало целовал ее, редко обнимал и словно не желал близости. Сейчас, когда она знала со слов Маргариты, его любовницы, что такое поведение было не свойственно ее темпераментному возлюбленному, вопросов становилось еще больше: почему он не любил ее так, как любил взрослую и опытную Маргариту? Почему не сделал ей ребенка, как Маргарите? Что сдерживало его? Неужели она так непривлекательна?
Катя разминала вилкой горячую, со слитком плавящегося на глазах масла, картошку и чувствовала, как в ней просыпается аппетит. А ведь они с Питером не так давно ужинали в пиццерии… Но дома было так хорошо, так уютно, да и серебряная с розовым селедочка в масле так вкусно пахла, что Катя даже пожалела, что рядом нет Питера: вот бы он угостился, а заодно познакомился бы с отцом, с Лилей… Но, видимо, всему свое время, они еще успеют и познакомиться, и поговорить по душам. Отец никогда не был тираном, он должен, должен отпустить ее в Лондон! О том же, что он ее не отпустит, не хотелось и думать. Быть может, все-таки встретиться с Борисом Желтухиным и попросить его о содействии? Он имеет влияние на отца, да, так и следует сделать…
Ознакомительная версия.
