И вот такого человека исключили из числа основных кандидатов в депутаты за то, что он забыл про заброшенный сарай позади дома. Правда, сам Седых из-за этого не расстроился. Он был убежден, что существующая власть — это некое историческое недоразумение, которое со временем исчезнет. Поэтому философски воспринял решение суда и не стал его оспаривать.
В эту субботу, закончив шестой урок, Александр Александрович привычно пожелал ребятам хорошо отдохнуть в воскресенье и отправился в учительскую, чтобы собрать свои вещи в потертый темно-коричневый портфель, давно ставший серым от старости.
Так что он был в учительской, когда туда ворвался Павел Бубенцов. В комнате, помимо Седых, находились еще несколько человек, и они с удивлением уставились на гостя, упитанная физиономия которого очень резко контрастировала с несколько анемичными лицами современных педагогов.
— Извините меня, — выдохнул Бубенцов, — вы не знаете, где можно найти Александра Александровича? — Он не заметил педагога, сидевшего в углу за столиком.
— Это я, — отозвался Седых, — что вам надно?
Паша, все еще продолжая тяжело дышать, подошел к столу.
— Хочу вас обрадовать, — проговорил он, пытаясь скрыть одышку, и протянул папку преподавателю.
— Обрадовать? — удивился Александр Александрович. — Странно. Чем вы можете меня обрадовать?
— Прокуратура области принесла протест на решение судьи по поводу вашего исключения из списков, — пояснил улыбающийся Бубенцов. — Протест был направлен в местный суд, и они приняли постановление, отменяющее это решение. Избирательная комиссия вашего района уже восстановила вас в числе кандидатов в депутаты. Я вас поздравляю.
Услышав это сообщение, находящиеся в учительской педагоги бросились поздравлять своего коллегу с победой справедливости. Седых поднялся, несколько растерянно принимая поздравления, и посмотрел на Бубенцова.
— Спасибо, — сказал он, но папку не взял.
Коллеги продолжали его поздравлять. Одна молодая учительница даже поцеловала в щеку.
— Спасибо, — все повторял историк, сняв очки и протирая стекла платком, — большое спасибо. — Он дождался, когда все успокоятся и отойдут от него, после чего вновь надел очки и тихо проговорил: — Благодарю вас за это приятное сообщение, но будет лучше, если вы уберете вашу папку.
— Как это уберу? — не понял Паша. — О чем вы говорите? Вас уже восстановили, неужели вы ничего не поняли?
— Я все понял, молодой человек. Но дело в том, что меня сняли формально совершенно правильно. Я действительно забыл указать сарай, который стоит за моим домом. И считаю решение суда абсолютно верным. А протест прокурора, который был принесен, это, если хотите, дань той условной демократии, которая сформировалась в нашей стране. Мне она не подходит. Поэтому я отказываюсь принимать участие в этих выборах.
В учительской его слова услышали все. Сразу все стихло, кто-то поспешил выйти из комнаты, все знали бескомпромиссность Сан Саныча.
— Нет, вы ничего не поняли, — вздохнул Бубенцов, — в отношении вас восстановлена справедливость. Вас вернули в список кандидатов в депутаты. Вы можете баллотиваться.
— С кем и куда? — горько спросил учитель истории. — С бандитом Качановым, которому приличные люди не подают руки? Или с этим журналистом Нечипоренко? Он, конечно, порядочный человек, но, к сожалению, слишком увлекающийся. Вы знаете, какие статьи он публиковал в защиту «прихватизации»? Считал, что все наладится. Типичный попутчик. Нечипоренко искренне верит, что можно построить правовой капитализм. Мне с этими господами не по пути.
— Правильно, — крикнул кто-то из педагогов, — нечего тебе делать в этой Думе, Сан Саныч. Там одни паразиты сидят. А ты как был нашим, так нашим и остался.
Бубенцов оглянулся на оратора. Тот был в дешевой темно-красной форме «Адидас» китайского или турецкого производства. Очевидно, учитель физкультуры, предположил он.
— Там не только паразиты, — возразил Паша, — там много ваших единомышленников, ваших коллег, депутатов от левой оппозиции. Разве можно отказываться от участия в выборах?
— Можно и нужно, — твердо заявил Седых. — Я для себя все решил. Извините меня, молодой человек, что отвергаю вашу помощь. Я понимаю, что вы искренне хотели мне помочь. Однако я принял решение больше не участвовать в этих выборах. Пусть все знают, что для меня формальная законность выше моих личных амбиций, и если меня сняли с выборов, то я не вернусь в списки даже после протеста прокурора.
— Вас сняли незаконно, — все еще старался убедить его Бубенцов, — но теперь справедливость восстановлена. Суд принял решение, но вы можете участвовать в выборах. Неужели вы не понимаете, как это важно?
Я все прекрасно понимаю. Однако не хочу фигурировать в одном списке с этими господами. И это нерационально — заново вставлять меня в список в последний день.
Мои избиратели об этом не осведомлены. Многие просто не придут на избирательные участки, зная, что у них нет выбора. Когда заставляют выбирать между обманутым слепым журналистом и бывшим уголовником, на самом деле это настоящий фарс. Отказываюсь в нем участвовать, молодой человек. Тем более что агитация в последний день перед выборами запрещена. Этот историк подкован не хуже юриста, с огорчением подумал Бубенцов. И подавился от страха, вспомнив Петровского. Если он уйдет отсюда, не уговорив педагога, может считать себя уже уволенным. Святослав Олегович не простит такого промаха. И это после того, как они столько сделали — получили протест областного прокурора, новое постановление суда, вновь зарегистрировали исключенного кандидата… Проиграть, когда до победы остался один шаг? Это же высочайшая несправедливость!
Правда, еще оставался труп Нечипоренко, спрятанный в районной больнице, но эта история в любой момент может стать достоянием общественности, и тогда Качанова немедленно исключат из числа депутатов и не видать ему мандата. Рисковать таким образом они не имеют права. Нечипоренко был нужен лишь на то время, пока они оформляли решение суда и местной избирательной комиссии. А сейчас им необходим только этот учитель истории, неожиданно проявивший такую глупую принципиальность.
— Вы не правы, — сделал последнюю попытку Бубенцов. — Если вы откажетесь, то победит кто-то из недостойных кандидатов. Вы этого хотите?
— Разумеется, нет. Но один кандидат ничего не решает. Нужно менять все правила игры, чтобы народу не приходилось выбирать между проходимцем Качановым и заблуждающимся Нечипоренко. Кстати, я слышал, что он попал в серьезную аварию. Как он себя чувствует?
Александр Александрович спросил об этом достаточно громко, и Бубенцов испугался. Он понял, что сейчас могут обрушиться его последние бастионы.
— Ничего, — сказал он очень тихо, — гораздо лучше, чем вчера.
— Ну и хорошо, — удовлетворенно кивнул Седых. — Лично я не пойду голосовать ни за того, ни за другого. Но если бы мне все-таки пришлось делать выбор, я бы отдал мой голос журналисту Нечипоренко. Он хотя бы не бандит.
— Конечно, — растерянно кивнул Бубенцов. — Извините меня, я должен доложить обо всем моему начальству..
— Я вас понимаю. — Седых встал со стула и протянул руку Бубенцову — Спасибо вам, молодой человек, за защиту демократии в нашей стране.
Паша не знал, что ему ответить. На языке вертелось явно неподходящее «Служу Советскому Союзу». Поэтому он промычал нечто невразумительное.
Стоявшие вокруг педагоги снова одобрительно зашумели. Они по-своему любили Сан Саныча, хотя и побаивались его принципиальности. Бубенцов схватил папку и выскочил из комнаты. Спустившись по лестнице на первый этаж, он достал телефон и набрал номер Петровского.
— Слушаю, — отозвался Святослав Олегович. Очевидно, он был уже в Москве.
— У нас опять проблема, — срывающимся голосом сообщил Бубенцов.
— Что еще случилось? — разозлился Петровский.
— Седых не хочет баллотироваться, — выдохнул Паша.
Святослав Олегович молчал. Это испугало Бубенцова.
— Вы меня слышите? — осторожно спросил он.
— Как это — не хочет? — ледяным голосом осведомился шеф.
— Отказывается, — пояснил Паша. — Говорит, что в последний день все равно ничего нельзя сделать. Агитация запрещена. И он не хочет принимать участия в этом фарсе.
Петровский снова промолчал. Бубенцов тоже не решался ничего сказать.
— Нужно его убедить, — нарушил наконец тишину Петровский. — Пашенька, неужели ты ничего не можешь сделать сам?
Бубенцов знал: шеф называл его уменьшительно-ласкательным именем только в сильном гневе. Набрав воздуха в легкие, он выдохнул:
— Я с ним говорил, объяснял. Честное слово, очень долго его уговаривал.
— Но не смог уговорить, — прошипел Петровский. — Что нам теперь делать? Оставить Качанова наедине с этим тр… с этим спящим журналистом? Ты понимаешь, что происходит? Из-за тупого упрямства этого учителя у нас срываются выборы.
