— Грегори слушает, — прохрипел он в трубку, вцепившись в стол: комната ходила ходуном.
— Это Грегсон. Я уже с полчаса тебе трезвоню. Слушай, старик, из Биверс-хоум пришёл рапорт, там нашли труп того типа, который исчез три недели назад.
— Что? — испуганно крикнул Грегори. — Где? Какой труп?
— Старик, ты что, ещё не проснулся? Я говорю о трупе того моряка по фамилии Алони, который пропал из прозекторской. Его нашли на складе железного лома, в ужасном состоянии, видно, он там давно уже валяется.
— В Биверли? — шёпотом спросил Грегори; в голове у него гудело, как с похмелья.
— Да нет, в Биверс-хоум, проснись же наконец! Это километров десять к северу. Там ещё у лорда Олтрингхума конный завод.
— Кто нашёл?
— Рабочие, вчера вечером, но из полиции сообщили только сегодня. На складе, возле барака. Среди ржавого железа, там его целые горы. Поедешь?
— Нет, не могу, — неожиданно для себя сказал Грегори и уже спокойней добавил: — Скверно себя чувствую. Похоже, простудился. Пусть едет Коллз, вызови его, ладно? И врач. Соренсен, наверно, не сможет, то есть не захочет. Тогда пошли Кинга. Устрой всё сам, Грегсон, ладно? Коллз справится. Да, пусть возьмут фотографа. А я вправду не могу.
Почувствовав, что говорит лишнее, Грегори остановился. Какое-то время Грегсон молчал.
— Дело твоё, — наконец произнёс он. — Конечно, оставайся дома, раз заболел. Я просто думал, что для тебя это важно…
— Конечно важно! Мне страшно интересно, что там нашли. Сейчас же начинаю лечиться — аспирин там и всё такое, думаю, что собью температуру. В Ярд приду что-нибудь… около часа. Передай Коллзу, я буду его ждать.
Положив трубку, Грегори подошёл к окну. Светало. Он знал, что заснуть уже не удастся. Отворив дверь на террасу, он стоял, обвеваемый холодным, влажным воздухом, и глядел на бесцветное небо нового дня.
Когда Грегори подошёл к «Ритцу», было почти четыре. Бросив взгляд на часы, висящие над трамвайной остановкой, он остановился возле стеклянного киоска, в котором медленно проползали подсвеченные кадры из нового фильма, и рассеянно поглазел на длинноногих красоток в изорванном белье, гангстеров в полумасках и разбивающиеся машины, окутанные тучами пыли. К ресторану подкатывали длинные американские лимузины. Из чёрного «паккарда» высаживалась пара заокеанских туристов: она — старая, ужасающе размалёванная, в собольей пелерине, застёгнутой бриллиантовой брошью; он — молодой, стройный, в элегантном сером костюме. Держа сумочку, американец терпеливо ждал, пока его дама выйдет из авто. На противоположной стороне улицы над кинотеатром вспыхнула неоновая реклама, и сразу же на стёклах задрожали синеватые отблески. Часы показывали ровно четыре; Грегори направился ко входу. День прошёл так, как он и ожидал. Коллз привёз протокол осмотра тела и показания рабочих, нашедших его, — и то, и другое абсолютно бесполезные. Идея устройства «ловушек» для возвращающихся трупов не стоила и выеденного яйца. Где взять столько людей, чтобы держать под наблюдением территорию в двести квадратных миль?
Швейцар в роскошной ливрее распахнул дверь. Его перчатки явно были и новее, и дороже перчаток Грегори. Лейтенанту было немножко не по себе, он никак не мог представить, как пройдёт встреча. Сисс позвонил около двенадцати и предложил вместе пообедать. Был он необычно любезен и, казалось, начисто забыл о том, что произошло вчера вечером. Ни словом не обмолвился он и о постыдном блефе с телефонным звонком. «Второй акт», — подумал Грегори, обводя взглядом огромный зал. Он нашёл Сисса и, ускользнув от приближавшегося официанта в чёрном фраке, подошёл к его столику. Правда, он удивился, обнаружив рядом с Сиссом двух незнакомцев. Они представились, и Грегори уселся; чувствовал он себя несколько скованно. Их столик стоял между двумя пальмами в фаянсовых кадках на возвышении, с которого прекрасно просматривался весь ресторан — женщины в элегантных туалетах, колонны в псевдомавританском стиле и подсвеченные разноцветными прожекторами фонтаны. Сисс протянул карту, Грегори, наморщив лоб, делал вид, что читает её. У него было ощущение, точно его опять обвели вокруг пальца.
Предположение, что Сисс жаждет откровенного разговора, рухнуло. «Ишь, болван, хочет мне пыль в глаза пустить своими знакомствами», — подумал Грегори, с подчёркнутым безразличием глядя на сотрапезников. Это были Армур Блак и доктор Мак Катт. Блака он знал — по книжкам, по фотографиям в газетах. Писатель, достигший к пятидесяти годам вершин успеха. После долгих лет безвестности несколько повестей, изданных одна за другой, принесли ему славу. Выглядел он великолепно; периодически появляющиеся в газетах фотографии, на которых он был представлен то с теннисной ракеткой, то со спиннингом, явно относились не к прошлому. У него были большие холёные руки, массивная голова, иссиня-чёрные волосы, мясистый нос и тяжёлые тёмные веки, гораздо темнее лица. Когда он их опускал, лицо сразу казалось постаревшим. А глаза он прикрывал часто и порой надолго, оставляя при этом собеседника как бы в одиночестве. Второй знакомый Сисса выглядел моложе — этакий мужчина-мальчик, худой, с близко посаженными голубыми глазами и мощным выступающим кадыком, словно бы переламывающим шею пополам. Воротник рубашки был ему явно велик. Вёл он себя весьма эксцентрично: то впивался остекленевшим взглядом в стоящую перед ним рюмку, то горбился, а то, словно вдруг опомнившись, выпрямлялся и минуту-другую сидел точно проглотил палку. Приоткрыв рот, он рассматривал зал, внезапно поворачивался к Грегори, упорно сверлил его взглядом и внезапно, как шаловливое дитя, расплывался в улыбке. Было в нём нечто общее с Сиссом, наверно, поэтому Грегори решил, что он тоже учёный. Но если Сисс напоминал длинноногую птицу, то Мак Катт больше смахивал на грызуна.
Дальнейшему развитию зоологических аналогий помешал спор между Блаком и Сиссом.
— Нет, только не «Шато Марго»! — категорически заявил писатель, потрясая картой вин. — Это вино — губитель аппетита. Убивает вкусовые ощущения, подавляет выделение желудочного сока. Да и вообще, — он с отвращением взглянул на карту, — здесь же ничего нет! Ничего! Впрочем, это не моё дело. Я привык жертвовать собой.
— Но позволь… — Сисс был изрядно сконфужен.
Появился старший официант, напомнивший Грегори одного известного дирижёра. Пока подавали закуски, Блак всё ворчал. Сисс начал было говорить о каком-то новом романе, но слова его повисли в воздухе. Блак не удостоил его ответом; не прекращая жевать, он только взглянул на Сисса, и в его взгляде была такая укоризна, словно доктор совершил Бог весть какую бестактность. «Однако крепко его держит знаменитый приятель», — не без злорадства подумал Грегори. Обед протекал в молчании. Между супом и мясом Мак Катт, закуривая сигарету, по нечаянности бросил спичку в вино и теперь пытался её выловить. За неимением других развлечений Грегори следил за его тщетными попытками. Обед подходил к концу, когда Блак наконец заявил:
— Я подобрел. Но на твоём месте, Харви, я бы всё-таки испытывал угрызения совести. Эта утка — что они с ней делали в последние годы её жизни?! В погребении замученных всегда есть нечто, отбивающее аппетит.
— Ну, Армур… — пробормотал Сисс, не зная, что ответить. Он попытался рассмеяться, однако это ему не удалось. Блак медленно покачивал головой.
— Нет, я ничего не говорю. И всё-таки эта наша встреча — стервятники, слетевшиеся с четырёх сторон света. А яблоки! Какая жестокость — набивать беззащитное существо каменными яблоками! Кстати, ты, кажется, занимаешься статистикой сверхъестественных явлений на кладбищах?
— Могу тебе её дать. Но уверяю, в ней нет ничего сверхъестественного. Сам увидишь.
— Ничего сверхъестественного? Но это же ужасно! Нет, тогда я её и в руки не возьму. Ни за что!
Грегори внутренне ликовал, видя, какие муки испытывает Сисс, как он пытается и не может попасть в тон писателю.
— Почему, это интересно, — добродушно заметил Мак Катт. — Как проблема очень интересно.
— Как проблема? Наслышаны. Плагиат Евангелия, не больше. Что ещё?
— А ты не мог хотя бы минуту вести себя серьёзней? — с плохо скрытым раздражением спросил Сисс.
— Серьёзнее всего я бываю, когда шучу!
— Знаешь, мне этот случай напомнил историю с эберфельдскими лошадьми, — обратился к Сиссу Мак Катт. — Помнишь, лошади, которые читали и считали. Тогда тоже была альтернатива: чудо либо жульничество.
— А потом оказалось, что это не жульничество, да? — вступил Блак.
— Конечно нет. Дрессировщик лошадей — забыл, как его фамилия, — свято верил, что его лошади действительно считают и читают. Они копытами выстукивали число или букву и всегда угадывали, потому что наблюдали за хозяином! Словом, они читали, но не по губам, а по мимике, по бессознательным движениям, по тому, как он напрягается или расслабляется, меняет позу, в общем, по изменениям его поведения, незаметным для человеческого глаза. Эти сеансы ведь происходили под строжайшим контролем учёных!
