В схватке с мощным потоком воды я не заметил, как веревка, которой я был обвязан, снова натянулась. В руках и ногах уже не осталось сил бороться, и я смирился со смертью, не чувствуя, что мое тело движется к поверхности.
Я поднимался. Все выше и выше. Пузырьки облепляли тело.
Это мой папа. Он вытаскивал меня. Иначе и быть не могло. Папа, самый сильный. Папа, победивший медведя. Папа, поднявший меня из воды, когда я чуть не утонул в пять лет. Папа снова спасал меня, тащил на поверхность, чтобы отвести домой, к маме.
Вот его руки ухватили меня за капюшон толстовки и тянут из воды, наверх.
Вынырнув, я шумно вдохнул и, широко открыв рот, стал жадно заглатывал воздух. Было легко и радостно от того, что я могу дышать.
— Папа! — позвал я и огляделся. Голова кружилась, и я не до конца понимал, что происходит.
— Пап!
— Это всего лишь я, Оскари.
Президент обеими руками держал меня за капюшон, и ему приходилось работать ногами, чтобы удержаться на плаву. Он был по подбородок в воде, о его лицо разбивались маленькие волны, и он то и дело сплевывал озерную воду.
— Что, думал, игре конец?
— Лук застрял. Выплыть не получалось.
В голове крутились размытые, нечеткие образы: мама с папой, накки со скользкими щупальцами. И к радости от того, что я уцелел, примешивалось неясное чувство разочарования.
— Говорил я тебе: брось этот лук и вырежи новый!
— Но я должен…
— Знаю, знаю.
Мы никуда не плыли, просто держались на воде. Я посмотрел на президента и сказал:
— Спасибо. Вы меня спасли.
— Пожалуйста, мы сегодня весь день прикрываем друг другу спину.
— Да, классно получилось.
— Классно? Ты же чуть не утонул.
— Точно, — ответил я и расхохотался. Не знаю почему. Может, радовался вновь обретенной жизни. Президент не смог сдержать улыбки — наверное, чувствовал то же самое — и тоже расхохотался. Увидь нас сейчас кто-нибудь, решил бы, что мы сумасшедшие.
Но веселье было недолгим: наш смех оборвался, когда, немного отплыв от водопада, мы заслышали вертолет. Он спустился к озеру и начал кружить над скрывавшим нас туманом.
— Они знают, что мы здесь, — вздохнул президент.
— Это все их тепловизоры?
— Наверное. А может, просто догадались.
Я достал нож и перерезал веревку, связывавшую меня с президентом. И мы поплыли дальше от водопада, в туман, где вода была поспокойнее.
— На озере есть маленькие островки, — вспомнил я. — Если до одного из них доберемся…
— Если нас выслеживают по тепловизорам, то остров нас не спасет.
— Но надо же попробовать. Что ж еще нам остается?
— Молиться?
Казалось, мы только и делаем, что плаваем кругами. Куда ни глянь — все одинаковое. Везде вода, вода, сплошная вода. Туман скрывал нас от вертолета, но и мы ничего не видели сквозь дымчатую пелену. Как могли мы доплыть до берега или острова, не зная, где они? Из-за намокшей тяжелой одежды было сложно грести, а вода была такой ледяной, что двигаться быстрее и не хотелось. Я подумал, что если мы не доберемся до суши, то скоро или замерзнем, или утонем, и тогда Моррису с Хазаром не придется тратить силы на наши поиски.
— Как думаешь, сколько сейчас времени? — спросил президент, плывя бок о бок со мной. — У меня часы остановились.
— Девять тридцать. — Я вскинул глаза к небу посмотреть, не видно ли вертолета.
— Еще одна охотничья мудрость? — удивился президент. — Умеешь определять время по солнцу?
— Солнца-то не видно. — Я поднял над водой левую руку. — Зато у меня водостойкие часы.
Президент выплюнул попавшую в рот воду и повторил:
— Девять тридцать… Как раз сейчас я должен сидеть в мягком кресле в конференц-зале, попивая кофе, спасать мир…
— Подождать придется миру.
Мы продолжали движение, плывя с президентом в одном медленном темпе. И хотя по разлетавшемуся над озером эху нельзя было наверняка понять, где кружит вертолет, мне чудилось, что он подлетает все ближе.
— Думаете, они знают, где мы? — спросил я президента.
— Не уверен. Наверное, тот, кто следит за нами через спутники и направляет Морриса, потерял нас из виду по неясной причине. Может, тепловизоры плохое изображение шлют. Мы ж тут почти окоченели, какое от нас тепло? А может, еще что, не знаю. Жалко, что я мало про эту спутниковую связь читал.
От мысли о десятках камер, направленных на нас из-за облаков, мне стало не по себе. Как рыбка в аквариуме, я был не в силах спрятаться от их внимательных глаз. Припомнив, как выглядят снимки с тепловизора, которые мне встречались в видеоиграх и по телику, я представил нас с президентом на таких фото: на фоне серого пейзажа переливаются два маленьких очертания тел, словно зависших в воздухе. Хорошо бы президент оказался прав, и холодная вода снижала температуру тел до отметки, не видимой для тепловизоров. Но беда в том, что грести в студеной воде становилось все труднее.
Я очень устал и не представлял, сколько еще смогу плыть.
— У меня сил не осталось, — пробормотал я.
— У меня тоже, но останавливаться нельзя. Что бы ни случилось, не останавливайся.
Я прекрасно понимал, что хочет сказать президент: если мы перестанем двигаться, то измученные мышцы сведет от холода, и мы утонем. Исчезнем в черной глубине озера. Так что мы плыли и плыли сквозь туман, нас продолжали выслеживать с вертолета, и, казалось, мы будем дрейфовать еще целую вечность, но вот надежда замаячила впереди непонятным предметом, качающимся на волнах.
— Глядите! — Я попытался поднять голову из воды, чтобы лучше его разглядеть. — Что там? — Из-за тумана неясно было, что за странный объект плавает в нескольких метрах о нас. — Что? Да это ж морозилка!
Мы поднажали, быстро доплыли до белой коробки и ухватились за нее, получив долгожданную передышку. Но как только я перестал двигаться, все тело скрутило. Пока я плыл, мне было не до боли, но теперь мышцы заныли, а царапины и порезы на коже словно пронзили сотни иголок.
— Останавливаться нельзя, — напомнил президент, и мы задвигали ногами, толкая перед собой морозильник, только изредка переводя дух.
— Оскари, а насколько велико это озеро?
— Оно очень большое. Но мы уже должны были куда-нибудь подплыть.
Я остановился, повернул лицо против ветра и глубоко втянул воздух.
— Чем это пахнет?
Президент тоже остановился и, вытерев лицо, принюхался. Он повертел головой по сторонам и спросил:
— Бензин? Какое-то горючее?
— И мне так кажется.
— От вертолета, думаешь, выхлопы?
— Нет, по-другому пахнет. Сильнее.
И тут что-то привлекло мое внимание, проплыв мимо. Что-то серебристое, сияющее, покачивающееся на волнах. Я вытянул руку и загреб воду, чтобы неведомый предмет подплыл ближе. Я взял его в руку и вытащил из воды.
— Рыба? — изумился президент.
— На плотву похожа, — ответил я, засмотревшись, как солнце играет на ее чешуе. Она переливалась зеленым, синим и красным, как капля бензина в луже.
— В этом озере полно плотвы. И лещ с окунем водятся, — проговорил я.
— Дохлая? От чего?
Я помотал головой и с удивлением заметил, что недалеко от нас плавают, поблескивая на мягких волнах, дохлые рыбы. Сначала их было немного — две-три плотвички, но очень скоро мы оказались окружены ими. Сотни всплывших рыбешек переливались на поверхности озера Туонела.
— Да что же тут случилось? — Президент с недоумением смотрел на испещренные серебряными точками волны.
— Что-то попало в озеро, — предположил я, потерев большой палец об указательный: вода была маслянистой. На губах чувствовался ее неприятный вкус. — Похоже на топливо.
Теперь я не сомневался, что озеро затянуто бензиновой пленкой: оно мерцало всеми цветами радуги, когда на него падал солнечный свет.
— Откуда тут взяться бензину? — недоумевал я.
— Посмотри!
Мы проплыли еще немного, и я увидел впереди, в густом тумане, огромный бело-синий хвост. Он был больше моего дома и, прямой и острый, торчал из воды, будто нож. С одной стороны на нем красовался яркий флаг США.
— Это мой самолет, — сказал президент. — Борт номер один.
Мы подтолкнули морозильник еще ближе, и я, не веря своим глазам, уставился на махину разбитого самолета, напоминавшую выплывшего из тумана призрака.
— Значит, он сел на воду. — Президент оглянулся, будто хотел увидеть след, оставленный самолетом. — Всю ночь был тут. Почему же не утонул?
Подобравшись еще ближе, мы увидели почему. Самолет приземлился на воду, как и сказал президент, и проскользил по ней, пока не врезался в один из небольших островов.
Нос самолета уткнулся в отмель и, как огромный указатель, смотрел на растущую невдалеке березку. Остальная часть машины была в воде, так что двигателей совсем не было видно. Часть хвоста тоже скрыло озеро, и тянущаяся через весь самолет голубая полоса исчезала из виду, расчертив самолет только наполовину.
