Ознакомительная версия.
— Как быть? Заберите его с собой!
И вот из-за этого чемодана все и произошло. Из-за его дурацкого чемодана из свиной кожи, в который он положил лишь две рубашки и один костюм на смену, но зато запихнул массу всякой всячины: книги, боксерские перчатки, модель парусника, банки консервов, батон черствого хлеба, серебряный столовый прибор, который он намеревался продать, флакон одеколона, чтоб от него хорошо пахло, и не менее трех щеток для волос, чтобы выглядеть красивым.
* * *
Словно он и так недостаточно красив, подумала Бэмби, выходя из полумрака маленького кафе на освещенную редкими фонарями площадь Пале-Руаяль. Здесь они тоже побывали, в воскресенье утром, накануне, тысячу лет назад.
Они следили за молодым инспектором в коротком пальто с капюшоном, который разъезжал повсюду на такси. Тысяча сто франков до улицы Лафонтена, где они ждали, пока он выйдет, сидя друг против друга за столиком в маленьком баре на углу улицы Лафонтена и тупика.
Через полчаса в этот бар вошел инспектор в коротком пальто; не обратив на них внимания, он направился к телефону.
— Попал пальцем в небо, — сказал Даниель, — какие же они олухи, эти фараоны.
Недоумки, олухи — все это были слова из другого мира, ее мира, его мира. Они выросли в одном краю, и это было здорово.
«Он еще очень молод, — думала Бэмби. — Просто недотепа».
* * *
В поезде, а затем еще целый день и целую ночь она была старше на несколько лет, по-прежнему была «мадам».
В коридоре разгорелась ссора. Бэмби, лежа на своей полке, слышала, как Жоржетта Тома что-то очень громко говорит, она даже отодвинула шторку за своей головой, чтобы взглянуть, что же там происходит.
Кабур стоял к ней спиной, но даже со спины выглядел совершенно убитым. Красивая брюнетка прижимала руку к своему пиджаку чуть ниже плеча, пальцы ее, странно сложенные, напоминали когти хищной птицы. Казалось, она хотела уберечь что-то, что находилось во внутреннем кармане ее пиджака и что у нее, видимо, хотели отобрать.
Бэмби догадалась, что она оскорбляет Кабура, злым голосом бросает ему в лицо какие-то злые слова, но самих слов разобрать не смогла.
Позднее, когда все лампочки были уже погашены, Жоржетта Тома вошла в купе. Бэмби видела, как она легла на соседнюю полку, совершенно спокойно, словно и не было никакой ссоры. Стройная, красивая, длинноногая, она лежала на спине в строгом костюме, и Бэмби она не понравилась.
Позднее, должно быть в половине первого или в час ночи, Кабур тоже вошел в купе. Бэмби видела, как он снял пиджак и улегся на полку.
Поезд прибыл в Лион. На шторках окна появились яркие пятна света, послышались громкие голоса, кто-то бежал по платформе. Бэмби догадалась, что на вокзале, как и в Авиньоне, продают кофе в картонных стаканчиках и сандвичи в целлофане. Поезд снова тронулся.
Она уже засыпала, лежа на животе и уткнувшись ртом в руку, когда услышала, как этот мальчишка тихонько отворил дверь в купе и прикрыл ее за собой. Но наткнулся на собственный чемодан, потерял равновесие, упал на кого-то и выругался: «Черт побери, что это я?»
Что это он? Ей тоже хотелось это знать. Ее охватил неудержимый приступ смеха, она сама не знала почему; вероятно, потому что ей пришлось помочь ему поднять чемодан, а он, чертыхаясь, уцепился за нее, а она была полураздета, и потому что он упал сперва на нижнюю полку, а потом на полку Бэмби, и все вздыхал, и все чем-то был недоволен, и, вероятно, его мучил страх, и руки у него, когда он пытался нащупать что-то в темноте, дрожали. Настоящий идиот. Наконец он улегся на свободную полку, замер надолго, не смея пошевелиться, пробормотав лишь: «Все обошлось, а то я чуть было не попал в другое купе».
Но затем он свесил голову со своей полки прямо над ней, так что она даже могла видеть его глаза. Оба шептались взахлеб, что, должно быть, раздражало остальных. Временами ее снова охватывал неудержимый приступ смеха.
Ему шестнадцать лет. Исполнилось в июле. Они родились под одним и тем же знаком зодиака. Она сказала, что ужасно быть Раком, они все сумасшедшие. Он спросил: «Неужели правда?» — таким встревоженным тоном, что смутил ее, и убрал на минуту голову, потому что к ней, оттого что он лежал свесившись, прилила кровь.
Потом Бэмби перестала смеяться. Он заговорил о печальных вещах, заговорил о себе. Он умел говорить о себе. Поезд мчался к Дижону, к Парижу, увозил его все дальше от коллежа, все дальше от отца, с которым он повздорил из-за мотороллера.
Бэмби заснула, лежа на спине, натянув одеяло до подбородка, и сквозь сон видела, как меняется в темноте свесившееся над нею лицо, которое уже давно ей было знакомо. «Уверяю вас, вам следует вернуться домой, уезжать не имело смысла…» А поезд все летит вперед, летит вперед.
Утром она приоткрыла глаза, увидела, как он спускается в своем мятом костюме из твида, с плащом в руке. Выходя, он наклонился к ней, прошептал «мадемуазель» и клюнул ее в щеку. Она подумала: он, должно быть, совсем не спал. И снова уснула.
А потом вдруг оказалось, что уже половина восьмого, поезд подъезжает к Парижу, а в коридоре полно пассажиров, курящих у окон. Она услышала, как кто-то сказал, что стало холодно.
Она приподнялась, чтобы натянуть на себя платье. Брюнетка на соседней полке улыбнулась ей. Актриса была уже одета, чемодан стоял возле нее. Бэмби, подумав, что мужчины еще спят, откинула мешавшее ей одеяло. И все время, пока она натягивала платье и чулки со спущенными петлями, высовывая по очереди ноги, она чувствовала на себе взгляд Жоржетты Тома. Она встретилась с ней глазами, взгляд был такой же, что и накануне, ускользающий, непостижимый.
Она пошла в туалет почистить зубы и протереть лицо одеколоном. В коридоре было много народу. Она видела, но не обратила в ту минуту на него внимания, человека, о котором ей потом рассказал Даниель. Она только запомнила, что он был в сером пальто, похожем на то, что носил дядя Шарль, слишком длинном и слишком узком, в руках же у него была пляжная сумка из синей ткани с гербом Прованса.
Она не думала о Даниеле. Или, во всяком случае, мысли эти были смутными, несерьезными. Он ушел, как-нибудь выкрутится.
Когда она вернулась в купе, поезд подъезжал к перрону. Мужчина с нижней полки, в зеленом кожаном пиджаке, тяжело дыша, зашнуровывал ботинки на толстой подошве. Кабур вышел первым, не попрощавшись, не взглянув на нее, не взглянув и на остальных пассажиров, — вероятно, стыдился вчерашней ссоры. Затем, как раз в ту минуту, когда поезд остановился, мужчина в кожаном пиджаке взял свой чемодан с потертыми углами, попрощался со всеми и вышел вслед за ним.
Бэмби укладывала туалетные принадлежности. Она и сейчас ясно представляла себе, как актриса, снисходительно улыбнувшись, помахала им дважды рукой, сжав пальцы в кулак. Элиана Даррес держалась очень прямо, несмотря на тяжесть своего багажа, за ней из купе тянулся шлейф крепких пряных духов.
Коридор опустел. Жоржетта Тома стояла у окна с опущенными шторами.
— Мадемуазель…
Они остались одни. Бэмби уже надевала голубое пальто. Она чувствовала себя свежей, отдохнувшей, потому что хорошо умылась, тщательно причесалась, хотя в дверь туалета стучали.
Жоржетте Тома вблизи можно было дать лет тридцать, у нее было бледное лицо, обрамленное черными как смоль волосами, большие, как у Бэмби, голубые глаза. И этот тревоживший Бэмби взгляд, который она тотчас же отводила, когда глаза их встречались.
Жоржетта хотела поговорить с ней. Ей нужно было поговорить с ней. Просто необходимо было поговорить с ней.
Но ей нечего было сказать. Бэмби сразу же поняла это. Молодая женщина продолжала:
— Вы видели того человека вчера вечером, просто ужасно.
Сказала не слишком уверенным тоном, как бы умоляя, чтобы ей ответили.
— О, знаете, всякое случается, — ответила Бэмби. — Не переживайте из-за этого.
Она взяла чемодан, собираясь выйти из купе. Но Жоржетта Тома встала между ней и дверью, стараясь удержать ее, повторяя:
— Просто ужасно, что существуют такие люди. Нет, вы только выслушайте меня, мадемуазель Бомба́, не уходите.
Бэмби подумала: откуда она знает мое имя? И сразу же в голове промелькнуло: он, вероятно, попытается выйти через буфет или служебные помещения, что за идиот, мне надо его догнать.
В конце концов она отстранила молодую женщину, сказав ей:
— Прошу вас, пропустите меня, меня ждут.
Странно, но она почувствовала, что им обеим страшно.
— Что вам от меня надо, в конце концов? Пропустите же меня!
* * *
«Что ей от меня было надо?» — думала Бэмби, проходя мимо Центрального рынка; от резких запахов, доносившихся оттуда, ее подташнивало. Теперь он уже должен быть в Дижоне, а может, и дальше. В Дижоне утром я спала и ничего еще не случилось, а он лежал на своей полке надо мной и, возможно даже, что-то говорил мне.
Ознакомительная версия.
