Ознакомительная версия.
– Имена называла?
– Не-а. Ни разу. А грозиться – грозилась. Станет этак перед сосной и говорит: «Уничтожу». Сосне говорила.
– Как настоящее имя Дамки, фамилия, помнишь?
– Отчего ж не помнить? На перекличке она отзывалась на фамилию Максюта. А до лагеря ее звали Иркой. Но она ж как настоящая дама, белоручка, мы ее Дамкой и окрестили.
– Ирина Максюта, значит, – задумчиво повторил Чехонин и засобирался.
Брага вызвался нас проводить.
Чехонин развернул деятельность, ибо получил повод. Раз у Дамки была семья и она жила в нашем городе, то следовало отыскать родственников. Но прошла война, которая перепахала немало, перетасовала людей, изуродовала души. Живы ли родственники Ирины Максюты? Киря говорила, что у Дамки ни крыши над головой, ни денег не было, стало быть, родственников тоже, а надежда теплилась.
В справке мы получили несколько адресов, обошли их без толку, правда, одного Максюту не застали, хотя приходили к нему и днем, и вечером, и утром. Как-то завернули к нему очередной раз, звонили-звонили, и вдруг открылась соседская дверь:
– Вы к Федору Михайловичу? – спросила женщина.
– К нему, – сказал Чехонин.
– Так он в больнице. В туберкулезном диспансере.
– Спасибо, – поблагодарил Чехонин.
Немедля мы отправились в больницу. Доктор не хотел пускать к нему, сказал, что Федор Михайлович в тяжелом состоянии, однако Чехонин оказался настойчив. Мы вошли в палату, где лежали два человека, доктор показал нам на койку с лежащим на ней бледно-желтым скелетом и ушел сердитый. Чехонин взял табурет, поставил к кровати Максюты, который вроде спал, сел и тихо позвал его по имени. Федор Михайлович, оказалось, не спал, или сон его был чутким, потому что сразу открыл уже безжизненные глаза, безучастно уставился на Чехонина.
– Простите нас за беспокойство, – начал с извинений Чехонин. – Но у нас срочное дело к вам.
– Не извиняйтесь, – сказал Федор Михайлович. – Ко мне мало кто приходит, а общение необходимо даже умирающим.
– Ну-ну, вы поправитесь, сейчас вон какое время, доктора большие умельцы.
– Кто вы? – спросил Федор Михайлович.
– Я Чехонин Анатолий Романович. А это мой помощник Устин. Мы из уголовного розыска.
– Из уголовного розыска? – Вопрос Федора Михайловича прозвучал с удивленной интонацией, а лицо оставалось спокойным.
– Да. Посмотрите на фотографию. Вам знакома эта женщина?
Между бровями Федора Михайловича пролегла складка, он прикрыл веки и тихо вымолвил:
– Ирина. Что с ней?
– Ее убили.
– Вот как, – вяло выговорил Максюта, не поднимая век. – Я предполагал, что этим кончится. Она вернулась совсем другая, озлобленная, одержимая. Связалась с нехорошими людьми…
– Ирина приходила к вам? Зачем?
– Причинить боль. – Наконец он открыл глаза. – Представьте, Ирина намеревалась меня убить. Да, да. Но, увидев, в каком я плачевном состоянии, сказала: «Это даже лучше, сам подохнешь».
– За что же она вас так ненавидела?
– Это длинная история.
– Если вам нетрудно, расскажите.
– Отнюдь. Я расскажу…
Он говорил медленно, оттого долго, изредка просил подать ему воды. После того как выпивал несколько глотков, Федор Михайлович отдыхал пару минут и снова продолжал. Я воспринимал его рассказ как нечто уродливое и пошлое. Темные страстишки не тронули моего чистого сердца, которое стремилось к подвигам, но слушал я внимательно, наблюдая за Чехониным. Тот не проявлял своего отношения к рассказу, но мне казалось, думает он так же, как я. Федор Михайлович закончил, после паузы Чехонин спросил:
– До войны жестоко карали за меньшие преступления. Почему же Ирина отделалась так легко?
– Ее арестовали двадцать первого июня, а двадцать второго началась война. Ей просто повезло, суда как такового не было, началась суматоха, ее без разбирательства отправили на работы.
– Я не понял, почему она хотела вас убить?
– Видите ли, Ирина убеждала меня, что не она стреляла в моего брата. Убеждала яростно, с ненавистью. Она считала, что ее подставили все мы, нарочно подсунули ей револьвер, и повторяла: я знаю, кто убил, знаю. И еще говорила: я уничтожу вашу подлую семейку, всю гнилую породу, до одного.
– А вы как считаете – она убила или кто-то другой?
– До ее освобождения я был уверен, что моего брата убила она, ведь у нее нашли его револьвер, который она, как ей казалось, надежно спрятала. Из него Боря и был убит. Но так ненавидеть может только незаслуженно обиженный человек. Я стал считать и…
Он замолчал, не решаясь сказать, к каким запоздалым выводам пришел.
– Кто же, по-вашему, застрелил вашего брата? – допытывался Чехонин.
– А если я ошибаюсь? Мне недолго осталось, я боюсь утяжелить душу новым грехом, оговорив человека…
– Ваши предположения все равно без доказательств, предъявить обвинение на основе одних слов невозможно.
– Хорошо, скажу, – разволновался Федор Михайлович, отчего, видимо, и покрылся испариной. – Если Ирина говорила правду, то Борю убил… Саша. Он умел обращаться с оружием, а опасность от брата была велика и реальна, тем более что Саша совратил Лидочку, ей тогда было всего пятнадцать. Боря не простил бы этого, а также и того, что Саша спал с его женой. Я уверен, брат все равно выбил бы у Ирины признание. Впрочем, думаю, Боря догадался, как догадался я, кто был с его женой в лесу, потому что других кандидатур не было.
– Где сейчас дети вашего брата?
– Оленьку после войны забрал мой младший брат. Он военный, уехал с семьей и Оленькой на Дальний Восток. Ваня воевал, остался жив, сейчас учится в военной академии в Москве. Лидочка тоже уехала, но в Ленинград, поступила в институт. Вы знаете, как трудно получить разрешение на проживание в крупном городе? А в Ленинграде живет наша одинокая сестра, она пережила блокаду, потеряла близких, вот и вызвала к себе Лидочку. За детей теперь я не переживаю. Признаюсь, меня напугала Ирина, когда грозилась всех уничтожить, она на все была способна. Представьте, забрала у меня ценности, я хранил некоторые вещи Аннушки – кольца, серьги, ожерелья. Хранил для Оленьки с Лидочкой. Их было немного, но вещи очень ценные. Однако я уже не мог дать отпор и выставить Ирину…
– Простите, Федор Михайлович, что перебиваю, – сказал Чехонин, – только украшений мы не нашли в квартире Ирины. А что за женщина была у нее в ночь убийства, вы не в курсе?
– Понятия не имею. Ирина прихвастнула, что узнала другой мир, мир свободных людей, который ей понравился больше суррогатной жизни так называемых нормальных граждан, как она сказала. Думаю, там же, в этом псевдосвободном мире, она и встретилась с той женщиной. А преступники есть преступники, они не упустят возможности забрать то, что близко лежит. В данном случае я имею в виду золотые украшения, которые забрала у меня Ирина.
– Скажите, где сейчас Саша?
– Мне о нем ничего не известно.
– Что ж, вы устали, пойдем мы…
– Да, я устал. Прощайте.
С огромным удовольствием я глотал свежий воздух после душной палаты, пропахшей медикаментами и смертью. Одновременно во мне бурлило негодование, и я не посчитал нужным сдерживать его:
– Нет, как вам нравится, Анатолий Романович? Ну и семейка! Вместо того чтобы приносить обществу пользу, они запутались в кроватях и своих мелких страстишках! Раньше я не понимал, что такое буржуазные пережитки, но теперь понял.
Чехонин остановился, странно на меня посмотрел и уж совсем ни к чему сказал:
– Тебе пора повзрослеть, Устин.
Я опешил. Я считал себя взрослым мужчиной, серьезным и неглупым, а мне прямо указали на мою недоразвитость. И кто? Человек, которого я боготворил! Стало обидно, я опустил глаза, надулся, а Чехонин медленно пошел дальше, продолжая говорить, а точнее – воспитывая меня:
– Это люди, Устин, а они делают ошибки.
– Вы ошибками называете подлость? – не выдержал я.
– Подлость тоже ошибка, она вызывает ответную подлость. Ирине хотелось иметь положение, деньги, любовь – пусть и ворованную. Это говорит о слабости человеческой натуры, поэтому она и сломалась в заключении. В сущности, ломаться было нечему, Ирина была слабой, а слабый человек, случается, разрушает все вокруг себя. Но и расплата при этом бывает очень жестокой, как и получилось с Ириной. А страстишки… Понимаешь, Устин, страстям подвержены все люди, ты позже поймешь, когда сам окажешься во власти… страстишек.
– Мне это не грозит, – самоуверенно заявил я.
– Жизнь покажет. Но раз ты пришел в уголовный розыск, то не имеешь права мыслить по-мещански узко. Если научишься разбираться в людях, понимать, что ими движет, ты будешь качественней работать, ведь работа наша связана с людьми. Пусть далеко не хорошими, но с людьми. Больше читай. Из книг, Устин, можно почерпнуть опыт, которого тебе недостает.
Обидные слова он сказал мне, но я решил подумать над ними и понять, каким Чехонин хотел бы меня видеть. Пока все сказанное им воспринималось мною через внутреннее сопротивление, с которым надо было справиться. Хотелось поспорить с ним, однако я чувствовал, что победителем в споре не выйду.
Ознакомительная версия.
