Ознакомительная версия.
…Оглушительный шум за строительным забором как будто выплеснулся за ограду, ревущий грохот побежал по струнке вслед…
Надежда Прохоровна оглянулась. И буквально вросла ногами в асфальт разбитого тротуара.
По длинной замусоренной улице несся грузовик. Рыча, набирал скорость и тупо мчался вперед, не разбирая дороги, взрыкивая на колдобинах, напирал тараном.
Кузов грохотал на ямах, и было в этом грохоте что-то преднамеренное и странное, как будто потерявший разум шофер удирал от самого дьявола.
В нескольких метрах от бабы Нади машина вдруг резко метнулась в сторону – прямо на нее! – попала правым колесом в глубокую промоину и гулко треснулась шиной в чудом уцелевший, высоко торчащий брусок бордюра.
Бах! Грузовик качнулся. Ушел от удара в сторону и жутко накренился.
В какое-то мгновение бабушке Губкиной даже показалось, что машина сейчас перевернется! Все выглядело так, словно какой-то каскадер решил исполнить трюк, проехаться на двух колесах. Надежда Прохоровна даже оглянулась, разыскивая глазами кинокамеру…
Такого не может быть просто так! Это – кино!
Почти что падая, машина описала зигзаг, жуткая синяя морда и грязное подбрюшье промелькнули буквально в сантиметрах от бордовой куртки…
Грузовик шмякнулся обратно на четыре колеса и, разрывая шинами узкую полоску пожухлой травы возле забора, выкорчевывая дерн, свернул обратно на дорогу и умчался прочь.
Надежда Прохоровна дрожа осталась на месте.
Пыль, поднятая мощными колесами, клубилась, превращая картину в совсем уж фантастическое видение: окутанная бензиновыми выхлопами и клубами вздыбленного песка, машина скрылась за поворотом, как колесница призрака.
«Что это было?» – заторможенно подумала баба Надя, оглядываясь в разные стороны.
На противоположной стороне узкой улицы, чуть вдалеке, стояла старушка с авоськой в руке. Так же, как и Надежда Прохоровна, она очумело смотрела вслед грузовику.
Потом перевела взгляд на Губкину, покрутила головой, мол, совсем шоферня обалдела, и засеменила дальше.
А у Надежда Прохоровны подогнулись ноги.
Едва ковыляя, она добрела до забора, положила на него правую руку и согнулась. Ей показалось, что сейчас начнется рвота. Сердце скачками перемешивало внутренности, в глазах сновали черные, сверкающие по центру мушки, и этот пляшущий мушиный хоровод с каждой секундой становился все гуще.
Господи! Не помереть бы!
Дышать становилось все труднее, Надежда Прохоровна оперлась о забор плечом и в течение минуты глубоко и медленно вдыхала воздух.
Какая глухомань! Ни одного прохожего поблизости! Упадешь в траву, даже скорую вызвать некому…
Нашарив в кармане сотовый телефон, Надежда Прохоровна попробовала набрать на нем номер вызова скорой помощи. Не помереть бы! Но простейшая комбинация из двух цифр 03 никак не давалась. Плохо слушающиеся пальцы подводили, зрение обманывало…
Ах да! Добрая сердечница Софьюшка сунула ей как-то в сумку валидол! «В нашем возрасте, Надя, уже необходимо иметь под рукой лекарства…»
Путаясь в бумажных и тряпичных носовых платках, в конфетках и обертках, Надежда Прохоровна нашарила трясущимися пальцами упаковку таблеток, отколупнула одну и положила под язык.
Руки вибрировали.
Ватные, подрагивающие ноги отказывались сделать хотя бы шаг.
И эта проклятая кепка все время сползала на глаза!
Надежда Прохоровна сдернула головной убор и, уткнувшись лицом в мягкую ткань, всхлипнула.
Нос оцарапала какая-то железка.
Надежда Прохоровна оторвала кепку от лица, глянула на изнанку: на широком канте примостилась железная штуковина с зубчиками на обратной стороне. Из зубчиков торчал хвостик.
Близоруко щурясь, всхлипывая, баба Надя подцепила ногтем планочку, дернула за хвостик.
Тот послушно поехал. Зубы клацнули и уменьшили диаметр канта.
«Надо же, как все удобно устроено».
Надежда Прохоровна вновь примерила кепку.
Теперь туго.
Поклацала железными зубами, подогнала размер под свою голову – кепка удобно устроилась на затылке.
Надо же, как все… Чего только не придумают эти американцы…
Почему именно американцы, а не французы или, скорее всего, китайцы, баба Надя додумать не успела.
Возня с кепкой и рассопливившимся носом помогла отвлечься.
Надежда Прохоровна извлекла из кармана носовой платок, обтерла нос, глаза и губы и встала прямо, устойчиво, как очнувшийся от тысячелетних грез гранитный памятник.
Все продолжается. Солнце катится по небу. Ветер гоняет мусор и пожухлую листву. За забором рычит бульдозер.
Или экскаватор.
Надежда Прохоровна осторожно, нащупывая под травой рытвины и камни, вышла на тротуар.
Посмотрев по сторонам, приметила невдалеке шумную компанию ребятишек, спешащих куда-то с портфелями, заторопилась к ним. Узнать у маленьких пермяков, где находится ближайшее отделение милиции.
Давно обещанное синоптиками пришествие позднего бабьего лета состоялось, раскрасило московский квартал ярчайшими осенними красками. Могучие клены – бабы-Надины любимцы – сверкали под солнцем, как огромные спелые апельсины. Практически ровные полукружья крон стояли вдоль дороги, словно выложенные на тарелку половинки южных плодов.
Чуть влажный асфальт казался умытым. Надежда Прохоровна брела по тротуару и вдыхала родной бензиновый воздух.
Как дома хорошо!
И каждая собака знает. И приветливо болтает свешенным из пасти языком, пробегая мимо по своим собачьим делам…
Надежда Прохоровна неплохо выспалась в купе мягкого вагона, в котором ехала практически одна. И теперь хвалила себя за сдержанность и благоразумие.
В разысканную на пермских улицах милицию она так и не зашла. Остановилась на крыльце и, вспоминая горький опыт общения с родной московской милицией, повернула вспять.
«А что вы видели, уважаемая?»
«Так грузовик. Прям на меня помчался».
«А номер вы запомнили? Свидетели были?»
«Свидетель – был. Бабушка с авоськой. А номер, простите, не разглядела. Перепугалась очень».
«А что вы вообще в Перми забыли?»
В уральский город баба Надя явилась на разведку и объяснять все милиционерам, причитая: «Меня вот точно задавить хотели!» – не очень-то хотелось.
Пришлось бы рассказывать о Софьюшке, о Насте, Алешу привлекать…
А у Алеши – начальство.
У Софы – стенокардия.
Настенька так вообще хорошая девочка. (Только вот ключи меняет почему-то…)
Надежда Прохоровна очень правдоподобно представила, как недовольно морщится невнимательный к ее словам милиционер, звонит в Москву – подтвердите, пожалуйста, какие такие убийства нам тут гражданка перечисляет, – и начинается вязкая, многодневная кутерьма с расспросами, розысками свидетелей…
Нет. Пропадать в этой Перми на несколько дней тоже негоже.
Лучше уж отсюда следствие начать. Оно и так здесь уже начато…
Да и Софе будет трудно объяснить, почему она вдруг отправилась о ее племяннице расспрашивать. И Насте…
Не так уж много близких людей у Надежды Прохоровны Губкиной осталось, чтоб обижать их недоверием.
Да и был бы толк.
Какой-то пьяный не справился с управлением на плохой дороге. Машина тяжелая, скорость большая, вильнул в сторону, и всех делов.
Его и искать-то, поди, никто не будет.
Если только грузовик…
Надежда Прохоровна заставила себя думать о происшествии как о странном совпадении, сосредоточилась на главном – Настенька хорошая девочка – и поехала домой. В мягком купе, без всяких генералов, но зато и без болтливых зверушек.
Вот только валидол всю ночь держала под онемевшим языком.
…Родимый дом показался из-за поворота, Надежда Прохоровна перехватила поудобней полегчавшую дорожную сумку – все пирожки, колбаски съедены, водичка выпита, свернутое в трубочку старое пальто и платье ничего не весят – и привычно вскинула голову: с этого угла, в единственном месте, видны ее окна. Старый вяз расправляет толстые ветки и сквозь большую щель виднеется кружевной балкончик (на который техники из ЖЭКа давно не рекомендовали выходить) и два окошка в тюлевых занавесочках.
Окошки поприветствовали хозяйку, Надежда Прохоровна бросила рассеянный скользящий взгляд левее и… замерла.
В окне соседней квартиры стоял покойник.
Стоял коленями на подоконнике и сосредоточенно дымил сигаретой в раскрытую форточку.
Надежда Прохоровна позабыла, что умеет дышать. Окаменела телом, остановилась на углу и едва не выронила из левой руки сумочку.
Алиев Нурали Нурмухаммедович. Стоял на подоконнике и затягивался дымом в одной ему свойственной манере: воздух шумно втягивается сквозь растянутые, ощеренные губы, сигарета висит у самого рта, зажатая большим и указательным пальцами.
Ознакомительная версия.
