У меня возникло бешеное желание бросить все и убежать. Оставаться здесь одному, в этом темном углу, вместе с Пенджли… Но в Буллере было что-то такое… наверное, просто мужество, невозмутимость перед лицом опасных, критических обстоятельств, и мне стало за себя стыдно. Помолчав, Буллер прибавил:
— В конце концов, на войне сколько раз и не в такие переделки попадали…
Подхватив труп на руки, он свалил его в углу на последней ступеньке, а затем выпрямил его и усадил так, чтобы спиной он опирался о стену. Потом кивнул мне — мол, держись! — и исчез. Я остался стоять над телом. Меня мутило, я ничего не мог с этим поделать.
Нет, и до сих пор я не могу поверить, что Пенджли был покойник. Он был живой! Он сидел там, обмякнув, а его ноги торчали вперед. Мне пришлось пинками отодвинуть их в сторону, и, пока я этак трудился над ним, его рука, теперь уже заметно остывшая, коснулась моей. «Когда наступает трупное окоченение? — подумал я. — Бывает по-разному, что ли?» Во всяком случае, тогда оно еще не наступило. И к чему эти мысли, если он еще живой, решил я. Он еще мог, чего доброго, в любой момент, ринувшись вперед, обвить руками мои коленки. Ох, до чего же они дрожали у меня в те минуты! Ему ничего не стоило бы свалить меня с ног и затем задушить этими вот холодными руками… В мозгу моем роились безумные мысли, одна безумнее другой, голову переполнял невероятный шум; казалось, мой внутренний слух распознавал все звуки, царившие в мире… И все здание словно зашевелилось и зажило своей жизнью, совершенно независимой и не ведомой никому из населявших его человеческих существ. До меня донеслось легкое дуновение ветерка, прилетевшего откуда-то сверху, чтобы полюбопытствовать, что это я там прятал. Рядышком со мной, в углу, стояло ведро со шваброй; мне чудилось, что и они не прочь были бы выведать мой секрет. Но были звуки, которые я слышал вполне отчетливо. Весь дом как будто слегка сотрясался от идиотского злорадного хихиканья. Оно раздавалось где-то в отдалении и было почти неслышно, но стоило мне хорошенько напрячь слух, как в моих ушах начинали звучать переливы его, словно где-то рядом, за ближайшей дверью, кто-то от души хохотал надо мной. Кроме того, через определенные промежутки времени все здание словно подпрыгивало (скорее всего это была вибрация, вызванная дорожным транспортом), но и это невидимое движение вокруг, как и всякие другие звуки, было полно угрозы и зловещего смысла. Мне представлялось, что все здание со всеми его обитателями знало, какой я дурак, и ненавидело за то, что я зачем-то там торчу и охраняю эту падаль.
Вдруг из-под какой-то двери сильно дохнуло ветром. Это меня крайне озадачило, потому что я подумал сначала, что это где-то в доме. Звук же был громкий и исходил откуда-то поблизости. Он был намного страшнее других шумов, раздававшихся вокруг.
Однако же вскоре все мои терзания, душевные и физические, слились в одном ощущении — пронзительного холода. На мне не было ни пальто, ни шляпы. И если вы помните, я был грязен и небрит. Я ощутил, как все сквозняки мира студеным смерчем налетели на меня, ледяным плащом окутали мне голову, проникли под одежду, побежали по моим ногам, стали лизать руки.
Те, кому когда-либо в жизни приходилось терпеть холод и голод, наверняка знают, что наступает такой момент, когда эти два чувства персонифицируются в сознании страдающего человека, принимая почти физический облик.
Поэтому тогда мне казалось, что холод подобрался ко мне со всех сторон — спустившись сверху, с лестницы, и ворвавшись из-под парадной двери. Он начал хлестать меня по лицу мокрой ледяной хламидой. Я был утомлен до предела, испытывал крайнее напряжение, и поэтому неудивительно, что моему воображению не замедлила явиться очередная фантазия. Мне почудилось, что Пенджли тоже дрожит от холода и пытается поближе ко мне придвинуться, чтобы согреться. Но он был во сто крат холоднее, чем холод, мучивший меня, и я даже ощутил ледяную неподвижность, сковавшую его голое тело под всеми одежками.
Трудно описать, как скверно мне было там, у подножия лестницы, но то, что произошло дальше, бесконечно ухудшило мое и без того отвратительное положение.
Распахнулась входная дверь, и в подъезд ворвался оглушительный рев уличного движения. Дверь снова захлопнулась. Прямо передо мной оказался человечек небольшого роста, одетый в вечерний костюм. Лампочка горела еле-еле, и, может быть, он не заметил бы меня, если бы до этого не придержал на какое-то мгновение дверь, чтобы при свете уличных фонарей поглядеть, где лестница.
Но, увы, он заметил меня и теперь стоял передо мной, раскрыв рот от неожиданности и чуть пошатываясь. Когда он заговорил, я по запаху догадался, что он слегка в подпитии.
— Эй, — промолвил он, — кто тут?
Думаю, я производил пугающее впечатление: неподвижная тень, выросшая из стены.
— Все в порядке, — ответил я, — просто жду друга.
Мой голос его успокоил, и он немедленно решил, что я, конечно же, жду женщину.
— Ладно, — пробормотал он, — не буду портить вам удовольствие. — Его пошатнуло, и он чуть толкнул меня. — Здесь чертовски темно.
— Свет горит на следующем этаже, — сказал я ему.
— Прекрасно!
Теперь я увидел его лицо — лицо человека очень молодого и слабого.
Он продолжал:
— Думаю, смогу туда доползти. Пришлось немножко выпить, понимаете ли. Подналег на коктейли.
— Понимаю, — отозвался я.
Если бы только мои зубы так не стучали от холода! Ну никак мне не удавалось унять это зубовное клацанье. Мне показалось, именно в тот момент до него дошло, что в моей неподвижности было что-то неестественное. Он внимательнее всмотрелся в меня:
— Чего это вы выбрали такое холодное место? Ладно, не мое дело.
Я промолчал. В те мгновения я был в таком нервном возбуждении и страхе, что мне, наверное, ничего не стоило схватить его за шиворот и закинуть куда подальше, на следующий этаж. Буллер мог вернуться в любую секунду. Что хорошего, если этот юный дурачок будет торчать здесь? Вдруг еще заупрямится, не пожелает идти дальше, думалось мне.
— Ага, не мое дело, — повторил он. — Поздно уже. Квартира майора Эскота. Номер три. Следующий этаж?
— Да, — резко ответил я, охваченный неудержимым желанием истерически расхохотаться. А если этот осел все-таки доползет до следующего этажа, позвонит в квартиру Осмунда и с пьяным смехотворным упрямством будет настаивать, чтобы его впустили в квартиру майора Эскота? Слава Богу, что тело уже здесь, со мной, — хоть это утешало.
Но вообще-то ничего утешительного в этом не было, потому что уже в следующую минуту его качнуло в темный угол и тут-то он обнаружил внизу, у моих ног, нечто бесформенное.
— Вот это да! — он присвистнул. — Чего это у вас там?
— Из-за него я здесь и жду, — поспешил ответить я. — Если хотите знать, это мой дружок, напился в стельку. Один наш приятель должен пригнать сюда машину, он оставил ее за углом, недалеко. Мы посадим его в нее и довезем до дому.
— Да что вы говорите! — Юный осел был вне себя от любопытства. — А я-то думал, вы ждете девушку! Клянусь, вид у него тот еще! Нет, правда, я нализался коктейлей, а вечеринка даже еще не начиналась! Мы хотим гулять всю ночь! Сегодня день рождения Эскота, куча народу придет позже, но мы приглашены к ужину…
Он вдруг замолк. Видимо, что-то ему подсказывало, что неподвижность Пенджли какая-то особенная, подозрительная.
— Он и вправду плоховат. Похоже, он в коме или у него столбняк… Или еще чего-нибудь…
У меня уже не выдерживали нервы.
— Все будет в порядке, — рявкнул я. — Дома и стены помогают!
А дальше случилось самое страшное. Молодой человек порылся в кармане и достал оттуда портсигар и зажигалку. Он вынул сигаретку. Вспыхнул огонек зажигалки. И тогда он глянул прямо в лицо Пенджли — поверх этого огонька. Вот какую картину он увидел: закинутая назад голова со съехавшей набок шляпой, лицо с выкатившимися глазами и закушенным, высунутым наружу языком, щеки, успевшие принять желтовато-мертвенный оттенок. Зажигалка погасла. Сигарета упала на пол.
— Боже! — прошептал он. — Это же мертвец!
Кто знает, может, в тот момент своего прозрения он догадался взглянуть на всякий случай и мне в лицо?
Я пошел прямо на него. Он повернулся и пустился наутек вверх по лестнице, как будто решил, что я сейчас его здорово приложу.
— Ерунда! — сказал я. — Он просто мертвецки пьян. К тому же упал и расшиб башку. К утру он будет как огурчик!
Но молодого человека и след простыл. Я опять был один.
Правда, совсем недолго. Открылась дверь, и, к моей великой радости, на этот раз действительно появился Буллер.
Без лишних слов мы подхватили Пенджли с двух сторон, вышли на залитую вечерними огнями улицу и посадили его в темный угол, на заднее сиденье машины. Голова его в нахлобученной ниже глаз шляпе опять упала на грудь, так что его лица не было видно.
