Составленная им смета оказалась ошибкой. Погода была против него. Задержки с поставками материалов внеся хаос в платежи. Несчастные случаи замедлили темпы бот, а из-за рекламаций переделки возникали чаще, чем обычно. Он, Поль Саймон, оказался в своем деле не таким асом, как привык думать. Провал был налицо. Бог к нему не благоволит. Дьявол, он мог бы показать пальцем сотни причин, но все в целом шло коту под хвост.
Он оказался лицом к лицу с фактами, а они говорили, что если сопоставить выплаты, ожидаемые по окончании строительства "Башни мира", и собственные расходы, то ясно, что из финансовых проблем ему живым не выйти, не говоря уже о какой-либо прибыли.
Было пять часов. Его кабинет казался ему большим, чем обычно. Стояла мертвая тишина. В других комнатах уже никого не было. С улицы, лежавшей тридцатью этажами ниже, долетал отдаленный гул. "Думай!" твердили рекламные плакаты Ай-Би-Эм.
А где-то он видел табличку, на которой стояло: "Не раздумывай, пей!" Что это ему в такую минуту лезут в голову всякие глупости?
Он отодвинул кресло, встал и подошел к окну. Машинальная реакция в стиле Макгроу. Но почему ему это пришло в голову? Ну, по крайней мере этот ответ он знал. Потому что Макгроу, большой, грубый, безжалостный, крутой, божественный Макгроу постоянно присутствует в его мыслях. Ну признайся же, ты живешь в его тени, черт возьми! И, в отличие от Диогена, боишься сказать: "Не заслоняй мне солнца, Александр!".
Он видел людей на тротуарах внизу, спешащих куда-то.
Домой? По делам? Радостных? Грустных? Полных разочарования? Что ему до них? Что у него с ними общего? Что у меня общего с кем бы то ни было? Ни с Патти, ни с Зиб. Я сам по себе, и как любит говорить Макгроу жизнь обрушивается на меня и рвет на части. И кому до этого есть дело?
Он, как будто впервые в жизни, уставился на окна, которые нельзя было открыть. Такие окна всегда бывают в домах с кондиционерами. А может быть, это ещё и для того, чтобы люди не могли выпрыгивать из них, как тогда, в двадцать девятом году? Но, Боже милостивый, о чем он? Глупость. Незачем ломать комедию перед самим собой. Кончай это.
Вернулся к столу и снова стоял, глядя на безупречные ряды цифр; они походили на солдатиков, маршировавших куда? на край крутого обрыва, а там бац, и вниз.
Он снова вспомнил вопли Пэта Яновского и тот жуткий звук, которым все кончилось. Ему снова свело желудок. С трудом справился с собой.
В эту минуту зазвонил телефон, он долго смотрел на него, потом наклонился и взял трубку. Услышал голос Зиб:
Привет!
А, это ты, сказал Поль. Здравствуй. Он по-прежнему не отрывал глаз от маршировавших цифр.
Да, ты до смерти рад моему звонку.
Прости. Я кое о чем думал.
Я тоже.
Как они похожи он и Зиб: она думает только о себе как раз в тот момент, когда он занят тем же. С усилием выдавил:
А о чем?
Зиб постаралась, чтобы голос её звучал как можно равнодушнее:
Я подумала, что с удовольствием с кем-нибудь пересплю. Ты не знаешь какого-нибудь подходящего парня?
Господи, кто придумывает такие ситуации? Кто придумывает эти контрасты легкомысленной чувственности и трагедии, неподдельной трагедии? Только секса ему и не хватало! Почему эта глупая баба не нашла другого времени?
Я случайно не прослушала твои предложения? спросила Зиб.
А собственно, почему бы и нет, почему бы, к черту, и нет? Почему не отдаться её нежной легкости, почему не слышать её вздохи и стоны, улыбаясь и ощущая себя их причиной, почему не найти забытье не в отчаянии, а в чисто животном наслаждении?
У меня просто нет слов, сказал он. Через двадцать минут в отеле.
Теперь её голос звучал довольно:
Можно подумать, ты и вправду заинтересовался.
Жизнь, ответил Поль, побеждает смерть, не пытайся понять, что я имею в виду. Просто приходи приготовься к изрядной взбучке.
* * *
Нагая, влажная Зиб потянулась и сказала:
Я вроде бы ужинаю с неким писателем, неожиданно приехавшим в Нью-Йорк. Нат меня ни о чем не спрашивает. Быть редактором это удобно.
Поль молчал и упорно смотрел в потолок. В его вновь ожившем мозгу мелькали обрывки странных мыслей, что, если?..
Ты меня слышишь, милый? Зиб легонько провела указательным пальцем по его груди.
Слышу.
Тогда почему не отвечаешь?
Я думаю.
В такую минуту, ответила Зиб, это не лучше занятие. Она вздохнула. Ну ладно, ты типичный эгоистичный самец. О чем ты думаешь?
О Нате.
Зиб наморщила лоб. Ее пальчик остановил свой путь.
Но почему, Господи? Что с ним?
Ничего, ответил Поль. Он вдруг улыбнулся, потом наконец принял решение. Я думаю, что он окажет одну услугу.
Ты с ума сошел. И потом. С какой стати ему оказывать тебе услуги?
С такой, что он даже не узнает, что одолжил мне свое имя. Потянулся к ней, и она тесно прижалась к нему, Точно так же, как не знает, что порою, как сейчас, одалживает мне свою жену.
16. 0116. 32
КУИНС
Это был современный многоэтажный дом для жильцов со средними доходами, принадлежавший страховой компании.
Доходы строительного инспектора, честно говоря, далеко превосходили верхнюю границу среднего уровня, однако он скрывал их основную часть.
Окна были закрыты, и кондиционер работал почти бесшумно. Во дворе играли дети, но их голоса были приглушены расстоянием. Инспектор, запасшись пивом, удобно расселся в своем дорогом кресле, которое можно было установить в любое положение, и уставился в цветной телевизор с двадцатипятидюймовым экраном, логическим управлением и дистанционным пультом. Телевизор был встроен в огромный, мрачный, псевдоготический комод.
Инспектору было за сорок лет, он даже и не пытался примерять свою униформу времен корейской войны, что было все равно ни к чему. "Все проблемы живи и дай жить другим, любил говаривать он. Потом, за гробом, не будет ничего".
Его жена сидела в меньшем кресле, тоже смотрела телевизор и пила пиво. Перед этим при помощи кварцевой лампы и нескольких кремов она усиленно пыталась сохранить свой флоридский загар. В супермаркете и у парикмахера он всегда вызывал зависть соседок. Рыжеватые волосы хорошо сочетались с цветом лака на руках и ногах.
Сейчас начнется "Час семейных развлечений", сказала она.
На Тауэр-плаза как раз закончились речи и телекамеры провожали выдающихся личностей к дверям вестибюля.
Теперь они поднимутся в банкетный зал, сказал инспектор, будут пить коктейли и есть всякую ерунду на палочках. В его голосе звучала злая зависть. Видишь вон того? Это сенатор Джейк Петере, "друг народа". Ха! Он сидит у вашингтонской кормушки уже лет тридцать, если не больше.
Сегодня в "Семейных развлечениях" будет Клара Хесс, сказала его жена. Я от неё без ума. Видела её на той неделе во вторник, нет, это было в среду. Ну и насмеялась же я! Думала, лопну. Изображала этих, ну знаешь, "эмансипированных женщин", и не оставила от них камня на камне!
А это, продолжал инспектор, губернатор Бент Армитейдж, и если он не первоклассный жулик, то я не знаю. А вот, смотри, наш обаяшка мэр Боб Рамсей, стопроцентный американский чесночник. Почему же там нет тех, кто строил эту чертову громаду? Очень интересно.
Клара сказала, продолжала его жена, что они не хотят даже пользоваться словом "мужаться", вот только замену никак не подберут... понимаешь? Ах, что она делает, что она говорит, просто не знаешь, что отколет в следующую минуту.
А это Бен Колдуэлл, объяснял ей инспектор. Когда он появляется, человеку хочется тут же преклонить колени, как в церкви. Черт возьми, он, небось, даже штаны надевает иначе, чем я, и ручаюсь, что извилин у него побольше, чем у нас. Иначе не был бы тем, кем есть. Все они хороши. Но гений среди них один, все остальные ему в подметки не годятся.
Клара Хесс тебе бы понравилась, продолжала его жена. Серьезно.
Какая Клара Хесс, черт тебя возьми? Риторический вопрос. Инспектор допил пиво.
Может, принесешь ещё по одной?
Сам знаешь, где взять.
Но я ходил за этими.
Перестань. Ты вообще меня не слушаешь, иначе знал бы, кто такая Клара Хесс.
Ну ладно, ладно, я пошел, сказал инспектор, усилием поднялся с кресла и направился на кухню. Не трогай телевизор. Я могу посмотреть на здание, которое построил вот этими руками.
Ты не строил. Ты только смотрел.
А это не одно и то же? Кто ещё позаботится, все сделали верно?
Или неверно, но инспектор не давал воли таким мыслям. Иногда, обычно ночью, они вдруг всплывают, и человека начинает мучить детский страх перед Господом Богом за плохие поступки и все тому подобное, но ты уже взрослый человек и сам решаешь, как быть, и плюешь на эти детские штучки.
Если инспектор чему и научился в жизни, так это тому, что на свете есть два рода людей те, что имеют свое, и те, кто только глотает слюни, и для себя уже давно решил, что он предпочитает.
Так уж устроен мир, что стоит оглянуться вокруг, причем где угодно, и увидишь, что некоторым везет, а некоторым, причем большинству, нет. В армии, будучи ещё мальчишкой, он уже понял что к чему. Другие ребята вечно чистили картошку, или ходили в разведку, или ещё куда и при этом вечно получали под зад.
