Ознакомительная версия.
– Стоп. – Игорь понял, что еще немного, и он окончательно запутается в сбивчивой речи. При чем тут Любаша? И кто собирается врать? Белобрысая послушно замолчала, а на лице такое растерянно-беспомощное выражение, что сразу понятно – дело серьезное.
– Вон, садись куда-нибудь и рассказывай, только внятно и по порядку.
Она кивнула и, присев на самый краешек кресла, принялась рассказывать, Игорь же слушал, пытаясь понять, врет или нет. Если по логике, то врать ей резону нет. Но в этом доме с логикой сложно.
– Я не нападала на Любашу, ну зачем мне это? – Александра вопросительно посмотрела в глаза, и Бехтерин, неожиданно для себя самого, смутился. Ну не знал он, что ответить, да и взгляд этот вдруг показался чересчур откровенным, наверное, поэтому Игорь и спросил первое, что в голову пришло.
– И где теперь нож?
– В кроссовке, – ответила Александра и покраснела.
– Значит, думаешь, это Ольгушка?
– Не знаю. Она же ненормальная… или нормальная, но притворяется. Я наблюдала сегодня, и в больнице, она другая какая-то… а Евгения Романовна таблетки пить заставляет, и врач говорил, что Ольгушка… не совсем в себе. А комната не закрывается, любой мог.
Любой, в этом с белобрысой нельзя не согласиться, вот такой у Бехтериных странный дом, в котором комнаты, кроме кабинета, не запираются на ключ.
– Она и вправду… ненормальна? Простите, если лезу не в свое дело, но вы же муж, вы лучше знаете… я не хочу обидеть, просто я не понимаю, как к ней относиться.
– Как к человеку. – Разговор повернул на опасную тему, но странное дело, обычного гнева, который вспыхивал всякий раз, стоило кому-то заговорить о ненормальности Ольгушки, не было. – Все говорили, что они разные с Мартой, ну вроде как сестры родные, по отцу, а на самом деле не больно-то похожи. Дед шутил, что одно надвое разделили, одной светлое, другой темное…
– Смотри, Игорь, не ошибись, выбирая, когда до того разные, то поневоле задумываешься над тем, что похожи, – старик глядел в окно. Сизые нити сигаретного дыма свиваются диковинным узором, который того и гляди осядет, осыплется пеплом на ковер. Дед доволен, даже улыбается, а вот Игорю не до смеха, предстоящая свадьба не то чтобы пугает, скорее уж смущает своей невозможностью.
Ольгина мать категорически против, она уже подыскала дочери пару… партию. А Игорь – не партия, у Игоря денег нет и перспектив тоже, но Дед неожиданно поддержал, и Ольгин отец тоже, отступить невозможно – не поймут. Да и причин отступать нет, он же любит Ольгу.
Наверное, любит.
– Парень ты толковый… к тому же Бехтерин, – Дед стряхивает пепел прямо на ковер. – Поэтому на первых порах помогу, а там или выйдет из тебя человек, или нет… ну все ж таки до чего похожи-то… прям дрожь берет.
Игорь кивает, хотя никакого особого сходства с Мадоннами не видит, но Деду виднее… Деду не принято перечить.
– А потом что было? – светлые глаза Александры оказались слишком близко.
Как и… когда? Бехтерин не помнил, но вот они, с черными пятами зрачков, тонкими серо-голубыми нитями радужки, словно сотканной из того давнего сигаретного дыма, со светлыми ресницами и крошечной родинкой в уголке левого глаза.
Значит, он ей рассказал? Сейчас взял и рассказал о том, о чем не рассказывал никогда и никому? Стыд и злость вспыхнули, но тут же погасли, продавленные этим дымно-печальным взглядом.
Дальше? Свадьба была, красивая, пышная, хрустально-хрупкий ангел в белом платье, туман фаты и золото волос, лето, солнце на подаренных Евгенией Романовной запонках, неудобный пиджак и желание, чтобы все поскорее закончилось.
Дядин дом, семейная жизнь между тихим Ольгиным светом и ярким пламенем Марты. Нет, он не изменял, хотя Марта намекала на то, что не против романа, но Игорю подобные отношения казались даже не подлостью, а чем-то несоизмеримо худшим.
Не изменял, но сравнивал. Постоянно, каждый чертов день сравнивал, снова и снова раздумывая над словами Деда. Убеждал себя, что лучшей жены, чем Ольга, трудно пожелать, но вновь смотрел на Марту, которая смело, не стесняясь, отвечала взглядами на взгляды.
Намеками на молчание, прикосновениями на попытки избежать общения… Ольга ревновала, молча, тяжело, запирая раздражение внутрь себя. Игорь пытался объяснять, что между ним и Мартой ничего не будет, никогда, ни при каких условиях, но Ольга не верила. Не упрекала, не скандалила, но не верила.
А потом нелепое письмо и авария. Больница. Еще больница… и Ольгушка вместо Ольги, тень… половинка, неполноценная в своей индивидуальности.
Из двух Мадонн осталась одна… это дед сказал. И с этих самых слов Игорь возненавидел картины.
– С тобой все в порядке? – В глазах белобрысой сочувствие. – Ты сидишь и молчишь…
Ее рука на его плече, приятно. Непозволительно. Стряхнуть, получилось излишне нервно, и тут же стало стыдно за подобное поведение. Александра поняла, вернулась на свое место, и только красные пятна на щеках выдавали не то злость, не то смущение.
– Извини, – Игорю отчаянно хотелось вспомнить, что же он ей рассказал. И почему рассказал, именно здесь, именно ей, человеку, которого почти не знал и, пожалуй, не доверял.
– Это вы извините. – Белобрысая вновь стала вежливой. – Пожалуй, мне не следовало беспокоить чужие воспоминания, иногда они причиняют боль. Я пойду?
– Да.
– А нож? Что с ним делать? Принести вам?
– Принеси, – согласился Игорь. Он на многое был согласен, лишь бы убралась, и Александра ушла, в кабинете стало тихо, вечерние тени поползли по полу, придавая пространству сказочную многогранность.
А на картинах пойманное кистью мастера мгновение, полет слезы и лепестка иссохшей розы, застывшее пламя чужого сердца на ладони… как вчера, позавчера и сто лет назад. Это люди меняются, но не картины…
Серьгу Левушка нашел на тропинке, не той, которая вела к остаткам церкви, а другой, направлявшейся к дому Бехтериных. Удачно получилось, он как раз шел, подыскивая подходящий предлог, чтобы наведаться в дом, а тут сережка, круглая розовая жемчужина на длинной цепочке, сразу видно – дорогая вещь.
Положив находку в карман рубашки, Левушка ускорил шаг. Идти к Бехтериным одному, без серьезного и обстоятельного Петра, было страшновато, да и неизвестно, как он отреагирует на Левушкину самодеятельность. Но с другой стороны, Петр как уехал позавчера, после того разговора с Василием, так с тех пор и не объявлялся, и на звонки не отвечал. И Любаша из больницы пропала, говорят, что перевели, а куда – неизвестно. И промаявшись в неизвестности, Левушка решил, что ничего плохого в его визите нету. Ну зайдет, ну поговорит, про Любашу узнает… серьгу вот вернет.
Дом появился из-за пригорка неожиданно: нелепая громада с несимметричной крышей и длинным балконом, который причудливой спиралью обвивал кирпичное тело.
Залитый солнцем двор блестел остатками позавчерашних луж, и стол из белого пластика с ярким зонтом смотрелся совсем уж чудно, особенно рядом с легким, сложенным из тонких деревянных дуг креслом-качалкой.
В кресле сидела незнакомая Левушке девица в черных джинсах и лениво просматривала газету.
– Утро доброе, – поздоровался Левушка. Стоять, дожидаясь, когда же девица сама обратит на него внимание, показалось глупым. – Я Лев Сергеевич Грозный…
– Неужели? – Тонкие губы девицы растянулись в улыбке, а вот глаз за темными стеклами очков не видать, но Левушке все равно казалось, будто новая знакомая смотрит на него с крайним неодобрением. – Так уж и Лев Сергеевич… и сразу Грозный. Из органов… Тань! Та-а-ань! Тут к нам из милиции пришли, не знаешь зачем?
На крик не ответили, и Левушка поспешил объясниться.
– Вот, по дороге нашел, – он достал серьгу, протягивая неприятной девице. – Наверное, ваше. В деревне таких не носят.
– Я таких тоже не ношу, – отрезала незнакомка. – Не видите, у меня уши не проколоты.
Но все-таки она взяла серьгу, аккуратно, двумя пальцами, будто дохлую мышь, розовый шарик жемчужины испуганно завертелся на цепочке, подставляя свету перламутровые бока.
– Может, Танькина… Та-а-нь! – Голос у девицы громкий, командный. – Сюда иди! Тетушка Берта, вы тоже!
Тетя Берта появилась раньше неизвестной Татьяны, и Левушка вежливо поздоровался, радуясь, что поговорит с кем-то более общительным.
– Ой, моя, – тетушка зарделась. – Машенька, спасибо тебе огромное… а я уже и не чаяла найти, как потеряла, так и все… искала, искала, а ее нету. Цепочка порвалась, вот здесь, видите?
Левушка видел, и порванную цепочку, и необъяснимое беспокойство тетушки Берты, которая суетилась, объясняла что-то, хотя никто объяснений не требовал.
– Это не мне, это ему спасибо. – Мария села в кресло и, отгородившись газетой, добавила: – Наша милиция нас бережет…
– Вы извините Машеньку. – Тетушкина ручка легла на рукав. – Она воспитанная девочка, но за сестру волнуется… мы вам так благодарны, если бы не вы, страшно подумать, что бы могло произойти с Любашей…
Ознакомительная версия.
