– Естественно, он ожидал, что старший сын станет воином, а не священником.
– И вы стали.
– Конечно. По его стопам я поступил на службу клану Асикага и практиковал дзен уже сам по себе. В основном здесь, в Тофуку-дзи. Я предпочитаю это место... Рёгин-ан... Сюда мало кто приходит. Меньше шансов, что кто-нибудь расскажет моему отцу, что я не отказался от своей духовной жизни.
Тонкая ухмылка прокралась на лицо Хидэтаро. Воспоминание было не из приятных.
– Но ваш отец все равно узнал, – предположил Хиро.
Казалось, Хидэтаро не удивился.
– Да, и он лишил меня наследства. Я не знал об этом, пока отец не умер.
– Но вы все же не стали монахом.
Этикет не позволял Хиро спросить о причине, но это не помешало ему говорить об очевидных вещах.
– Не от недостатка усилий. Я подал прошение о том, чтобы оставить службу, отказался от жалованья, но монастырь не позволил мне вступить в орден. – На его губах снова промелькнула тонкая улыбка. – Настоятель был уверен, что сёгун послал меня следить за деятельностью монахов.
– Как странно, – сказал Хиро. На самом деле это не казалось странным, учитывая обученность Хидэтаро и бунт монахов, когда те были недовольны сёгунатом.
– До сего дня настоятель отказывается принять мой обет, хоть и дал разрешение приходить сюда и медитировать так часто, как захочу.
Хидэтаро рассказывал свою историю без каких-либо эмоций, словно человек, говорящий про города, в которых бывал, и о еде, которую пробовал. Хиро никак не мог сопоставить сегодняшнюю отрешенность с вчерашней озабоченностью. К сожалению, он плохо знал Хидэтаро, чтобы судить, когда он был искренним, а когда надел маску. Синоби решил обязательно это выяснить.
– Кстати, – сказал Хиро, – вы сегодня почти не хромаете.
Хиро наблюдал за Хидэтаро. Хидэтаро смотрел на валуны. Правая рука самурая сжалась в кулак, потом постепенно расслабилась, но больше он никак не двигался.
Спустя почти две минуты, он повернулся к Хиро и сказал:
– Хромота была притворной, чтобы вы поверили, что я не мог убить брата.
Хиро прищурился.
– Зачем для этого имитировать хромоту?
– Волочение ноги оставляет совсем другие следы, – сказал Хидэтаро.
Хиро удивился, откуда тот мог узнать о следах, если не видел Саюри, но решил пойти другим путем, чтобы получить ответ на этот вопрос.
– Почему вы решили, что вас будут подозревать?
– Я старший брат, но большего успеха добился Хидэёши. Я зависел от его доброй воли во всем: от одежды до еды на моем столе. Мне посчастливилось полюбить замечательную женщину и совершенно не повезло в том, что моему брату она нравилась тоже. Разве это не мотив для убийства. Только дурак бы не стал считать меня подозреваемым, особенно, когда никто другой на ум не приходит.
Хиро повернулся лицом к Хидэтаро.
– Могу я задать очевидный вопрос или вы ответите на него и без этого?
– Я его не убивал. – Глаза самурая смотрели на камни, его поза не изменилась.
– А еще один вопрос? Тоже очевидный, – сказал Хиро.
– Я не знаю, кто убил. Наш брат Мицухидэ недавно поклялся в верности господину Оде, но я сомневаюсь, что сёгун убил бы друга за поступки дальнего родственника. Кроме того, мы-то с Нобухидэ все еще живы. Если бы сёгун хотел отмщения, он не остановился бы на Ёши.
Упоминание о Нобухидэ, подтолкнуло Хиро к другому вопросу:
– Вы виделись с семьей брата после его смерти?
– Вчера утром. Я попытался убедить Нобухидэ в невиновности Саюри, но он мне не поверил. Потому я и пришел к Матто-сан.
Хиро не обратил внимание на то, как было произнесено имя отца Матео.
– Как давно вы знакомы с Саюри?
– Ёши пригласил меня в Сакуру во время цветения вишневых деревьев, чтобы посмотреть на дебют Саюри. Я много не ожидал. Мой брат часто хвастался красотой Сакуры. Но они редко чего-то добивались. Саюри была исключением. Никогда не думал, что когда-нибудь мне захочется ухаживать за женщиной. – Резкость в глазах Хидэтаро сменилась волнением. – Но Саюри не похожа на любую другую женщину.
Хидэтаро замолчал, словно борясь с желанием продолжить объяснение. Наконец, он сказал:
– Она смеется над моими глупыми шутками. А когда она улыбается, она делает это от души.
Странный комплимент, но он был искренним. Хиро бы провел сравнение с песней птицы или с луной, но простенькая фраза Хидэтаро была очень настоящей.
А еще она дала Хиро возможность больше узнать о самурае.
– Что вы имеете в виду?
Хидэтаро поднял руку к лицу.
– Когда большинство женщин улыбаются, их лица превращаются в маску. В их глазах нет улыбки.
Он показал на своем примере. Его губы растянулись, глаза блеснули, но в их уголках не было радости. А потом он улыбнулся во второй раз, но уже искренне.
– Видите? – спросил он. – Настоящая улыбка начинается в глазах.
– Никогда ничего подобного не замечал, – солгал Хиро. – Поэтому вы решили жениться на ней?
Это был не совсем обычный выбор. Самураи в основном никогда не женились на простолюдинках, не говоря уже о женщинах, работающих в сфере развлечений. Еще больше это выглядело странным из-за желания Хидэтаро стать монахом. Не многие мужчины позволят женщине сбить себя с пути аскетичной жизни.
– Поэтому. А еще потому, что она ответила мне взаимностью. – Хидэтаро улыбнулся, испытывая неловкость. – Вы можете подумать о нашей разнице в возрасте, но для Саюри это неважно.
Хиро и это нашел весьма удивительным, учитывая, что девушка обладала талантами под стать своей красоте. Молодая, красивая женщина редко влюблялась в мужчину значительно старше себя.
В отличие от Хидэтаро, синоби копал глубже. Вероятно, дело было в деньгах. Ему было интересно, где самурай нашел деньги, чтобы выкупить контракт, и верит ли Саюри, что в кошельке Хидэтаро столько же серебра, сколько седых волос на его голове. Традиции запрещали задавать подобные вопросы.
– Маюри уступила хоть немного при разговоре о контракте? – размышлял вслух Хиро.
У Хидэтаро дернулась щека.
– Не так много, как мне хотелось бы.
– Возможно, она скинет еще из-за всей этой крови.
Хиро слишком поздно понял, что его усилия получить ответ перешли допустимую границу.
Хидэтаро встал:
– Боюсь, что у меня встреча. Пожалуйста, прошу извинить меня за грубость, но я должен уйти.
Хиро поднялся на ноги и поклонился.
– Спасибо, что поговорили со мной. Прошу прощения, если мои слова вас обидели.
Храм они покидали вместе. Дойдя до дома настоятеля, Хидэтаро остановился и наклонился, чтобы поправить катану.
Он виновато улыбнулся Хиро:
– Идите без меня. Это займет минуту.
Хиро направился к Цутэн-кё, пытаясь спрятать улыбку в ответ на топорную попытку обмануть его. Подобное неуклюжее старание могло бы обмануть охранника где-нибудь на дальнем полустанке, но синоби в заблуждение уж точно бы не ввели.
У Хиро было предположение, куда Хидэтаро собрался. Ему хотелось проследить за ним и проверить, не к Саюри ли тот отправился, но подобное знание никак не продвинуло бы его в расследовании, так что вместо этого он решил проверить, как там отец Матео.
* * *
Войдя в церковь, Хиро увидел Ану, стоящую на карачках, натирающую полы и ворчащую себе под нос. Когда от стоящего в дверном проеме синоби упала тень, она подняла глаза. Ее старое лицо нахмурилось.
– Ах, уж эти кошки, – сказала она, водя тряпкой туда-сюда. – Я должна была знать, что ты притащишь какую-нибудь дефектную.
Хиро остановился.
– Что?
Ана махнула в сторону двери отца Матео. Раздвижные створки были открыты. Хиро услышал шелест, словно о татами трется шелк.
Ана встала на колени и уперла руки в бока.
– Эта кошка съела Библию отца Матео!
Хиро направился в комнату. Ана вернулась к своей работе.
– Хм, – шмыгнула она, – в Киото тысячи кошек. А он притащил именно ту, которая жрет бумагу вместо мышей.
Хиро остановился на пороге маленькой комнаты. Отец Матео, скрестив ноги, сидел на татами и протирал темное пятно. Его мокрая тряпка была вымазана в пятнах, очень похожих на чернильные.
Сбоку от иезуита лежал чистый лист пергамента, на котором стояла грязная, но пустая чернильница. На дне поблескивали остатки блестящей жидкости, а черные потеки по бокам говорили о том, что ее опрокинули.
Любимая, в кожаном переплете, Библия священника лежала открытой в письменной нише. Правый угол с печатными буквами на открытой странице полностью отсутствовал. С некоторого расстояния лист мог показаться всего лишь разорванным, но Хиро понимал, что винить надо кошку.
Он почувствовал себя ужасно неловко, не знал, что сказать. Перебрав в уме несколько вариантов, он остановился на самом очевидном.
– Это моя кошка натворила?
