а ведь он тоже по-своему прав – если подумать, виноваты оба. Оба – трусы, оба – драчуны. Оба – бриллианты и мрази. Один – убийца, а другая – труп. Я мог быть трупом, а Дора могла быть убийцей, например, она могла бы запросто меня убить, когда я спал, если бы захотела. Но этот выбор совершила не она, а я. Иначе Дора бы сейчас отбывала наказание, а мое тело лежало в земле.
Еще один мужчина, недавно привезенный к нам в тюрьму, изнасиловал девушку, которая была младше его на несколько лет и жила на соседней улице. Он наблюдал за ней месяцами, прежде чем решился совершить задуманное. Он узнал, что она живет одна – некоторое время назад девушка вернулась в город, где выросла, сбежав от своего мужа. У нее была трехкомнатная квартира, которая досталась ей по наследству от бабушки.
Он следил за ней каждый день знал маршруты, которыми она ходит, знал, в какие дни и в какое время к ней приезжают в гости родители. Однажды он просто позвонил ей в дверь, приставил нож к горлу, чтобы она не кричала, и изнасиловал ее у нее на кровати. Пригрозил, если она кому-то расскажет об этом, убить не только ее, но и ее родителей, так как знал их адрес. Девочка сразу пошла в полицию и все рассказала. А он как ни в чем не бывало отправился в магазин, купил пачку макарон и бутылку пива, даже не успел принять душ – включил воду, когда ему позвонили в дверь.
Он упивался своим рассказом, я не стал выслушивать подробности сцены насилия. Ему это доставляло удовольствие, а у меня появилось желание стереть улыбку с его лица асфальтом, но я сдержал себя и молча отошел в сторону. Мне не нужны нарушения и его затаенная злоба – я ясно почувствовал, что этот человек умеет таить злобу до удобного момента. Я хочу жить любой ценой и хочу попробовать выйти досрочно, мне понравилась перспектива досрочного освобождения в обмен на тихую, спокойную жизнь без нарушения порядка. Не знаю, что будет завтра или послезавтра. Может быть, что-то произойдет такое, что выбьет из моей головы эту опьяняющую надежду.
Везде есть люди, и везде есть мрази. И в каждом из нас, думаю, живут по соседству и люди, и мрази.
Встречал здесь и тех, кто полностью осознал свою вину. У каждого из нас своя история. Я не лезу в чужую душу и не позволяю никому лезть в мою, оставаясь при этом в меру дружелюбным и в меру закрытым. Если могу помочь другому, например, угостив пачкой сигарет или поделившись книгой – помогу. Здесь поделиться чем-то – даже не норма, а ритуал. Сегодня поделился я, а завтра поделятся со мной. Здесь можно жить. И можно жить долго. Если есть, ради чего, и если способен на то, чтобы жить.
Это письмо называется «Я не хочу убивать», но я не знаю, что будет, когда я выйду на свободу. Если выживу, то могу покинуть эти места, будучи не таким уж старым мужчиной. Если позволить себе помечтать, я могу жениться вновь на той, которую полюблю, которая полюбит меня и не испугается моей истории. Но я не могу утверждать, что, убив и раскаявшись, я не совершу преступления вновь. Я не знаю, каким человеком я буду через десяток лет, я не знаю даже, каким человеком я буду завтра, когда проснусь. Я не могу знать, как именно я раскроюсь с той женщиной, которая, возможно, даже не подозревает сейчас о моем существовании. Как она, в свою очередь, раскроется со мной. Старик однажды сказал мне: «Я думал, что знаю себя целую жизнь, а вчера я достал номер своей первой жены, позвонил ей и понял, что ничего о себе не знаю. О том себе, который говорил с ней по телефону, смеялся вместе с ней, а затем повесил трубку и начал жить в моем теле. Такое ощущение, что ко мне подселился квартирант».
* * *
Признаться, все это было трудно писать. Трудно бороться с самим собой. А это – борьба. В ней будет много насилия, в ней – жизнь, в ней – многие из нас. Насилие в семье – это не всегда боль исключительно того, у кого на теле остаются следы. Насилие бывает разное: физическое, психологическое, сексуальное. Я знаю, что есть мужчины, которые страдают от насилия в семье не меньше, чем страдают от него женщины. И порой не все так однозначно, как мы с вами представляем себе. Мы не видим картины в целом, мы не присутствуем при начале ссоры, мы не знаем событий, предшествовавших случившемуся горю между двумя людьми, живущими под одной крышей, насилие – это всегда горе. Зачастую мы видим лишь последствия и позволяем себе судить человека, не разобравшись в причине его действий, не давая ему сказать даже слова. Порой психологическое насилие может притягивать к себе физическое – и наоборот. Порой люди могут меняться местами, применяя насилие друг к другу в зависимости от сложившихся ситуаций, настроений.
Насилие как эхо другого насилия.
Недавно мне принесли газету – я долгое время не читал газет. Там была статья, как женщины, искалеченные души, такие же, как и другие, которые молчат, создали движение «Я не хочу умирать». Движение против насилия. Мне показалось, что несправедливо одним лишь женщинам, пострадавшим от насилия в семье, говорить громко и на всю страну: «Я не хочу умирать». Справедливо будет говорить всем участникам этих историй – и мужчинам, пострадавшим от собственного насилия над женщиной и от психологического насилия с ее стороны, – говорить громко и без стыда: «Я не хочу убивать».
Мужчина тоже нередко терзается в подобных случаях.
Сколько семей, столько и разных ситуаций, о которых знают только двое. И зачастую люди защищают лишь себя, обвиняя другого, но не обвиняя себя.
Потому что говорить: «Я не хочу умирать», стыдить давлением общества мужчин, изолировать их, сажать в тюрьму на месяцы или годы за побои – это не решает проблему глобально, хотя, несомненно, пугает, обесценивает мужчин в глазах общества, закрывает им рты. Унизительно бить свою женщину, и сам факт всеобщего презрения влечет за собой иногда то, что мужчина отвергает самого себя, не принимает свои поступки, а значит, не делает никаких выводов, лишь закрывается от своих действий. Мало кто хочет разбираться в причинах возникновения этой проблемы, проще наказать, изолировать одного участника действия, чем подумать, как
