– Хорошо бы прихватить по дороге и мистера Мэласа, – предложил я, – нам может потребоваться переводчик.
– Превосходно! – сказал Шерлок Холмс. – Пошлите лакея за кэбом, и мы поедем немедленно.
С этими словами он открыл ящик стола, и я заметил, как он сунул в карман револьвер.
– Да, – ответил он на мой вопросительный взгляд. – По всему, что мы слышали, нам, я сказал бы, предстоит иметь дело с крайне опасной шайкой.
Уже почти стемнело, когда мы достигли Пэл-Мэл и поднялись к мистеру Мэласу. За ним, узнали мы, заходил какой-то джентльмен, и он уехал.
– Вы нам не скажете, куда? – спросил Майкрофт Холмс.
– Не знаю, сэр, – отвечала женщина, открывшая нам дверь. – Знаю только, что тот господин увез его в карете.
– Он назвал вам свое имя?
– Нет, сэр.
– Это не был высокий молодой человек, красивый, с темным волосами?
– Ах, нет, сэр; он был маленький, в очках, с худым лицом, но очень приятный в обращении: когда говорил, все время посмеивался.
– Едем! – оборвал Шерлок Холмс. – Дело принимает серьезный оборот! – заметил он, когда мы подъезжали к Скотланд-Ярду. – Эти люди опять завладели Мэласом. Он не из храбрых, как они убедились в ту ночь. Негодяй, наверно, навел на него ужас уже одним своим появлением. Им, несомненно, опять нужны от него профессиональные услуги; но потом они пожелают наказать его за предательство: как иначе могут они расценивать его поведение?
Мы надеялись, поехав поездом, прибыть на место, если не раньше кареты, то хотя бы одновременно с ней. Но в Скотланд-Ярде мы прождали больше часа, пока нас провели к инспектору Грегсону и пока там выполняли все формальности, которые позволили бы нам именем закона проникнуть в дом. Было без четверти десять, когда мы подъехали к Лондонскому мосту, и больше половины одиннадцатого, когда сошли вчетвером на Бэккенхэмской платформе. От станции было с полмили до виллы «Мирты» – большого, мрачного дома, стоявшего на некотором расстоянии от дороги в глубине участка. Здесь мы отпустили кэб и пошли по аллее.
– Во всех окнах темно, – заметил инспектор. – В доме, видать, никого нет.
– Гнездо пусто, птички улетели, – сказал Холмс.
– Почему вы так думаете?
– Не позже, как час назад, отсюда уехала карета с тяжелой поклажей.
Инспектор рассмеялся.
– Я и сам при свете фонаря над воротами видел свежую колею, но откуда у вас взялась еще поклажа?
– Вы могли бы заметить и вторую колею, идущую к дому. Обратная колея глубже – много глубже. Вот почему можем с несомненностью утверждать, что карета взяла весьма основательный груз.
– Ничего не скажешь. Очко в вашу пользу, – сказал инспектор и пожал плечами. – Эге, взломать эту дверь будет не так-то легко. Попробуем – может быть, нас кто-нибудь услышит.
Он громко стучал молотком и звонил в звонок, однако безуспешно. – Холмс тем временем тихонько ускользнул, но через две-три минуты вернулся.
– Я открыл окно, – сказал он.
– Слава богу, что вы действуете на стороне полиции, а не против нее, мистер Холмс, – заметил инспектор, когда разглядел, каким остроумным способом мой друг оттянул щеколду. – Так! Полагаю, при сложившихся обстоятельствах можно войти, не дожидаясь приглашения.
Мы один за другим прошли в большую залу – по-видимому, ту самую, в которой побывал мистер Мэлас. Инспектор зажег свой фонарь, и мы увидели две двери, портьеры, лампу и комплект японских доспехов, как нам их описали. На столе стояли два стакана, пустая бутылка из-под коньяка и остатки еды.
– Что такое? – вдруг спросил Шерлок Холмс.
Мы все остановились, прислушиваясь. Где-то наверху, над нашими головами, раздавались как будто стоны. Холмс бросился к дверям и прямо в холл. Вдруг сверху отчетливо донесся вопль. Холмс стремглав взбежал по лестнице, а я с инспектором – за ним по пятам. Брат его Майкрофт поспешал, насколько позволяло его грузное сложение.
Три двери встретили нас на площадке второго этажа, и эти страшные стоны раздавались за средней; они то затихали до глухого бормотания, то опять переходили в пронзительный вопль. Дверь была заперта, но снаружи торчал ключ. Холмс распахнул створки, кинулся вперед и мгновенно выбежал вон, схватившись рукой за горло.
– Угарный газ! – вскричал он. – Подождите немного. Сейчас он уйдет.
Заглянув в дверь, мы увидели, что комнату освещает только тусклое синее пламя, мерцающее в маленькой медной жаровне посередине. Оно отбрасывало на пол круг неестественного, мертвенного света, а в темной глубине мы различили две смутные тени, скорчившиеся у стены. В раскрытую дверь тянуло страшным ядовитым чадом, от которого мы задыхались и кашляли. Холмс взбежал по лестнице на самый верх, чтобы вдохнуть свежего воздуха, и затем, ринувшись в комнату, распахнул окно и вышвырнул горящую жаровню в сад.
– Через минуту нам можно будет войти, – прохрипел он, выскочив опять на площадку. – Где свеча? Вряд ли мы сможем зажечь спичку в таком угаре. Ты, Майкрофт, будешь стоять у дверей и светить, а мы их вытащим. Ну, идем, теперь можно!
Мы бросились к отравленным и выволокли их на площадку. Оба были без чувств, с посиневшими губами, с распухшими, налитыми кровью лицами, с глазами навыкате. Лица их были до того искажены, что только черная бородка и плотная короткая фигура позволили нам опознать в одном из них грека-переводчика, с которым мы расстались только несколько часов тому назад в «Диогене». Он был крепко связан по рукам и ногам, и над глазом у него был заметен след от сильного удара. Второй оказался высоким человеком на последней стадии истощения; он тоже был связан, и несколько лент лейкопластыря исчертили его лицо причудливым узором. Когда мы его положили, он перестал стонать, и я с одного взгляда понял, что здесь помощь наша опоздала. Но мистер Мэлас был еще жив, и, прибегнув к нашатырю и бренди, я менее чем через час с удовлетворением убедился, увидев, как он открывает глаза, что моя рука исторгла его из темной долины, где сходятся все стези.
То, что он рассказал нам, было просто и только подтвердило наши собственные выводы. Посетитель, едва войдя в его комнату на Пэл-Мэл, вытащил из рукава налитую свинцом дубинку и под угрозой немедленной и неизбежной смерти сумел вторично похитить его. Этот негодяй с его смешком производил на злосчастного полиглота какое-то почти магнетическое действие; даже и сейчас, едва он заговаривал о нем, у него начинали трястись руки, и кровь отливала от щек. Его привезли в Бэккенхэм и заставили переводить на втором допросе, еще более трагическом, чем тот, первый: англичане грозились немедленно прикончить своего узника, если он не уступит их требованиям. В конце концов, убедившись, что никакими угрозами его не сломить, они уволокли его назад в его тюрьму, а затем, выбранив Мэласа за его измену, раскрывшуюся через объявления, оглушили его ударом дубинки, и больше он ничего не помнил, пока не увидел наши лица, склоненные над ним.
Такова необычайная история с греком-переводчиком, в которой еще и сейчас многое покрыто тайной. Снесшись с джентльменом, отозвавшимся на объявление, мы выяснили, что несчастная девица происходила из богатой греческой семьи и приехала в Англию погостить у своих друзей. В их доме она познакомилась с молодым человеком по имени Гарольд Латимер, который приобрел над ней власть и в конце концов склонил ее на побег. Друзья, возмущенные ее поведением, дали знать о случившемся в Афины ее брату, но тем и ограничились. Брат, прибыв в Англию, по неосторожности очутился в руках Латимера и его сообщника по имени Уилсон Кэмп – человека с самым грязным прошлым. Эти двое, увидев, что, не зная языка, он перед ними совершенно беспомощен, пытались истязаниями и голодом принудить его перевести на них все свое и сестрино состояние. Они держали его в доме тайно от девушки, а пластырь на лице предназначался для того, чтобы сестра, случайно увидев его, не могла бы узнать. Но хитрость не помогла: острым женским глазом она сразу узнала брата, когда впервые увидела его – при том первом визите переводчика. Однако несчастная девушка была и сама на положении узницы, так как в доме не держали никакой прислуги, кроме кучера и его жены, которые были оба послушным орудием в руках злоумышленников. Убедившись, что их тайна раскрыта и что им от пленника ничего не добиться, два негодяя бежали вместе с девушкой, отказавшись за два-три часа до отъезда от снятого ими дома с полной обстановкой и успев, как они полагали, отомстить обоим: человеку, который не склонился перед ними, и тому, который посмел их выдать.
