сарафаны, расшитые кружевом, цветастые платки на голову и ленты в густых косах. Проходящие мимо на улице бабы то и дело бросали ей в спину презрительные смешки, а молодые парни пели ей вслед обидные песни. Ну так что ж с того, стыд не дым, глаза не выест.
Она старалась как можно реже выходить с якунинского двора на улицу, тем более что и повода для этого особо не было. Полоскать белье на речку теперь ходила Василина, с которой младшая невестка просто поменялась местами. Единственное домашнее дело, которое теперь поручалось Марфе, – это мытье посуды.
Василина бесилась, швырялась всем подряд, пыталась щипать Марфу, оставляя багровые пятна, но после того, как Григорий Никифорович отходил ее вожжами, да так, что жена старшего сына неделю сидеть не могла, да и до туалета доходила с трудом, охая и хватаясь за бока, трогать Марфу она перестала.
Василина от такой жизни даже подурнела, спала с лица, вся ее броская красота, на которую еще совсем недавно заглядывалась Марфа, словно сошла на нет. Сама же она, наконец начав полноценно питаться, а может, став женщиной, регулярно получающей порцию положенных утех, наоборот, расцвела, налилась пышностью и яркостью, да так, что половина деревенских мужиков сворачивала ей вслед голову, когда Марфа все-таки шла по улице. В церковь или проведать родителей.
Поначалу она страшилась, что родители или братья выгонят ее из дома, но отец старательно делал вид, что ничего необычного в жизни старшей дочери не происходит. Мать отводила глаза. А братья, Артем и Федот, – остальные были еще слишком малы, – считали, что все она делает правильно.
– Никиты нет, непонятно, когда он вернется, да и вернется ли вообще, – рассудительно заметил Артем, с упоением поедая пряник, который принесла в качестве гостинца Марфа. Пряники у нее теперь не переводились. – А тебе так работы поменьше, еды побольше и отношение хорошее. Ты теперь по-настоящему «за мужем», а кто именно тебе муж, младший Якунин или старший, так какая разница. Многие так живут.
Жили так действительно многие. Марфа знала семьи, где царил такой же блуд. Разумеется, это было возможным там, где сыновья со своими женами оставались жить с родителями. У Поповых и Степановых даже присутствие в доме законного мужа не являлось препятствием для свекров, которые желали своих невесток и получали их, не встречая отпора. Сыновья привыкли подчиняться воле отца и слушались его беспрекословно.
Еще в нескольких дворах сыновей забрили в рекруты, так же как Степана, мужа Василины. В деревне закрывали на это глаза. Что ж поделать, если служба длится долгих двадцать пять лет. Не пропадать же бабе одной без мужского воспитания и ласки. Что ж такого, если роль мужа возьмет на себя свекор.
Те молодые мужчины, которые не уходили в солдаты, частенько уезжали из деревни на отхожий промысел. Так, как Марфин Никита. И опять молодая жена оставалась одна в чужом для нее доме, где некому было встать на ее защиту. Ну не свекрови же жаловаться. Та и сама бесправна.
Марфе еще повезло. Григорий Никифорович, получив желаемое, стал с ней ласков и внимателен. Не бил, работать не заставлял, залезая на полати, был даже нежен. Да, вторые полгода замужества, пожалуй, были для Марфы счастливыми и безоблачными. И длилось это до тех пор, пока она не поняла, что беременна.
Рожать ей, по всем подсчетам, выходило в августе. К тому моменту исполнится почти год, как ее законный муж Никита не появлялся в Глухой Квохте. Сделать вид, что это его ребенок, не выйдет. И до этого редко покидающая дом Марфа стала и вовсе затворницей. Появляться на глаза людям с растущим животом стыдилась, но и скрывать свое интересное положение слишком долго не смогла. По деревне поползли слухи.
Несмотря на то что на снохачество предпочитали закрывать глаза, слишком во многих дворах оно процветало и слишком уважаемыми людьми поддерживалось, церковь это явление не одобряла. Более того, захоти Никита, вернувшись, развестись со своей порченой женой, снохачество – достаточное основание для расторжения церковного брака, после чего жизнь Марфы стала бы совсем беспросветной.
К концу лета 1841 года она родила девочку, которую назвала Глафирой в честь единственной своей подружки, живущей по соседству, не торопящейся замуж, поскольку ее отец мог себе позволить содержать незамужних дочерей. Она регулярно забегала в гости и знала о непростой для Марфы ситуации.
– Батюшка, поди, запрещает тебе со мной дружить, – со слезами на глазах говорила Марфа подружке, пришедшей посмотреть на младенца.
Та независимо дернула точеным плечиком.
– Вот еще. Батюшка мне ничего запретить не может. Я сама решаю, с кем мне дружить. Да и с Григорием Никифоровичем у него торговые дела. Не захочет он того злить. А малышка-то какая у тебя. Хорошенькая.
Девочка действительно уродилась пригожая. Личико гладкое, глазки ясные, синие, материнские. Уже понятно, что вырастет редкостной красавицей. Да что с того. Кабы красота гарантировала счастье да безбедную жизнь, так ведь нет же. Только хлопоты от нее и сплошные неприятности.
Как и опасалась Марфа, из-за рождения Глафиры на семью Якуниных обратил внимание священник церкви Петра и Павла, в которую ходила вся деревня. Он и жалобу властям написал, доведя до их сведения, что Марфа, жена Никиты Якунина, состоит в предосудительной прелюбодейной связи со свекром своим, Григорием Якуниным, от которого и родила младенца женского полу.
Узнав про жалобу, Марфа всю ночь проплакала. Получалось, что в том, что с ней произошло, виновата она одна, а Григорий Никифорович и ни при чем. В деревне долго рядили, направить дело в волостной суд или нет, но закончилось все сельским сходом. Именно здесь должна была решиться судьба Марфы, ее брака с Никитой и ее ребенка.
Сход состоялся в начале октября, и на нем жители деревни постановили, чтобы Григорий Никифорович отделил сына со снохой, другими словами, выселил их из своего дома, построив или купив отдельную избу. Хоть и скрипел Якунин-старший зубами, хоть и сверкал глазами из-под косматых бровей, а поделать ничего не мог. Против решения крестьянского схода идти себе дороже, да и перед судом представать не хотелось.
Строить избу на самом конце Глухой Квохты, на околице, откуда открывался вид на помещичий дом, закончили к следующему лету. Никита в строительстве не участвовал, по-прежнему жил в городе, получая образование и профессию. Так и вышло, что в мае 1842 года, спустя два года после свадьбы, Марфа Якунина переехала в новый дом без мужа.
Изба была небольшой, с якунинской не сравнить. Чем-то она напоминала маленький домик
