Ознакомительная версия.
– Его жена – Наталья Георгиевна Лапина, – сказала Амалия спокойно. – Знаете такую?
– Знаю ли я? – поразился Домбровский. – Конечно, видел ее в Москве. Она тогда жила с… с одним моим знакомым.
Его спокойствие сбивало Амалию с толку. Чувствовалось, что гусарский доктор не притворяется, а действительно не понимает, чего от него хотят.
– Какое отношение она имеет ко мне? – уже сердито спросил врач, который хоть и был поляком, но говорил по-русски без малейшего акцента.
– Он думает, что вы увезли его жену, – пояснила Амалия.
– Я? – поразился Юлиан Юлианович. – Зачем?
– Нечего врать! – крикнул Севастьянов. – Полковник уже сказал, что твою жену зовут Натали! Это она, она!
Тут Домбровский так удивился, что даже забыл про ноющую шею.
– Сударь, вы в своем уме? Ту даму, о которой вы говорите, зовут Наталья Пригожина, и мы давно уже расстались. Это не ваша жена! Не понимаю, что могло взбрести вам в голову! И вообще вашу жену я не видел уже несколько лет. Верно, я теперь вспомнил, встретил вас с ней в… в уездном городке…
– Почти пять лет назад, – подтвердила Амалия. – И вскоре после того она исчезла.
Домбровский несколько раз озадаченно мигнул.
– Прошу прощения… Я не знал. Но, если она исчезла, я не имею к ее исчезновению никакого отношения, поверьте мне! Тем более что она была… была одно время дорога моему другу. Я бы скорее руку себе отрубил, чем дотронулся до нее!
Молодой мужчина казался совершенно искренним, и даже Степан Александрович, очевидно, наконец-то поверил ему. Могучий Карякин отпустил его, и Севастьянов, всхлипнув, повалился на диван, закрыв лицо руками.
– И тем не менее вам придется кое-что мне объяснить, – сказала Амалия. – Зачем вы тогда приехали в Д.? Только не надо говорить мне, – прибавила она, – что вы случайно оказались там и опять-таки случайно встретили Натали Лапину, в то время жену Севастьянова.
Домбровский вопросительно покосился на полковника (чье лицо было совершенно невозмутимо) и перевел взгляд на Карякина. Тот кашлянул, приосанился и, пригладив бороду, пробормотал:
– Ну что ж… Пойду-ка я, пожалуй, насчет ужина распоряжусь. Гхм! Если понадоблюсь, ваше высокоблагородие…
– Мы вас позовем, – кивнул Раевский. – Мишка! Ступай-ка в конюшню, проверь, как там моя лошадь.
Когда Карякин и денщик вышли, в комнате остались только Амалия, Севастьянов, полковник и Домбровский. Последний тяжело вздохнул.
– История очень долгая, – мрачно сказал он. – Но если вы ищете в ней романтическую подоплеку, то, уверяю вас, ошибаетесь.
– Послушайте, пан Домбровский, – вмешалась Амалия. Теперь она говорила по-польски. – Мы ищем пропавшую женщину. До сего дня мы считали, что она бежала с вами, но теперь выяснилось, что это не так. Теперь мы опасаемся, что с ней могло случиться самое худшее, и поэтому мы просим вас все-таки рассказать нам все, что вы знаете. Поймите, она исчезла, пропала бесследно. Если она не бежала с вами, то что же с ней произошло?
Домбровский задумался.
– Хорошо, я расскажу, – внезапно решился он. – Но я даже и подумать не мог… – Военный медик беспомощно пожал плечами. – Господин полковник, я могу рассчитывать на то, что все останется между нами?
– Слово офицера, – спокойно произнес Раевский.
– Тогда… – Юлиан Юлианович снова вздохнул. – Что ж, как я понимаю, вас интересует, почему я оказался в Д. Так вот, еще учась в Москве, я познакомился с одним человеком и подружился с ним. Его звали Вениамин. Вениамин Перепелкин. Он тоже хотел стать врачом, но его семья решила, что он станет чиновником, как и его отец. Потом… – Домбровский дотронулся до шеи и поморщился. Степан Александрович слушал его, почти не дыша. – Потом он стал работать по своей части, я – по своей, но тем не менее мы не раздружились. Как раз тогда он встретил Натали – и потерял голову. Он был уже женат, его родители подыскали ему достойную невесту, но он говорил, что с Ниной у него челюсти сами собой вывихиваются от скуки. А Натали… – Он задумался, и Амалия поняла, что он не хочет порочить имя друга и оттого тщательно подбирает слова. – Ей, знаете ли, многого хотелось. Вокруг нее вертелось много народу, и моему другу пришлось прилагать определенные усилия, чтобы показывать, что он не хуже прочих.
– Мы знаем, – пришла на помощь к нему Амалия. – Он стал занимать деньги, потом занимать их там, где не следовало, а в конце концов пошел под суд за растрату.
Домбровский кивнул.
– Вы уже все знаете… Что ж, тем лучше. Когда начался процесс, Натали испугалась. Во-первых, она дорожила его подарками и не желала с ними расставаться, а кроме того, не хотела, чтобы ее имя валяли в грязи. Конечно, он ее выгораживал… но газеты были к ней безжалостны. Потом я получил назначение и уехал в полк, окончание истории стало мне известно из газет. Вениамина сослали в Тобольск, а через некоторое время я получил от него послание. Он жаловался, что Натали не отвечает на его письма, что, должно быть, полиция их перехватывает и прочее. Но я думаю, все было гораздо проще: она больше не хотела его знать. Через несколько месяцев я получил от него совершенно отчаянное послание. Он умолял меня во имя нашей былой дружбы отыскать Натали и передать ей письмо, которое было вложено в конверт. Ну… – Домбровский замялся. – Я понял, что не смогу ему отказать. Взял отпуск и поехал наводить справки. Узнал, что она вышла замуж, выяснил, где живет, и отправился к ней. На улице я увидел ее вот с этим господином. Мы поговорили, и Натали между прочим сказала, что иногда заходит в лимонадную напротив дома, и пристально на меня посмотрела. По-моему, она подумала, что я к ней неравнодушен, раз отыскал ее. На другой день я пришел в ту лимонадную, и через четверть часа появилась Натали. Я сказал ей, что у меня есть письмо к ней от моего друга. Женщина ответила, что сейчас на нее все смотрят и она не может взять письмо, и сказала, чтобы я пришел вечером к большому дому с фонтаном, там неподалеку березовая роща, и вот в рощу она придет часам к десяти и заберет письмо. В том доме будет званый вечер, и Натали в числе приглашенных, а гостей будет так много, что она сумеет ускользнуть незаметно. По-моему, все это было глупо. Я снова предложил ей взять письмо сейчас, но она сказала, что не может, потому что у нее ревнивый муж и прочее. Ну, я ей и поверил… тем более что там невдалеке сидела такая злобная старуха, которая все на нас косилась…
– Марья Никитишна, – угрюмо уронил Степан Александрович.
– Что было дальше? – спросила Амалия.
– Дальше? – Домбровский поморщился. – А то, что я свалял дурака. Пришел в рощу, ждал, в доме играла музыка, а она так и не пришла. В третьем часу, когда я окончательно продрог, стало ясно, что она меня обманула. Ей не было нужно письмо от моего бедного друга, которого она уничтожила. Он больше для нее не существовал, поймите… Мне было очень больно за него. Но я ничем не мог ему помочь и просто ушел. Я не хотел оставаться в городе и в то же утро уехал. Потом я написал моему несчастному другу, что пытался ее найти и не нашел, но, по-моему, он все понял.
– Вы сохранили его письмо? – спросила Амалия. – То, которое должны были передать ей?
– Оно у меня, – просто ответил Домбровский. – Я хотел его уничтожить, но подумал, что совершу как бы… как бы предательство по отношению к моему другу. Да, я его сохранил. Но не распечатывал! – поспешно добавил молодой мужчина.
– Нам нужно это письмо, – сказала Амалия. – И еще один вопрос, Юлиан Юлианович. Наталья Георгиевна исчезла как раз в ту ночь, когда вы ждали ее в березовой роще. Скажите, пока вы ждали ее, вы не заметили чего-нибудь странного? Может быть, не странного, а просто… ну, не знаю… Там были какие-нибудь другие люди? Что-то необычное не привлекло ваше внимание?
Домбровский на мгновение задумался, но потом решительно покачал головой.
– Ночь была самая обыкновенная, – проговорил он. – Я только слышал, как птицы пели, да в доме играла музыка, и еще где-то лаяли собаки. Больше ничего не помню, к сожалению.
– Спасибо, – искренне сказала Амалия. – Поверьте, вы очень нам помогли.
«Уверяю тебя, здесь можно вполне сносно жить. Конечно, зимы здесь суровые, но помнишь, как ты восхищалась женами декабристов, как мечтала сыграть на сцене одну из них… Здесь есть даже театр, так что ты ничего не лишишься. Милая моя, если бы только знала, как я тебя жду! Вся моя надежда на Юлиана, что он отыщет тебя и передаст это письмо. Приезжай, а? Приезжай… Обещаю, нам будет хорошо вдвоем, ничуть не хуже, чем в Москве…»
Как может человек быть таким наивным? Писать продажной женщине, что в Тобольске ничуть не хуже, чем в Москве, и верить, что она соблазнится его приглашением, приедет, не бросит в беде… Амалию стала разбирать злость. Она опустила распечатанное письмо Перепелкина на колени и стала глядеть в окно, чтобы успокоиться.
– Еще две остановки, и мы почти дома, – нарушил молчание Севастьянов.
Ознакомительная версия.
