Ознакомительная версия.
Это заставило Михаила насторожиться сильнее. Доверие к Франчуку пошло на убыль. Значит, не зря приехал. Может, Гриф уже пристроил за ним хвост и будет отслеживать все перемещения. Не с потолка же ответ давать. Телефон тоже может прослушиваться. И это надо учесть.
Ещё через день, при встрече с Грифом сообщил, что не может повлиять. Дело такое есть. Но всё засекречено, рассказывать не хотят, не то, что решать.
Было заметно, что Гриф огорчился:
— Ты уже, верно, не в теме? Списали тебя?
Михаил почувствовал, как становится беспомощным, решил соврать на всякий случай:
— Да нет! Все в порядке. Но сказали, что дело государственное. Там свидетелей даже под госзащиту взяли…
— Это тех, кто внедрялся в конторы? Говорят, что это сотрудники были.
Страх накрыл Михаила. Хотелось вжаться в стул, стать невидимым. В голове началась суматоха. Бандиты все знают. Абсолютно всё. Осталось только фамилии назвать:
— Похоже, что так…
Гриф, опустив голову, подозрительно смотрел на Михаила. Острый кончик носа едва шевелился, точно принюхиваясь, распознавая ложь. На прощание произнес:
— Ну если что узнаешь, или сможешь помочь — отзвонись!
— Хорошо, — облегчённо вздохнул Михаил.
Глава 21. Страшная новость
Он заворожённо смотрел на коротенькое такое далёкое и родное имя. Промелькнула мысль — не брать. Выкинуть телефон в реку… Забыть всё, что было. Ведь ему так хорошо с Дианой. Как говорил покойный Николай: самая лучшая новость — отсутствие любых новостей! Есть работа, жильё. Ведь когда-то мечтал уехать в тёплые края и там жить. Хотя бы холодное время года. Возвращаться на лето. Только на днях он почувствовал себя в безопасности в объятиях новой женщины, которая готова за него сражаться, которая укроет и спасёт. Кто сможет найти его на безбрежных просторах Амазонки.
Но это была Лили. Его Лили. Он сам оставил ей эту тайную для остальных тропинку. Только ей одной доверил. Глупая, милая, она до сих пор не разобралась, совершенно не понимает серьёзности ситуации. Возможно, решила поболтать. Сидит за рулём, и ругается на водителей других авто. А может, идёт по пешеходному переходу через Суворовский. Прямо к зданию ГУВД, грозит своим маленьким тонким пальчиком с красным длинным ноготком, покрытым ярко красным маникюром, словно запрещающим сигналом светофора.
И вот она снова стучалась в его новый мир. А может, теперь ей нужна помощь. Этой маленькой девочке, с которой он был близок, которую любил. Вспомнилось прощание. Помутневший взгляд. Силуэты пассажиров. Снова горячая ладошка по спине…
Не отводя взгляда от экрана, он развернулся и пошёл от стола.
— Мигель! Мигель! — позвал обеспокоенный Ганс, отодвигаясь — Кузьмин снова пытался его обнять. Одновременно целился в стакан капитана горлышком кашасы. Та никак не хотела попасть в цель. Уходила то левее, то правее. Стукалась о край. Прицел был сбит.
Михаил не слышал призывов шефа. Скрывшись за надстройкой, нажал зеленую кнопку, приложил телефон к уху.
— Алё! Алё! Ты слышишь меня? Почему ты не отвечаешь? Я уже хотела положить трубку! — звучал нетерпеливый возмущённый голос Лили.
— Да, — тихо сказал он, — привет, милая.
— Михаил… Мигель, всё очень плохо. Ты слышишь меня? Слышишь? Понимаешь, о чём я говорю?
Такого волнения в её голосе он никогда ранее не слышал. В душе всё оборвалось: его нашли, уже идут по следу, летят в Бразилию, звенят наручниками, готовят камеру…
— Я слушаю, — обречённо произнёс он. Ощутил в душе холод. Где уже не было места теплоте. Ни к Лили, ни к друзьям, ни к прошлому, ни к настоящему. Только лёд, заморозивший звуки. Глухая пауза. Учащённое дыхание Лили, словно пытается отогреть слова. Прорвалась, неожиданно выпалила:
— Они убили Полинова!
— Серёгу? — выплеснулось изнутри Михаила.
Он почему-то сразу представил, как Сергей отстреливается. Скрываясь за автомашиной, ведёт огонь из пистолета по наседающий мафии. Вот они обходят его с двух сторон, короткими перебежками, пригибаясь к земле. Падают под меткими выстрелами…
Срочную Полинов отслужил в Афганистане десантником, потом несколько раз был в Чечне. Трудился в оружейном отделе. Внедрялся в банды. Как-то выдернул чеку из гранаты и вложил её в руки авторитета, который не поверил в легенду. Заподозрил подставу. В тот же момент бандит поседел, но согласился продать партию импортного оружия.
Полинов был сумасшедшим фаталистом. И вот сейчас прямо на глазах он оседал, пробитый пулями — бандитов или своих коллег…
— Ты почему молчишь? Ты меня слышишь? Алё! Алё?
— Я слышу, — тихо ответил Михаил.
Подумал, что нужно расспросить, как это случилось. Но какая разница. Человека нет. Друга нет. Напарника. Что ещё нужно выяснять. Теперь он один. Просто один. Один совсем…
Глухое, непроницаемое чувство вины обрушилось, погребло под собой всё. Он виноват, что не предупредил. Просил Лили. Но, что об этом. Что теперь-то. Он больше не мог ни говорить, ни слушать, ни думать. Сердце защемило.
— Спасибо, Лили, прощай! — произнес кто-то его голосом. Палец нажал красную кнопку.
Михаил — Мигель стоял и смотрел по сторонам. Видел ли он что-то? Кругом была темнота, и он не понимал, куда направлен его взгляд — наружу или внутрь самого себя. Ничего не видно ни там, ни здесь. Тьма сливалась воедино, а он оставался в центре на призрачной точке опоры, которая вот-вот должна провалиться куда-то вниз. А может, просто раствориться в пустоте. Словно крупинка сахара в стакане чая. И как тогда определить, где верх, а где низ. Словно ничего не существует вовсе. Только застывший в пространстве сгусток одиночества. Неожиданно почувствовал, что лицо его стало мокрым. Капли потекли по щекам. Он стал вытирать, удивился слезам, но это был дождь. Теплый тропический, проливной. Михаил подумал, что даже не может заплакать — кто-то делает это за него….
Услышал песню, и уже застучал колёсами столыпинский вагон, сквозь решётку окна вбок побежали жилые кварталы, новостройки, деревни, поля…
Кузьмин пел без аккомпанемента глухим надрывным голосом:
…Будь проклята ты, Колыма,
Что названа чёрной планетой,
По трапу сойдешь ты туда,
Обратно возврата уж нету…
Вадим пытался подобрать аккорды. Они звучали невпопад, наскакивали друг на друга или нудили, неприятно дребезжа, пока он думал, какой звук извлечь следующим.
Борисыч, словно преподаватель музыки, вытянул руку, по очереди грозил своим друзьям пальцем и пьяно поучал:
— Ты мелодии не знаешь, а ты слов! Не «чёрной» планетой, а «чудной»! И песня опять не про нас! На Колыме крокодилов нет, а здесь есть!
— Может, тогда лучше про крокодила Гену? — встрепенулся Виталик. — Пусть бегут неуклюже пешеходы по лужам…
Вадим обрадовался. С новой силой брякнул по струнам. Эту мелодию он знал. За столом поддержали хором:
— А вода по асфальту рекой…
На этом песню прервали. Разом остановились, захохотали:
— Вот и дождь тут как тут! Дождь пошел! По Амазонке рекой…
Этот смех вывел Михаила из ступора. Вернул к реальности. Он направился к оставленной посуде, но трогать её не стал. Просто сдвинул на край. Сел. Увидел довольные улыбающиеся физиономии земляков. Веселящихся здесь у черта на куличиках. Куда он бежал, спасаясь, сломя голову. А эти просто отдыхают. Наслаждаются. Знают ли они ощущение безудержного безумного бегства. Жуткого страха, застилающего разум, слух и зрение. Когда бросаешь всё: свое привычное жильё, уклад, друзей, любимую женщину. И бежишь, бежишь…. Спасая жизнь. Погибают друзья, а ты ничем не можешь им помочь. И только по телефону тебе передают их последний вздох.
Когда готов принять любую помощь, уцепиться за хворостинку, чтобы не потонуть. И в то же время все знаешь. Знаешь, как тебя будут искать, что предпримут. О чём, как, и кому сообщат, что напишут и куда передадут. Каждый шаг преследователей закономерен. Каждое их действие знакомо! Потому что сам делал именно так, как учили! Сам! И от этого понимания начинаешь чувствовать, как вся громоздкая тяжеленная махина правосудия неотступно монотонно надвигается и давит. Давит! Словно каток, плющит в асфальт, пластая душу, сердце, мозг.
И он, отставной подполковник, готов пресмыкаться перед этим спившимся немцем, прикидываться иностранцем…
В голове закружилось продолжение песни о дне рождения. И почему прохожие не знают, почему он такой весёлый. И кто-то играет на гармошке, а эти на гитаре. А друга нет. Последнего, настоящего друга нет и больше не будет…
Им овладела злость. Захотелось ошарашить этих самодовольных пьяных земляков. Вылить на них хотя бы часть тех неприятностей, испражнений, в которых барахтался сам, что пережил. Увидеть их растерянные лица…
Ознакомительная версия.
