Второй парень молча кивнул.
— Попробуй.
Парень нанес ему резкий удар левой в голову, но Малыш ушел от удара, нырнул под перчатку противника и, тоже левой, ударил его по корпусу, а когда парень, слегка нагнувшись, опустил левую руку и попытался нанести встречный удар правой, но замешкался, Малыш прямым ударом правой в челюсть отправил его в нокдаун.
Сплюнув желтую от табака слюну прямо на ринг, он перелез через канаты и подошел к Гробовщику.
— Сопляки! — пожаловался он, окинув Гробовщика тусклым взглядом своих печальных карих глаз. — Эти цыплята, похоже, никогда из скорлупы не вылупятся.
Когда-то Малыш Блэки был чемпионом мира по боксу в легком весе. Ходили слухи, что он промотал больше миллиона на женщин и «кадиллаки» и, судя по всему, не жалел об этом.
— Все вы, старики, одинаковы, — возразил Гробовщик. — Ворчите, недовольны. Разные эти цыплята бывают — одни получше, другие похуже. Не всем же быть таким, как ты.
— Может, ты и прав. — Малыш посмотрел, как юные боксеры, помогая друг другу, с трудом подымаются на ноги. — Зачем пожаловал?
— Мизинца ищу.
Блэки почесал лысину.
— Не ты один. Только что, минут десять назад, сюда приходила какая-то девица, тоже его искала. Глазищи желтые — как у кошки.
Гробовщик весь напрягся. Опять задергалась от тика щека.
— Она была одна?
Малыш Блэки не смотрел на Гробовщика, но перемену в голосе почувствовал.
— Понимаешь, — сказал он, — заходила-то она одна, но, увидев ее, я подумал: «Неспроста Мизинца такая сучка ищет — не иначе что-то замышляет», — и поэтому, когда она ушла, я выглянул в окно. Смотрю, она садится в машину, а с ней вместе — двое белых, на вид — настоящие уголовники…
Гробовщик почувствовал, как у него сжалось сердце, перехватило дыхание. «Напал я все-таки на ваш след, гады», — мелькнула радостная мысль. Кровь вновь бросилась ему в голову, судорогой свело лицо.
— Ты их разглядел? — спросил он Малыша срывающимся от волнения голосом.
— Не особенно. Пойдем посмотрим, может, они еще здесь.
Они подошли к закопченному, засиженному мухами окну и выглянули на Сто шестнадцатую улицу.
— Машина — серый «бьюик», — припомнил Малыш Блэки. — Малолитражка.
Высунувшись из окна, они пробежали глазами ряды припаркованных у бровки автомобилей.
Солнце находилось на юге, и улица лежала в тени. По широким тротуарам взад-вперед сновали чернокожие, одетые в светлую, летнюю одежду. Из-под головных уборов различных фасонов и размеров виднелись лоснящиеся от пота черные лица, из холщовых рукавов платьев и рубашек торчали черные руки.
На мостовой, за пустым рефрижератором, примостилась двухколесная тележка, груженная ломтями арбуза, которые были упакованы в целлофан со льдом и покрыты влажными джутовыми мешками от солнца. Сбоку на тележке от руки было написано: «САХАРНЫЙ АРБУЗ ИЗ ДЖОРДЖИИ», причем буква «С» была перевернута вверх ногами. Сзади на тротуар капала с тележки вода.
Еще дальше какой-то старик торговал шербетом в стаканах. На маленькой тележке лежала глыба льда, покрытая мокрой газетой, а вокруг были расставлены разноцветные бутылочки. За тележкой на тротуаре стоял открытый лоток, с которого продавались жареные сосиски; на лотке, точно солдаты на параде, выстроились большие запотевшие бутылки с ледяной водой, подкрашенной апельсиновым сиропом.
Бары и закусочные отгородились от улицы спущенными жалюзи. На вывесках у входа в кинотеатр из огромных револьверов перестреливались кровожадного вида гангстеры, а перед кинотеатром, подставив шоколадные спины под струю бьющей из пожарного крана ледяной воды, визжали ребятишки в набедренных повязках.
Гробовщик оставил собаку в машине, и теперь она высунула голову наружу и, тяжело дыша от жары, озиралась по сторонам. Вокруг «плимута» посмотреть на громадного зверя собралась небольшая толпа. Несмотря на то что собака была в наморднике, зеваки держались от нее на почтительном расстоянии.
Какой-то мальчуган поднял на руки свою дворняжку, чтобы та полюбовалась на большую собаку, однако зрелище это удовольствия дворняжке не доставило.
Серого же «бьюика» видно не было.
Малыш Блэки покачал головой:
— Наверно, уехали.
Где-то внизу, в баре, заиграла пластинка. На грязном окне жужжала большая навозная муха.
— Значит, говоришь, ты их не разглядел? — снова спросил Гробовщик, стараясь скрыть разочарование.
— Толком нет, — признался Малыш. — Эти двое — самые обыкновенные уголовники. Один, если мне не изменяет память, — тощий, с белым, болезненным лицом, судя по всему, наркоман. Другой — толстый, светлый, скорее швед какой-нибудь, чем итальяшка. Оба в соломенных шляпах и в дымчатых очках. Знаешь их?
— Похоже, это те самые ублюдки, что стукнули меня и подстрелили Могильщика.
Малыш Блэки прищелкнул языком.
— Бедняга Могильщик. Думаешь, выживет?
В голосе Малыша сочувствия не было, но не потому, что он Могильщика недолюбливал; наоборот, Могильщик был ему симпатичен; просто, как и всякий немолодой уже человек, Блэки радовался, что умирает не он, а кто-то другой.
Гробовщик все это хорошо понимал.
— Пока трудно сказать, — буркнул он.
— Жаль, что ничем не могу тебе помочь, старина. Девица была модно одета, в светло-зеленом костюме…
— Я ее знаю.
— Больше я ничего не заметил.
— Спасибо, в таких случаях важна любая мелочь. А самого Мизинца ты не видел?
— Последние несколько дней — нет. Что от него хотят эти уголовники?
— То же, что и от меня.
Малыш Блэки мельком взглянул на Гробовщика.
— Не повезло этому орангутангу, — сказал он. — Если б не кожа, Мизинцу на ринге не было бы равных.
— А что у него с кожей? — рассеянно спросил Гробовщик. В этот момент он думал о жене управляющего — ему в голову вдруг пришла одна идея.
— Синяки на теле остаются — вот что, — ответил Малыш. — Пальцем ткнешь — уже синяк. Посмотреть на него на ринге — живого места нет, а на самом деле — как огурчик. Помню, остановил как-то судья бой, а Мизинец даже не…
— У меня мало времени, Малыш, — перебил его Гробовщик. — Не подскажешь, где его можно найти?
Блэки почесал свою лоснящуюся от пота лысину.
— Где-то на Риверсайд-драйв у него, кажется, берлога есть.
— Знаю, но ведь сейчас он в бегах.
— Правда? Тогда ничем не могу помочь. — Малыш прищурился и испытующе посмотрел на Гробовщика: — Тебя, значит, ни о чем спрашивать нельзя, да?
— Не в том дело, Малыш, — сказал Гробовщик. — Просто у меня сейчас времени нет.
— Я слышал, что у него где-то в Бронксе тетка живет, — помолчав, сказал Малыш. — По кличке Небесная. Когда-нибудь слышал о такой?
Гробовщик задумался.
— Имя знакомое. Слышать-то слышал, а вот встречаться не приходилось.
— Многое потерял: говорят, она родилась в один год с Колумбом. Исцелительница. И содержит притон.
— Наркотики?
— Героин.
В раскалывающейся от боли голове мысли плясали, точно муравьи по раскаленной сковороде. «Все в этом деле начинается и кончается героином», — подумалось Гробовщику.
— И где ж она ворожит? В собственном храме?
— Чего не знаю, того не знаю. — Малыш Блэки покачал головой. — По словам Мизинца, денег у нее куры не клюют, но ему она каждый цент считает. Наверняка есть у нее какой-то шалман.
— А где, не в курсе?
— Где-то в этих краях, надо полагать.
— Легко сказать «в этих краях» — весь же Бронкс не обойдешь!
Малыш Блэки решил наконец расстаться со своей сигарой. Он выплюнул окурок на пол и стал выковыривать табак, забившийся между редких, кривых зубов.
— Ее адрес Папаша может знать, — сказал он после паузы. — Знаешь такого? И где его найти тоже знаешь?
— Да, — сказал Гробовщик, направляясь к двери. — Пока.
— Только не говори ему, что это я тебя надоумил.
— Не скажу.
Все это время Малыш Блэки незаметно разглядывал своего гостя. От его умных старых глаз ничего не могло скрыться — ни револьверы, ни дубинка. «Дело пахнет керосином», — решил он.
Когда Гробовщик уже вышел на лестницу, Малыш окликнул его:
— Постой. У тебя на рубашке кровь.
Его подмывало спросить, чья это кровь, но задавать такой вопрос впрямую было рискованно.
Гробовщик даже не взглянул на рубашку.
— Да, — сказал он, не останавливаясь и не оборачиваясь. — То ли еще будет.
Марихуана в отличие от опиума и кокаина вызывает бешеный аппетит.
Небесная только что разговаривала с Папашей, и после его рассказа об очередной бредовой идее Мизинца ей вдруг безумно захотелось съесть что-нибудь такое, чего она никогда раньше не пробовала. Она так проголодалась, что была совершенно не в состоянии думать, не могла представить себе, что еще выкинул этот тип.
