2
Михин не позвонил ни на следующий день, ни в пятницу. Алексей решил, что ошибся. Не было письма. А раз так, надо выбросить из головы загадочную смерть писателя и обратиться к проблемам насущным. В пятницу вечером он уехал на дачу, к жене и ребенку. Как и положено примерному отцу.
Июньская ночь была великолепна. Спать не хотелось. С утра начнутся выходные, а приятный момент лучше оттягивать, чем торопить. Тогда гораздо позже наступит неприятный — конец выходных. Леонидов вышел в сад полюбоваться на звезды. Звезды тоже были великолепны. Жена была полностью с этим согласна, потому что стояла рядом и прижималась к его плечу. «Быть может, великолепен я, а не звезды?» — подумал тщеславный Леонидов. И тут…
Тут он заметил в окнах соседнего дома свет. Меж густых ветвей старых вишен в ночи мерцал огонек.
— Саша, а кто там? — спросил он. — На даче у Клишина?
— Никак не успокоишься?
— Соседи же! Все равно общаться! Вдруг там снова объявился молодой да интересный?. А я тебя одну оставляю на целую неделю.
— Да? Хочешь сказать, будто это только ревность?
— Клянусь! — Алексей по-детски скрестил в кармане пальцы. Не считается. Ложь была такой крохотной, что вполне могла разместиться между носовым платком и ногтем указательного перста.
— Ну, тогда ревновать отныне буду я! — заявила Александра. — Потому что вчера на соседнюю дачу прибыли две женщины, одна из них дама лет сорока с небольшим, а другая — юная особа в потрясающем купальнике.
— Что же так потрясает в этом купальнике?
— Минимум затраченного на его создание материала. Крохотный треугольник на, извиняюсь, попе, и еще пара едва прикрывает грудь. Все остальное — веревочки.
— Гм-м-м… Веревочки, говоришь? Я должен это видеть!
— Еще чего! — возмутилась жена. — Это зрелище не для слабонервных! И его надо запретить!
— Ты становишься консервативной, жена Александра. Хочешь, тебе такой же куплю?
— Боюсь, после вторых родов мне будет уже не до бикини.
— Тогда нам с тобой придется заняться оздоровительным бегом. И худеть. Так ты с ними уже познакомилась?
— Они не интересуются соседями, — пожала плечами Саша. — Приехали, поохали по поводу выставленного окна и беспорядка в доме, нашли плотника из местных, который раму вернул на место, навели порядок и стали отдыхать.
— Я должен с ними познакомиться, — задумчиво сказал Алексей. — Может, это родственницы покойного Павла Андреевича. Его тетка и двоюродная сестра.
— Не смей туда ходить, — отчего-то заволновалась Саша.
— Ба! Да ты ревнуешь!
— Да! — отрезала жена.
— Что, юная особа так хороша?
— Достаточно хороша для того, чтобы я испытывала беспокойство. Ей и двадцати еще нет! В этом возрасте все неотразимы, — с некоторой горечью добавила жена.
— Ну, не прибедняйся! Старушка. Я примерный и любящий муж.
— Когда тебя караулишь. Пойдем спать, ты устал.
Леонидов, которого взволновало описание купальника, все еще вглядывался в освещенное окно соседнего дома. Будто хотел увидеть там все эти веревочки и треугольнички. Разумеется, он видел только ветви вишен и пробивающийся сквозь них огонек, но воображение дорисовало остальное. Спал он беспокойно. И во сне видел себя султаном. Весь гарем был в бикини. И все девушки отчего-то были блондинками. «К беде», — подумал он, переворачиваясь на другой бок. Блондинки всегда снились ему перед большими неприятностями.
Предчувствия его не обманули: обе женщины оказались блондинками. А что касается неприятностей… Тайно от жены Алексей вышел поутру в сад и сделал вид, что интересуется парником. Дамы принимали в саду солнечные ванны. Должно быть, правила предписывали делать это до полудня и ближе к вечеру, когда солнце не так нещадно палит. Два полотняных шезлонга стояли почти у самых вишен, и Алексею удалось как следует разглядеть обеих.
Сначала его плотоядный взгляд насладился зрелищем стройных женских ножек в пляжной яркой обуви. Купальники на женщинах тоже были яркие и весьма открытые. Кроме того, обе вооружились солнцезащитными очками и козырьками, от которых на лица падала спасительная тень. Они опасались за носы. Носы ни в коем случае не должны были обгореть. Потому что обгоревшие носы шелушатся. Шелушение носов не допускалось, равно как и плохие манеры. Женщины сидели в шезлонгах в изящных позах, хотя и не подозревали, что на них смотрит сосед.
Алексей хотел уже уйти, но тут старшая дама встала и направилась к дому. Теперь он смог как следует разглядеть ее фигуру. И оценить. Она была стройна, ухожена, с такими же золотыми волосами, как у Клишина, и таким же приятным взгляду загаром. На вид разница в возрасте между теткой и племянником была куда меньше, чем одиннадцать лет. Словно по сигналу встала и младшая. Когда она повернулась к Алексею спиной, он невольно заморгал. Вид сзади прикрывали лишь две тонюсенькие веревочки и алый треугольник материи. Крепкие загорелые ягодицы двигались волнообразно, словно в такт музыке, которую слышала только их обладательница.
Если старшая дама была просто хороша, то младшую нельзя было назвать иначе, как фея. Чаровница. Волшебница. Пока она шла к крыльцу, он не шевелился. Потом… Потом случилось непоправимое: хлопнула входная дверь. Музыка прекратилась. Тут он перевел дух. Больше смотреть было не на что. У дома стояли вишневого цвета «Жигули», четверка, да на натянутой между столбами веревке висели два полотенца и одно покрывало. Машинально он их пересчитал: Два и одно.
«Надо возвращаться к жене. Пока не попало», — подумал он, взяв курс на собственное крыльцо. Ноги не слушались, голова невольно поворачивалась в сторону соседней дачи. А вдруг? Вдруг она вернется? Это было не чувство, а всего лишь инстинкт, но инстинкт основной. Попробуй-ка ему не повиноваться! Он все-таки поднялся на крыльцо собственного дома и тут услышал свист. Со стороны калитки. Некто смущался и не решался пройти на территорию, вверенную заботам А. А. Леонидова. Пришлось хозяину подойти к забору. По ту сторону стоял смущенный Игорь Михин и переминался с ноги на ногу.
— Какие люди… — развел руками Алексей. — Вот уж кого не ждал.
— Доброе утро.
— Согласен. Вы шли мимо и решили поздороваться.
— Нет. Я шел сюда.
— А что ж не позвонил?
— А я гордый.
— И сегодня?
— Сегодня уже нет.
— Ага! Значит, пришло письмо!
— Именно, — согласился Михин. — Я подумал, что тебе это будет интересно. В пятницу мне вручили очередной конверт.
— Да? И что в нем? — стараясь казаться безразличным, спросил Алексей.
— «Смерть», конечно. Продолжение следует.
— И в нем Клишин сообщает, что на даче в тот вечер была не тетка.
— Не тетка, — вздохнул Игорь.
— Любовница?
— Ага.
— Ну заходи.
Хозяин гостеприимно распахнул калитку. Михин с опаской оглянулся и спросил:
— А что скажет твоя жена? Хожу сюда, как на работу.
— Жена даст нам чаю. Проходи, не стесняйся.
— Я лучше на крылечке посижу, — вздохнул Михин и опустился на верхнюю ступеньку. — Тут мало, три листа. А чаю не хочу, жарко.
Алексей с ним согласился. Он присел рядом и сказал:
— Давай свою «Смерть».
— Вот именно, мою. Угробит меня Клишин. Вот ведь неймется человеку! Помер, а все никак не успокоится! Подозреваемых подбрасывает и путает следствие.
Леонидов аккуратно вынул из папки листки, разложил на коленях, согласно порядковым номерам страниц, и стал читать.
«Смерть на даче». Отрывок«…Павел Клишин.
Ха-ха! Мне весело, честное слово! Смешно до слез! Шофер-дальнобойщик, подсыпающий цианистый калий в бокал с французским вином — это мое изобретение! Я знал, что менты тупые и обязательно купятся. И помчатся к нему, проверять. Ну и как вам? Как впечатление? А Люба? Надеюсь, вы все поняли. Она рассказала правду. Да, мы не были любовниками. Нас связывали только деловые отношения. В которых ее муж не понимал ничего. И не стал бы из-за этого меня убивать. У него просто-напросто не было мотива. Что же касается Любы… Ее и не могло быть в моей постели, потому что верхняя комната в тот вечер была занята. Конечно, я был когда-то неравнодушен к Любе — святая правда! Но воскрешать мертвецов — занятие неблагодарное. Если любовь похоронили с помпой, то будучи извлеченной из гроба, она начинает издавать неприятный звук: греметь костями. Я не выношу этот звук.
Дело, конечно, было в Пашке, в моем сыне. Когда-то я велел его убить, еще в утробе матери, а он там выжил, родился и стал моим вторым «я», так что грехи на этой Земле будут копиться и преумножаться. Это Судьба. Я должен был умереть и должен был остаться. Я и остался.
Мы говорили в тот вечер о Пашке. Для этого я и вызвал на дачу Любу. Сказал, что написал завещание, в котором все оставлю сыну, при условии, что он будет, как сам того желает, носить мое отчество и фамилию. Она согласилась, а что скажет ее муж, меня не интересует, потому что я знаю своего сына, как знаю себя. Он не уступит. Любаша, правда, пыталась что-то сказать про моих родственников, которые будут бороться за наследство. Я так и не понял, откуда она узнала про Веру и ее денежные затруднения. И категорически заявил, что Вера не получит ничего. Мне больно всякое упоминание о ней, это забыто и похоронено в моей душе. Прах давно истлел, и мир ему. Точка.
