— Благодарю вас, — рассеянно кивнула Милославская и принялась за еду.
Итак, этот очкарик и тот таинственный гость в больнице — не одно и то же лицо. Каким бы тусклым ни было освещение, Яна сразу это поняла. А потом еще она вместе с Руденко и его помощниками спустилась вниз и хорошенько рассмотрела разбившегося парня. Под описание очкарика он не подходил. “Не наш контингент”, — сказала официантка. То есть очкарик, совершенно не исключено, решил подзаработать. Это подтверждает и официантка, сказавшая, что видела, как дама расплачивалась с ним.
Что из этого следует? Оксана заказала ему снять на пленку утехи мужа с проституткой? Выходит, так. Значит, она его подозревала в измене. И решила добыть доказательства. Но как очкарик выследил Санталова и — что еще более интересно и загадочно — как он смог осуществить эту съемку? Или это Оксана, примерно зная, где должны были происходить забавы, обеспечила необходимые условия? Но если она располагала такой информацией, зачем ей вообще понадобилось добывать доказательства? Она хотела развода? Что же получается?
А получается то, что у Оксаны имелся мотив чтобы отомстить мужу, что она и сделала, приведя на вечеринку Гулько. Но, с другой стороны, идею вечеринки предложил Санталов — вывод напрашивается сам собой. Или это был план, разработанный Оксаной. Вместе с сообщником… Который потом решил избавиться от нее. Но почему? Ведь Оксана наследует дело Юрия, его собственность? На что рассчитывает убийца?..
Яна прикончила салат и принялась за цыпленка, запивая его вином, непрестанно размышляя, как ей отыскать этого невзрачного очкарика в сером костюме, пахнущего больницей. К концу обеда у нее созрело решение. Не ахти какое, правда, но попробовать стоило.
Она расплатилась с официанткой, оставив ей полсотни “на чай”, и отправилась домой, прихватив по пути охапку газет бесплатных объявлений. Удобно устроившись на диване, Яна скрупулезно просмотрела все объявления, в которых предлагались услуги видеосъемки. Некоторые объявления публиковались только в одной газете, другие повторялись в нескольких. К ее удивлению, таких оказалось довольно много. Даже после того как она отсеяла дубликаты по номерам телефонов, у нее осталось больше тридцати.
Яна достала колоду карт. Настало время “обкатать” как следует карту, условно названную ею “Да. Нет”. Она переписала на бумагу номера телефонов в одну колонку и, положив ладонь на карту, другой рукой принялась водить по ним. Но ничего не произошло, и Яна с горечью констатировала, что карта не работает. Тогда она попытала “Взгляд в будущее”. То же самое. Никакого результата. Карта молчала. “Что ж, видимо, все дело в недостатке внутренней силы, то есть в усталости”.
Яна достала карту “Джокер” — работа с ней требовала энергетических затрат в два раза меньше, чем с другими картами. Она положила руку на нее и почувствовала, что тепло постепенно нарастает. “Так-так-так”, — в Милославской загорелся охотничий азарт, словно она на сафари преследовала хитрое дикое животное. Под ладонью Яны словно завибрировал электрический ток. Когда вибрация стала максимальной, а ладонь почти горела от накопившегося в ней огня, Яна откинулась на спинку кресла.
Из темноты начало что-то медленно вырисовываться. Это напоминало проявку фотографии. Сначала глазам Яны предстали завитки, потом какие-то белесоватые округлости, и наконец возникло полное изображение. Это было детское личико, завитки оказались кудрями младенца. Личико было пухлым, цвет глаз Яна различить не могла, они сливались с белизной кожи мальчика.
Нет, это не кожа, слишком твердая под ней чувствовалась основа. Это скульптура. И более того, это еще одна часть некой композиции, поняла Яна, отдельные фрагменты уже являлись ей. Она вспомнила детскую ножку и женское лицо. У нее не осталось сомнений, что “Джокер” “строит” некую композицию, имеющую отношение к делу, над которым она работает. Вот только какое? И потом, она хотела прежде всего выяснить, по какому из телефонов ей следует звонить…
Яна несколько минут посидела, восстанавливая дыхание и нормализуя пульс, затем снова взяла газету и стала пробегать глазами номера телефонов. И тут она чуть не подпрыгнула — как же она могла пропустить это и забыть то, что сказала ей официантка! От “очкарика” пахло больницей, а под одним из телефонных номеров значилось: “Родильный дом номер три”. Трудно допустить, что он владеет двумя профессиями — врача и видеооператора. Скорее всего, пункт видеоуслуг находится где-то в больничном покое. Но какого черта эта служба будет арендовать помещение в больнице? Снимать выписывающихся пациентов? Нет, скорее счастливых мам, пап и новоявленных деток!
Яна сняла трубку и набрала номер.
— Добрый день, — приветствовал ее молодой женский голос, — фирма “Видеосервис”.
— Здравствуйте… — Милославская немного растерялась, подумав, а что будет, если она ошиблась, — я бы хотела…
— Свадьба, день рождения, другое торжество? — стала перечислять секретарша.
— Не совсем… — Яна все еще не могла сформулировать вопрос.
— Может быть, похороны?
— Нет, предполагается несколько специфическая съемка.
— Понимаю, — Яне даже показалось, что она видит, как девушка кивает с двусмысленной улыбочкой, — тогда вам нужно подойти к нам и поговорить непосредственно с оператором.
— Конечно, — согласилась Яна. — Как я могу вас найти?
— Очень просто, — пояснила девушка. — Родильный дом номер три. Кажется, мы давали в объявлении…
— Да-да… — торопливо ответила Яна, — простите, я была невнимательна.
Она вспомнила не только показания официантки из “Золотого плато”, но и видение больничного коридора, потом просторного холла и, наконец, детский плач, смазанный эхом приглушенных голосов.
— Многие хотят запечатлеть на память свою жену вместе с только что родившимся ребенком, — затараторила секретарша. — Мы арендуем здесь маленькую комнатку с телефоном, это очень удобно. У нас всегда дежурит кто-нибудь из операторов.
— Это замечательно, — ответила Милославская, подумав, что с таким же успехом они могли бы устроиться и на кладбище, поскольку помирают сейчас гораздо активнее, чем рождаются. — Так я к вам подъеду?
— Будем вас ждать.
Милославская опустила трубку на аппарат и принялась собираться. Это не заняло много времени, потому что после возвращения из ресторана она даже не переоделась. Поэтому позволила себе в спокойной обстановке выкурить сигарету, запивая ее кофе.
Видя, что хозяйка надевает сапоги и пальто, Джемма засуетилась, тычась своей огромной головой Яне в ногу.
— Не-ет, Джемма, — Милославская покачала головой, — я опять иду в больницу, более того — в родильный дом. К сожалению, с собаками туда нельзя.
Джемма сотрясла воздух лаем, тоскливо глядя на Милославскую преданными глазами.
— Ну что с тобой поделаешь? — улыбнулась Яна, и Джемма, сразу же уловив перемену в настроении хозяйки, завиляла тем, что у собак этой породы осталось от хвоста. — Только будешь ждать меня на улице, — предупредила Яна.
Недавно построенный, отделанный ценными породами камня, роддом номер три производил довольно величественное впечатление, своим видом напоминая скорее административное здание времен тоталитаризма, нежели больницу. Милославская, сопровождаемая Джеммой, неотступно следующей рядом, поднялась по широченной лестнице на высокий стилобат и направилась к входу.
— Жди меня здесь, — приказала Яна, и собака послушно села, глядя на хозяйку.
Огромные стеклянные двери распахнулись, пропуская ее внутрь. Холл от пола до потолка был отделан мрамором светло-розовых оттенков, сквозь большие окна лились потоки света, играя на никелированных деталях кожаных кресел и диванов, на которых сидели несколько новоявленных или будущих папаш с пластиковыми пакетами в руках. Маленькое объявление на противоположной от входа стене говорило, что прием передач еще не начался.
Взоры присутствующих тут же обратились на Милославскую. Не обращая на них ни малейшего внимания, она огляделась и заметила в правом дальнем углу холла незаметную дверь с табличкой. Подойдя ближе, Яна поняла, что движется в нужном направлении; на табличке значилось: “Видеосервис”. Она постучала в дверь и потянула на себя латунную ручку.
Помещение, как и сказала секретарша, было действительно маленьким и первоначально было предназначено скорее всего под кладовую. Стол, за которым сидела шатенка лет двадцати с причудливым сооружением на голове, напоминавшим куст ананаса, стоял вплотную к аккуратному диванчику. Между диваном и стеной с трудом втиснулся двустворчатый шкаф, а прямо перед столом секретарши примостились два мягких стула на металлических ножках. На оставшемся свободным пространстве могли с трудом разместиться не более трех человек. Здесь даже не было окон, и комнатка освещалась электрическим светом. Сидевший на диване парень с длинными русыми волосами настраивал небольшую видеокамеру и не обратил внимания на приход Милославской. Шатенка, поправив тонкую кофточку на пышной груди, с улыбкой посмотрела на Яну Борисовну.
