Ознакомительная версия.
За дверью меня встретил часовой.
– За почтой для Джалты, – объявил ему я, опережая возможные вопросы.
Часовой кивнул и показал мне ленивым жестом руки на вторую дверь справа.
За нею, в довольно маленькой комнате, на полках, идущих в несколько рядов по всем трем стенам, были разложены посылки, бандероли, запечатанные сургучом ценные пакеты и обычные холщовые мешки.
За маленьким столиком сидел солдат – его точно специально подобрали для этого помещения: он тоже был удивительно малого роста.
– Джалта?! – переспросил он меня, поднимаясь из-за столика.
Подставив стремянку к правой стенке, он забрался на лесенку, подозвал меня и нагрузил на мои подставленные руки три посылки и запечатанный мешок с письмами.
Посылки я бросил на заднее сиденье и тут же посмотрел, кому они предназначались. Как и следовало ожидать, все три были посланы Айвену. Рядом с кириллицей тот же адрес был написан латинскими буквами. Адрес у этого места был странный: ЗАКРЫТАЯ НЕЗАВИСИМАЯ ТЕРРИТОРИЯ, ЮГ-0991, авеню ЦЕСАРЯ II, АЙВЕНУ ГРЕМИЦКОМУ.
Опять авеню Цесаря. Хорошо, что это где-то в начале улицы. По крайней мере оттуда я не увижу террасы.
Дорога от военного городка до набережной была залита асфальтом. Машина катилась по ней мягко. Асфальт еще не успел расплавиться под лучами солнца.
А в голове моей все еще стоял шум, легкое гудение из-за бессонной ночи. Вот сейчас я бы смог заснуть без проблем, если бы не служба. Но надо было ехать на авеню Цесаря – интересно, что там делает Айвен? – потом возвращаться в гараж и спрашивать, есть ли другие задания…
Колеса джипа снова запрыгали по булыжнику узеньких улочек и я поменял скорость. Теперь машина ехала медленно, но зато не так трясло.
Выехал на авеню и остановился около одиннадцатого номера. Этот номер на овальной табличке был прибит к воротам высотой в полтора человеческих роста. Я нашел взглядом звонок, нажал на его кнопку.
Здесь было тихо.
Ожидая, пока кто-нибудь подойдет к воротам с другой стороны, с опаской, медленно повернул голову и покосил взглядом в сторону террасы.
И облегченно вздохнул – отсюда ее не было видно.
Напряжение продлилось может быть минуту и тут же отпустило меня, оставив во власти легкой головной боли.
Еще раз нажал на кнопку звонка.
Услышал грубые гулкие шаги – к воротам подходил мужчина.
– О! – обрадовался, увидев меня, открывший калитку Айвен. – А ты как меня нашел?!
– По адресу на посылках… – ответил я.
– А, посылки… Ну давай, тащи их сюда! – и он пошел по дорожке к видневшемуся в глубине двора большому дому, с одной стороны украшенному башенкой, поднимавшейся на несколько метров выше конька крыши.
Я взял с заднего сиденья посылки и зашел в калитку.
Айвен открыл двери и пропустил меня в дом.
– Сейчас налево! – говорил он мне в спину.
Я зашел в просторную комнату и остановился.
– Положи их в угол и пойдем бахнем вина! – предложил Айвен.
Я опустил посылки на пол.
– Хотя ты же на службе, – вдруг припомнил мой бывший сосед. – Ну давай выпьем чаю! Пошли!
Мы поднялись на второй этаж, прошли тесным – двум встречным не разойтись – коридором и снова покарабкались вверх по узкой винтовой лестнице.
Мне уже казалось, что эта винтовая лестница никогда не кончится. Даже голова моя закружилась от спирального вращения.
– Ну вот! – произнес вдруг поднимавшийся впереди меня Айвен. – Теперь можно и за стол сесть.
Преодолев последние ступеньки, я очутился в совершенно круглой комнате, посреди которой, как и положено, стоял круглый стол. На стене, а в этой комнате, благодаря отсутствию углов, была только одна стена, висело несколько фотографий мужчины в зрелом возрасте с роскошными седыми усами, чуть вздернутым кверху орлиным носом и самоуверенным взглядом.
– Садись к столу, я сейчас самовар поставлю! – сказал Айвен.
Я обернулся и увидел, что он действительно включил электрический самовар.
– Здесь у меня «русская комната», – продолжал Айвен. – По вечерам я здесь пью чай и слушаю радио… Ты, кстати, какой национальности?
Я пожал плечами, присаживаясь к столу.
– Еврей?! – спросил Айвен.
Никогда бы не подумал, что пожимание плечами может обозначать национальность.
– Нет, – произнес я, считая, что если я еще раз пожму плечами, это может ввести Айвена в полное заблуждение.
– Ну, а родители у тебя кто?! – продолжал он, добавляя в самовар воды из большого кувшина.
– Отец – поляк, мать – палестинка…
– А! – кивнул сам себе Айвен. – Значит полуславянин!
– Нет, – не согласился я, – скорее на три четверти славянин…
– Почему?! – искренне удивился инспектор по правилам поведения.
– Потому, что мой отец долго жил и умер в Сибири, – ответил я.
– А-а, – снова кивнул Айвен, присаживаясь на стул рядом со мной, – значит у тебя есть и русские корни…
Я усмехнулся.
– У меня здесь краснодарский чай, – похвастался Айвен. – Ты когда-нибудь пробовал?
– Нет, – признался я.
Айвен встал, подошел к тумбочке, на которой стоял самовар, выдвинул верхний ящик и вытащил оттуда квадратную пачечку чая. Высыпал, должно быть, полпачки в никелированный чайник для заварки. Потом поставил на стол сахарницу и две большие чашки.
– Уже закипает! – произнес он успокаивающим тоном. – А отсюда хороший вид на окрестности. Посмотри!
Я подошел к одному из четырех маленьких окошек этой комнаты. И увидел рядом внизу край крыши дома и нижнюю часть авеню Цесаря и крыши домиков, спускающихся к морю.
– Этот дом построил себе один австрийский архитектор, – говорил Айвен. – Думал встретить здесь старость… А в этой башне у него была читальная комната. Жалко, что я не люблю читать, а то б тоже сидел бы здесь по вечерам и читал что-нибудь.
– Так ты здесь уже хозяин?! – дошло вдруг до меня.
– Да! – спокойно ответил Айвен.
Закипел самовар, и новый хозяин этого дома поспешил к тумбочке.
Я отошел к другому окну и увидел знакомое предгорье, и каменную площадку, с которой я смотрел на… я отвел взгляд от этого камня и теперь разглядывал уходящую в даль полосу берега, линию, по которой проходила граница желтого песка и синей воды. Отсюда все выглядело сказочно. Идиллия без примет нынешнего времени. А ведь там дальше, за лысым холмом, покрытым выгоревшей травой, стоят бараки военного городка…
Сделав шаг назад, я обратил внимание на большую фотографию в золоченной рамочке. На пожелтевшем снимке стояла группа молодых людей. Лица из прошлого смущенно улыбались. Сверху, над их головами, аккуратными графическими литерами было выведено «БАУХАУС».
– Ты не знаешь, что такое «БАУХАУС»? – спросил я, узнав в одном из молодых парней на старом снимке бывшего хозяина этого дома.
– Нет, – ответил Айвен. – Хаус – это по-английски «дом». Наверно, какой-то дом… Чай налит!
Я вернулся к столу.
– Тебе сколько сахара? – спрашивал Айвен.
– Я без.
Он хмыкнул и высыпал в свою чашку три чайных ложки искристого песка.
– Я так устал вчера… – вздохнул он, поднося чашку ко рту и фукая на горячий чай. – Пришлось все правила переписывать…
– Зачем?
– Вставлять везде эту патрульную роту… теперь везде: «это правило не касается солдат из патрульной роты и генерала Казмо». Генерал так недоволен… Получается, что эти солдаты важнее его…
Бедный генерал, подумал я, глядя в окошко напротив. До окошка было метра два с половиной и, естественно, ничего, кроме неясных очертаний крыш, стрел кипарисов и стремящейся вверх горы я увидеть не мог. Но в этой картинке – а пейзаж за окошком очень напоминал акварель в рамке под стеклом – светилась красная точка. Она была едва заметна, но мне этого было достаточно, чтобы снова вспомнить кошмар вчерашнего вечера и последовавшей затем ночи. Я отодвинул свой стул в сторону и получилось, будто я отодвинулся от Айвена.
Он посмотрел на меня удивленно.
– Жарко… – произнес я.
– Да, – согласился Айвен и отпил еще чая.
Я успокоился немного. Окошко осталось слева от меня. Но тут что-то заставило меня прищуриться и я опять почувствовал растущее внутри меня раздражение. Мне могут не поверить, но я действительно в этот момент встретился взглядом с фотопортретом бывшего хозяина дома, висевшем на стене напротив. И я не выдержал его взгляда, хотя и пытался.
– Больше всего мне не нравится, – говорил Айвен, – то, что следующая патрульная рота прибудет сюда из Союза…
– Ты этому не рад?! – не поворачиваясь к Айвену, спросил я. – Ведь это твои земляки… Может, встретишь друзей…
– Когда вокруг слишком много русских – я теряю себя, – сказал он. – Знаешь, почему мне в Африке нравилось?! Потому, что я один был белый, а весь отряд – черный. Нас растасовали как карты – каждому местному отряду по одному воину-интернационалисту. Представляешь, ты один такой, а остальные все другие и похожи друг на друга… И здесь еще ничего, терпимо: я один – русский, а остальные – иностранцы или вот такие как ты… А если сюда приедут еще сто русских… – и Айвен закрыл лицо ладонями.
Ознакомительная версия.
