Так вот почему Старый Сом затеял этот разговор... Хотелось отрезать ему: «Уж это не твоей компетенции дело, нечего совать нос в мои отношения с Айей!»
А Сом благодушно продолжал читать мораль:
— А посему, если бы я имел честь познакомиться с вашей Айей и мы бы жили в упомянутом столетии, я бы первый мог вызвать вас на дуэль за неуважение — именно так, за неуважение к женщине. Можете идти!
Я возмущенно пожал плечами и вышел. Рабочий день был окончен, я отправился домой. Не сказать, чтобы проповедь Старого Сома исправила мое скверное настроение. Бывают дни, когда нас буквально все раздражает, в том числе и мы сами. Ох уж эта атмосфера маленького городишки, где все про всех знают все. Только ты настроишься на романтический лад, сразу начинает действовать нечто вроде беспроволочного телеграфа, причем твои любовные отношения и намерения становятся известными и друзьям, и знакомым, и совершенно чужим людям.
Но почему Сом как раз сегодня заговорил об этом? Может быть, мне не стоило кипятиться? Наоборот, хорошо, что прокурор проявил ко мне человеческий интерес. Обычно казалось — он ко мне все еще относится как к новичку во всех отношениях — и в работе, и в жизни, хотя всегда безупречно вежлив со мной. Что-то меня обижало именно в его вежливости, в подчеркнутой, но холодной учтивости...
Вдруг кровь прихлынула к лицу: а ведь Айе тоже наверняка приходится выслушивать подобные рассуждения о наших отношениях! Может, потому она стала хуже ко мне относиться?
Айя ждала меня дома; при виде ее я почувствовал такое счастливое волнение, будто мне грозило потерять те навеки и вдруг оказалось, что все это пустяки.
— Айя, дорогая, как хорошо, что ты здесь!
— Хорошо, что ты-то пришел вовремя, я поджарила курицу, поужинаем вместе.
— Пусть курица подождет, я хотел тебе сказать... Садись со мной рядом, поговорим. Я хотел спросить... Айя, ты же... Постараемся больше никогда не ссориться. Во всяком случае, из-за таких пустяков, как расхождение во мнениях о каком-то постороннем человеке, хороший он или плохой...
— Это совсем не пустяки, Берт, ты сам отлично знаешь. Даже о постороннем человеке незачем высказывать поверхностные суждения. Как ты тогда... о директоре Заре... только потому, что тебе не хотелось, чтоб я поехала.
— Забудь об этом! Я хотел поговорить о более важных вещах. Помнишь наш уговор? Как раз в годовщину нашего знакомства явиться вместе в то учреждение, которое почти всегда с опозданием регистрирует отношения двух лиц, отношения, давно уже ставшие фактом!
— Помню, Берт. И что?
— Ты со мной не откровенна! И ты не кажешься счастливой.
— Ах, Берт, счастье... Для него столько нужно. И так это все сложно, что курица непременно остынет, если мы заведем разговор на эту тему. Пойдем-ка лучше ужинать.
— Сейчас, сейчас, только... Чего же тут сложного? Мы любим...
Вдруг Айя, совершенно огорошив меня, вскочила и с выражением на лице, которое можно было бы назвать каким угодно, только не полным любви, воскликнула:
— Любим!.. Как у тебя просто получается: два человека раз и навсегда объявляют, что любят друг друга, вступают в брак, и пожалуйста! Все в порядке, все должно быть в порядке, можно жить дальше, заниматься каждому своими делами и...
В эту минуту зазвонил телефон. Айя, стоявшая у стояла, сняла трубку:
— Квартира Адамсона... Что?.. А вы не повышайте голос, когда разговариваете с женщиной! — Она прикрыла трубку ладонью и позвала меня: — Иди, опять тебя требует твой мучитель, Старый Сом.
С первых же слов, которые он прокричал мне в ухо, я понял, что случилось нечто из ряда вон выходящее
— Никогда-то вы сами не подойдете к телефону! Немедленно начинайте следствие! На Бредиса совершено нападение поблизости от его дома. Надеюсь, знаете, где он живет?
— Знаю.
— Сейчас же идите туда, бегите, летите на крыльях своего непомерного честолюбия!
— Понятно. Лечу.
Айя выбежала за мной в прихожую. Когда я надевал пиджак, она схватила меня за рукав:
— Берт, милый! Голодный? Ничего страшного не будет, если ты...
— Не могу, не могу... Прости!
Бредис жил почти в центре — Дворцовая улица, номер восемнадцать, на втором этаже деревянного дома. Чуть поодаль проходила главная магистраль города — Рижская улица. Квартал между этими улицами занимал сквер, приходившийся прямо против дома восемнадцать; сзади к дому восемнадцать и соседним домам примыкал городской парк с прудом и открытой эстрадой.
На месте происшествия меня уже ждали работники милиции Юрьян, Лиелпетер, Лапсинь. С ними была ищейка по кличке Джером. Был тут и Старый Сом.
Лапсинь докладывал, с неимоверной быстротой выпаливая слова и проглатывая окончания:
— Ехали с Бредисом по Рижской улице, остановились у киоска по ту сторону сквера купить сигарет. Бредис говорит, чтобы ехал домой. Нет, отвечаю, сначала вас подброшу. А Бредис отмахивается — не надо, мол, не стоит. Я, к сожалению, не стал навязываться. Постоял у мотоцикла, закурил. Смотрю: Бредис проходит сквер, спускается по Дворцовой, заходит в свои ворота... а через две секунды — бабах! — выстрел! Лечу туда, прямо через клумбы, слышу еще два выстрела, влетаю в ворота — Бредис, согнувшись, ковыляет по двору, в руке пистолет... «Туда, — показывает он пистолетом, — туда он побежал! К парку». Я — туда, в парке светло, фонари горят, моросит дождик, и ни души! По откосу там мало деревьев, все видно далеко и хорошо, а я пробежался, попетлял — не прячется ли кто за деревьями... Нет. И здесь ни души! Я — обратно к Бредису, а он прислонился к поленнице, Держится за плечо, кровь течет. «Вам плохо?» — спрашиваю. Он сквозь зубы: «Ничего. Позвоните кому следует...» Бегу напрямик к новому дому, где автомат, смотрю по сторонам — нигде ни души! Позвонил в милицию, вызвал «Скорую помощь», набрал номер товарища прокурора... Вот сейчас же приехали... Бредиса увезли... Все!
Лапсинь умолк, глядя на Старого Сома и вытянув руки по швам.
— Вспотели? — коротко бросил прокурор Лапсиню и повернулся к Лиелпетеру, который вернулся во двор из парка вместе с Джеромом.
Лапсинь вытер ладонью пот со лба.
— Не берет след! — кивнул на Джерома Лиелпетер. Собака пристыженно прижала уши и, как бы извиняясь, пошевелила хвостом. — Ни в какую не берет! — повторил огорченно Лиелпетер. — Ну и дела! Джером, что с тобою сегодня?
— Лапсинь, вы действительно никого не видели? Нигде?
— Нет! То есть... Когда я ждал... то есть бежал к автомату, у дома двенадцать стояло такси. Как раз захлопнулась дверца, и машина поехала к центру. Номера я не разглядел.
— В такси кто-нибудь сел?
— Не видел!
— Н-не видели? — разозлился Сом. — Как так? Проверим!
Мы вышли на Дворцовую улицу.
Лапсинь давал пояснения:
— Я бежал там — вверх, а машина стояла против дома, вон тот угол частично прикрывал машину, дверцу я не видел. Машина быстро взяла с места, и — все!
— Когда вы бежали через сквер, машина уже стояла у дома двенадцать?
— Нет!
— Точно?
— Точно!
— Когда же и откуда она вдруг появилась?
— Наверно, пока я был с Бредисом или в парке.
— Вы утверждаете, что в машину кто-то садился?
— Нет, то есть... я слышал, как хлопнула дверца.
— Можно ли добраться со двора Бредиса до дома двенадцать, у которого стояло такси, не выходя на улицу? Надо проверить, — сказал Сом.
Мы отправились на место происшествия. Сом обернулся к Лапсиню, который брел за ним, вытирая платком лицо.
— Вы что так потеете? Вечер-то прохладный.
— Волнуюсь...
— Ну и зря!
Лапсинь снял фуражку, обеими руками тщетно попытался пригладить свои светлые, вечно растрепанные волосы.
Мы вошли во двор. Там было уже темно, лишь в одном месте падал отблеск от освещенного окна на втором этаже. Неподалеку топтались любопытные. Друва приказал зевакам разойтись. Оставили только дворника: он должен был показать нам, как можно добраться до дома двенадцать через дворы, не выходя на улицу и не сворачивая в парк. Это оказалось делом простым. Вполне возможно, что человек, стрелявший в Бредиса, не бросился в парк, а пересек двор, свернул вправо, пролез через щель в заборе, пробежал до дома двенадцать и уехал на такси.
— Лапсинь, — спросил Сом, — где именно стоял Бредис, когда сказал вам, что нападавший скрылся в парке?
— Здесь.
— М-да, — буркнул Сом, — отсюда же вовсе невозможно разглядеть, куда побежал нападавший! Он мог скрыться в парке, а мог исчезнуть и в соседнем дворе.
Сом обратился ко мне:
— Адамсон, вам, насколько можно судить, придется иметь дело с опасным, изворотливым и дерзким противником. Действуйте обдуманно, учтите печальный опыт Бредиса.
