«Да уж, знаю я твои методы», – подумал капитан.
Подозреваемого Лапникова ему было нисколько не жаль, с самого начала он вызывал у него только презрение, однако была в этом деле какая-то недосказанность, неясность, а неясностей капитан Перченок очень не любил.
С одной стороны, уж больно все гладко получается. Как только дело забуксовало, так сразу же появился подозреваемый. С пистолетом и отпечатками. Подсунули его с помощью анонимного телефонного звонка. Поднесли, можно сказать, на блюдечке. И совпадений таких не заметит только такой дурак, как следователь Уткин. Точнее, он не дурак, а просто хочет дело поскорее закрыть. Чтобы все было в порядке и начальство не донимало.
Представив, что начальство высказало сегодня следователю в кабинете, капитан немного повеселел. Не то чтобы он был злопамятным человеком, просто характер у следователя Уткина был скверный и крови операм он в свое время попортил немало.
Да, как-то это все подозрительно. И помер этот Лапников так вовремя. Не хотел ведь на себя вину брать, упорно утверждал, что пистолет ему подбросили, очной ставки требовал с Алисой Канарской.
Следователя Уткина убедить в чем-либо трудно, это капитан по себе знает, но все же Лапников этот твердо на своем стоял. Продержался бы пару-тройку допросов, а там и вызвал бы Уткин Алису.
Если она и правда к любовнику приходила, кто-то из соседей мог видеть. Походить, поспрашивать, авось найдется свидетель. Но ведь этого никто и не оспаривает. Да, встречались, да, ходила, но пистолет-то зачем подкладывать, любовника топить?
У нее самой твердое алиби, ей-то что с того… За мужа отомстить хочет? Так говорила же Агния, что муж, Канарский этот, порядочной был скотиной, бил ее и ревновал жутко. Как выяснилось, было за что. А Агния-то еще подругу защищала – дескать, никак не могла она любовника иметь, муж следил. А вот могла, оказывается.
Но теперь Уткин точно ничего делать не будет. Отпишется, да и в архив дело сдаст. Официальное заключение – умер во сне, сердце не выдержало.
Тут капитан нахмурился, поскольку вспомнил свой разговор с Варварой Михайловной Голубец.
Снова стоял он в морге перед оцинкованным столом, на котором лежало то, что осталось от Виталия Лапникова, снова Варвара Михайловна нещадно дымила своим «Беломором», только теперь рядом с ней был не высокий парень с лицом под цвет своего белого халата, а худенькая маленькая девчонка, которой халат был неимоверно велик. Смотрела она, однако, бодро, внимательно слушая судмедэксперта, и даже записывала что-то в маленькую тетрадочку. Никаких новомодных компьютеров-наладонников и мобильных телефонов Варвара во время вскрытия не терпела.
Лицо у девчонки было бледноватым, но так казалось из-за ярких ламп дневного света, освещающих стол.
– Ладно, – Варвара Михайловна решительно отложила инструменты, – Ляля, зашей!
И девчонка, алчно блеснув глазами, приступила к трупу.
– Хороший кадр прислали, – удовлетворенно сказала Варвара, бросив перчатки в мусорное ведро и закуривая очередную папиросу, – толковая девка! Главное, трупов совершенно не боится, чувствует себя в прозекторской как дома!
Капитан с облегчением отошел от стола.
– Заключение завтра Уткину пришлю, – сказала Варвара хрипло, – чайку не хочешь, Петя? У меня торт есть, у кого-то из лаборатории день рождения.
– Спа-спасибо, – капитан представил, как он ест торт с жирными кремовыми розами, и почувствовал, что еще немного, и желудок его не выдержит.
Варвара Михайловна поглядела на него внимательно и потянула в крошечный закуток, где на столе стояли электрический чайник, чашки и еще какие-то мелочи.
– А я с твоего разрешения глотну, – сказала она, – устала что-то сегодня.
Перченок постарался скрыть удивление – чтобы железная мадам Голубец говорила об усталости… это что-то новенькое…
Варвара Михайловна заварила чай прямо в чашке – большой, красивой, с ярким петухом, капитан вспомнил, что сам же и подарил ее Варваре Михайловне на прошлое Рождество. Тогда впервые видел он ее растроганной.
– Ну, что молчишь? – спросила Варвара, глотнув черного чая. – Спросить хочешь про вскрытие? Вижу, что не просто так зашел, поболтать. Невтерпеж тебе до завтра ждать?
– Ага, – признался капитан, – а что-то вы тянете…
– Да понимаешь, как-то мне непонятно… – вздохнула Варвара, – скажу твердо одно: Лапников этот здоров был как бык. Все органы в порядке, никаких скрытых болезней. И ухаживал за собой так, как не каждая женщина ухаживает. Берег себя, в общем. Кожа чистая, ни морщинки, мускулы недряблые, в зал небось ходил. Никаких залеченных переломов, на зубы небось целое состояние потратил. И вот – остановка сердца… Бывает, конечно, но…
– Так вы хотите сказать, что его… – капитан привстал с шаткой табуретки.
– Да ничего я не хочу сказать, – с досадой отмахнулась Варвара Михайловна, – и в заключении напишу все, как надо, а только точит меня что-то…
Это капитан хорошо понимал, его и самого что-то теребило и царапало.
– Никто ему не мог помочь? – спросил он без надежды на успех.
– Ты думаешь, я не проверила? – хмыкнула судмедэксперт. – Ну, ясное дело, есть у него пара-тройка свежих синяков да царапин, а так – ничего.
– Да, в камере его не били, охранник поучил маленько, только это за день до этого было…
– Ни в крови ничего подозрительного, ни в желудке, – вздохнула Варвара Михайловна, – стало быть, и правда сам помер. От страха.
Сейчас, вспомнив этот разговор, капитан Перченок помрачнел. Он знал, что не будет ему теперь покоя. И от следователя Уткина помощи он не дождется. Однако попробовать стоит.
– Там, в тюрьме, сказали, что накануне адвокат к нему приходила… – заговорил он, – так не будет ли с этой стороны неприятностей? Поднимет бучу…
– Что за адвокат? – всполошился Уткин. – Почему я про нее не знаю? У меня на этот счет никаких сведений… Слушай, Петр, не в службу, а в дружбу, узнай, кто такая. И правда, начнет еще права качать – как умер да отчего…
– Да уж узнал, – Перченок достал из кармана записку, – Крохалева Лариса Викторовна, одна тысяча девятьсот восемьдесят шестого года рождения, паспорт за номером таким-то, член ассоциации адвокатов. Все документы у нее были в порядке – разрешение на посещение подследственного и все такое…
– В первый раз слышу, – теперь настал черед хмуриться Уткину, – однако нужно выяснить, что она собирается делать теперь…
Капитану Перченку было интересно другое: кто нанял эту молодую адвокатшу? И еще он вспомнил, что так и не выяснил, каким же образом покойный Лапников проник в дом Канарского. Но теперь он сможет сделать это только в свое личное время, а когда оно будет?
Но он обязательно это проверит, потому что если честно, то никак не укладывалось у капитана в голове, чтобы такой слюнтяй и тряпка, как Виталий Лапников, вдруг задумал убить человека. Ну не годится он для этого никак! Все говорит за то, что жил этот тип за счет богатых дамочек, так за каким чертом ему на мокрое дело идти? Ох, мутное дело, темное и мутное…
Вернувшись к себе, капитан позвонил в ассоциацию адвокатов и спросил, где он может найти адвоката Крохалеву. Его долго переадресовывали, но капитан был настойчив. И через некоторое время капитан получил однозначный ответ, что Крохалева Лариса Викторовна в данное время адвокатской практикой не занимается, поскольку уже полгода ее нет не только в нашем городе, но и в стране. Она по закону находится в отпуске по уходу за ребенком и в данный момент проживает на Кипре. Как родила, так туда и уехала, чтобы ребеночек на солнышке рос и витаминов набирался. Некоторые так делают.
Сердечно поблагодарив словоохотливую собеседницу, капитан повесил трубку и надолго задумался. Что же все это значит…
Врач вышел в коридор, оттуда еще некоторое время доносился его красивый, хорошо поставленный голос.
Фальшивый Петров дождался, пока этот голос затих, и попытался пошевелить правой рукой.
Ему едва удалось шевельнуть пальцем.
Черт, нет ничего хуже беспомощности!
Он сам виноват в том, что случилось, утратил бдительность, следил за дверью Агнии и не обратил внимания на то, что сменилась обслуживающая его официантка.
Наверняка это она, та смуглая брюнетка, подмешала в его кофе какое-то сильнодействующее средство…
«Петров» неприязненно подумал о той официантке – и злость вернула ему немного сил. Не то чтобы паралич прошел, но он хотя бы смог пошевелить правой рукой.
Дверь палаты приоткрылась, в проеме показалась помятая, плохо выбритая физиономия с маленькими хитрыми глазками. Дверь открылась пошире, и в палату протиснулся крупный обрюзгший мужик в красном спортивном костюме и тапочках на босу ногу, с перевязанной головой и большим синяком под глазом. Оглядев «Петрова», он разочарованно протянул:
– Еще один овощ…
– Я не овощ, – попытался проговорить «Петров», и – о чудо! – голос, хоть и слабый, прозвучал вполне отчетливо, незнакомец расслышал его и шагнул к кровати.
