Ознакомительная версия.
Курочкин проворно отступил в сторону. Стул свистнул в воздухе и обрушился на ни в чем не повинный торт, где и застрял всеми четырьмя ножками.
Дамы завизжали. Гендиректорский отпрыск шагнул вперед и попытался извлечь стул из произведения чернореченских кондитеров. Но стул завяз и не желал вылезать наружу. Курочкин шарахнулся к толпе и проворно перебирал присутствующих руками, словно надеясь выскочить наружу. Но люди прижимались друг к другу, как планки новенького забора, и задние ряды напирали на передние, чтобы получше разглядеть аттракцион.
Никишин схватил полупустую бутылку с коньяком и шваркнул ее о стол. Останки бутылки и коньяка полетели во все стороны, а в руке смазливого сорокалетнего поросенка осталось горлышко, увенчанное терновым венцом стеклянных шипов. Никишин поднял над головой «розочку», как кинжал, и устремился на мэра.
Тот отчаянно боднулся о толпу. Люди наконец подались, и мэр полетел сквозь расступающийся живой коридор, набирая ускорение, что твоя «СС-20». Никишин погнался за ним. Денис выступил вперед и схватил директорского отпрыска за воздетую руку с членовредительским орудием. Тот рыпнулся было, но в этот момент из толпы вынырнул Негатив. Бандит молча перехватил вторую руку директорского сынка.
Никишин забился, как рыба в сачке, Негатив выпустил Никишина, затем молниеносно воздел обе руки и ударил буйного сподвижника обеими ладонями чуть пониже ушей. Никишин обмяк, словно в нем выключили зажигание, и свалился на пол.
Черяга оглянулся. Начальник УВД смылся бесследно — судя по всему, решив не вмешиваться в столь деликатную драку.
Негатив наклонился к Никишину, распростертому на полу, подобно увядшей ботве, и пошарил в его карманах. В правом кармане обнаружился толстый «лопатник». Бандит раскрыл кошелек. Деньги он не удостоил внимания, а вот из бокового кармана извлек маленький целлофановый квадратик с белым порошком внутри.
Шагнул к балкону, изодрал целлофан и вытряс содержимое на влажно блеснувшую далеко внизу клумбу.
— И чего это они не поделили? — спросил Черяга, остановившись в метре за спиной бандита.
— Так. Маленький эпизод деловой жизни города Чернореченска, — мрачно сказал Негатив. Он рбернулся, и черные его глаза насмешливо и нагло уставились на следака, как бы издеваясь: «А что же ты не спрашиваешь, откуда порошок? И что ты ухом не повел, когда Никишин кричал, что вот-де анашу у Кунака покупают, а водку — нет. Иль ты не знаешь, что Кунак- мой бригадир?»
Денис опустил глаза, развернулся и молча прошел в гостиную.
Людская лужица уже шумела по-прежнему, гости сползались к столу, и Денис быстро заметил еще одного нужного ему человека- попугая Кешу.
Заместитель председателя Чернореченсксоцбанка стоял в самой стратегически выгодной позиции- рядом с блюдом осетрины. Из стопки пластмассовых тарелок, стоявших на столе, попугай Кеша выбрал самую обширную, и щедро наложил на нее все, что послал Бог гостям Чернореченсксоцбанка. Теперь Кеша, повернувшись лицом к гостям и уткнув чавку в тарелку, поглощал ее содержимое со страшной скоростью.
Это был плохой знак.
Когда какой-нибудь журналист, или литератор, или тому подобный санкюлот нажирается на званом банкете, это еще простительно — в конце концов, когда санкюлоту еще обломится икорка под пятизвездочный коньячок? Когда же икорку с треском употребляет зампред крупнейшего в городе банка, само собой напрашивается подозрение: или зампред скуповат, или держит его руководство в черном теле, или, наконец, он как-то подсознательно чувствует преходящее свое положение и стремится откушать икорки впрок.
Денис подождал, пока тарелка Старикова опустела, и тронул школьного приятеля за рукав.
— У меня есть к тебе дело, — сказал Черяга.
— Ну?
— Отойдем.
Стариков еще раз совершил круг почета вокруг стола, заново наполнив тарелку, и оба школьных приятеля вышли на маленький балкон, опоясывавший внушительное обиталище Лагина. Далеко-далеко внизу лежал темный город, и на фоне серебрящейся реки вздымался обставленный лесами памятник шахтеру.
— Так что ты хочешь сказать, — спросил Стариков, цепляя кокетливой вилочкой обильно нафаршированное икрой яйцо.
— Зачем ты ездил к Извольскому? — спросил Черяга.
— Что?
— Я видел твою машину сегодня на площадке перед заводом. Ты предлагал ему бумаги, которые для тебя украл мой брат?
— Ты что, пьян? — отшатнулся от Черяги Стариков.
— Слушай, Кеша, мой брат был бандит, а не банкир. Он был очень обижен на ваш банк и был готов устроить ему любую подлянку, но только кто-нибудь из высокопоставленных людей в банке мог разъяснить ему про бумаги.
— Какая подлянка? Какие бумаги?
— Которые он передал тебе в Квадратном, ночью, через час после того как он их спер и за час до того, как его убили.
— Да у тебя в голове все схемы полетели! Какие у тебя доказательства?
— У меня нет доказательств, — сказал Черяга. — Если бы я был в Москве, я бы мог задержать тебя и обыскать твою квартиру, но я не в Москве. Но вот что характерно — вашему шефу Головатому особых доказательств не нужно. Ты знаешь, что он весь город поставил на уши, чтобы ему нашли тех, кто увел кабель? На кабель ему, конечно, плевать, но он полагает, что если в банке пропадает кабель и отключается сигнализация, и в ту же ночь из, банка пропадают важные бумаги, то это совпадение не случайно. И он хочет выйти на бумаги через кабель. Как ты думаешь, сколько ты проживешь после того, как я скажу, что в записной книжке моего брата почему-то накарябан твой сотовый телефон?
— Не может быть…
— Может. И что всего интереснее- твой телефон 5-13-83. А у брата он почему-то записан наоборот- 3-83-15. Я проверил- в городе ни один телефон с «тройки» не начинается. С чего это Вадику вздумалось играть в конспирацию, а?
Стариков побледнел так, что это было заметно даже в темноте.
— Но… пролепетал он.
— По приказу Извольского убили моего брата, — сказал Черяга, — и я намерен разобраться с Извольским сам. Понял? Или ты отдаешь мне документы, или я зову Негатива, — вон он, кстати, легок на помине.
Стариков чего-то булькнул.
Дверь на балкон растворилась, и в ней показался достопочтенный вождь профсоюзного движения господин Валентин Луханов. Господин Луханов имел сбоку хорошенькую девицу лет шестнадцати и был, видимо, пьян. В силу своего общественного призвания господин Луханов не имел возможности проживать в трехэтажных особняках и напиваться каждый день до усрачки, поэтому, когда имелась возможность пожрать на халяву у сильных мира сего, господин Луханов эту возможность использовал на двести процентов с хвостиком.
— Привет прокуратуре, — сказал господин Луханов, — в-вы были у Извольского?
— Да. Господин Извольский утверждает, что мэру навешали по шее из-за рынка и прочих коммерческих дел. Говорит, что половина дотаций шахтерам пошла на закупку фальшивой водки.
— Вранье! — сказал Луханов. — Это одна областная газетенка напечатала по заказу Извольского. Приезжали три комиссии, проверяли — ничего подобного.
— А газете иск предъявили?
— Еще нет. Будем предъявлять. На балконе появилась еще одна парочка: глава Чернореченсксоцбанка и Негатив.
— Денис Федорович! — сказал Луханов. — Вы знакомы? Позвольте вас познакомить, народный депутат Фадарин Александр Ильич, уважаемый в городе предприниматель… А это, так сказать…
Луханов не договорил. Его внезапно бросило вперед, и он как-то нелепо взмахнул рюмкой, чтобы удержаться. На белом пиджаке народного защитника расцвело большое красное пятно.
— Ну вот, обрызгался, — недоуменно сказал Луханов, глядя на испорченную манишку. В следующую секунду новая пуля, выпущенная из снайперской винтовки, рассадила ему голову.
Луханов как-то нелепо загреб ногами и сделал шаг назад. Грузное тело шмякнулось о перила, те подломились, и профсоюзный лидер полетел вниз, на темную влажную землю.
— Черт! Мои розы! — сказал директор Чернореченсксоцбанка. Черяга оглянулся.
— Памятник! — закричал Черяга. — Стреляли с памятника!
— Убью! — заорал Негатив, перекрывая начавшийся визг. — Пасть порву за Вальку! Ну сука, Сляб — берегись!
Черяга был прав- стреляли с величественного памятника шахтеру, возвышавшегося на три этажа над всеми «новорусскими» дачками, — точнее, с окружавших памятник лесов. Разумеется, к тому времени, когда молодцы Негатива и ментовка подоспели к подножию последнего, киллера и след простыл, и только отпечатки «мишленов» на влажной приречной глине свидетельствовали о том, что три минуты назад отсюда кто-то быстренько убрался.
Когда суматоха улеглась, и Черяга попытался отыскать своего школьного приятеля Старикова — оказалось, что тот давно и заблаговременно смылся.
Ознакомительная версия.
