Щелчок — линия прервалась.
Лариса, которая опять торчала в тесном проходе, где с трудом могли разминуться два человека, ужасно мешала мне на протяжении беседы Рудакова с неизвестным. Она терлась об меня, и все пыталась приладить ухо к трубке. Я отгонял ее, как назойливую муху.
— Ты меня забодала! — я швырнул трубку на рычаг, но Лариса поймала ее с ловкостью игрока, принимающего волейбольный мяч, и аккуратно уложила рядом с аппаратом.
— Ничего не трогай! — Лариса взяла командование на себя. — Я зафиксировала спичками исходящие контакты, теперь цепь не распадется. Я пройду по шнуру и выясню, по какому номеру звонил Рудаков.
Я похлопал Ларису по щеке:
— Я не очень представляю, что значат твои "входящие и исходящие", но если ты выяснишь еще и фамилию и адрес этого человека, то завтра я куплю тебе большую куклу.
— Я согласна, — улыбнулась Лариса и спросила: — А они преступники, да?
— Уже пятерых зарезали. Если ты будешь болтать об этом где попало, они и тебя, — я провел пальцем по шее.
На лице Ларисы подпрыгнули веснушки. Ни слова не говоря, она нырнула в лабиринт станции.
Шнур телефона уходил из АТС-69 на АТС-74. Лариса позвонила туда сменному механику и убедила его помочь нам. После поисков выяснилось, что Рудаков звонил по телефону 74-29-75 Чаныгину Константину Васильевичу, который живет на массиве Ясном, квартал 5, дом 11, квартира 25… Появилось новое действующее лицо.
Все это ужасно интересно.
Я крутанул колесико зажигалки и подсветил циферблат. Стрелки показывали полвторого ночи. Я загадал: когда погаснет крайнее на четвертом этаже окно, тронусь в путь. Несмотря на поздний час, в окне жила чья-то тень. Она то удлинялась, то укорачивалась. Ждать пришлось минут пятнадцать, потом в комнате выключили свет, и весь четырехэтажный дом погрузился в темноту.
Я слез с железобетонной плиты и огляделся. На пустыре ни души, виден только контур экскаватора да его надломленная рука.
Мне предстоял ряд акробатических упражнений. Я потянулся до хруста в суставах, еще раз огляделся и двинулся к дому. Первый невысокий забор я одолел без труда, прошел по грядкам, второй — перепрыгнул. Бетон был холодный шершавый. Я поднял голову — четыре, одна над другой, лоджии резко уходили ввысь. Их углы скрепляли опоры с выступающими краями. Из легкой курточки я переложил в задний карман брюк фонарик, предусмотрительно захваченный из дому, подпрыгнул; покрепче ухватился за угол и, как по столбу, медленно полез вверх. Когда голова оказалась выше уровня первого этажа, положил на нижний выступ перил локоть и закинул туда же правую ногу, но левая, не чувствуя опоры, вдруг повисла в воздухе. Пришлось помочь подбородком и щекой. Крошки бетона больно царапали кожу, но я не обращал внимания. Слегка подтянулся, вцепился в верхний выступ и встал. Высота перил пришлась до пояса. Держась руками за выступ, я стал бесшумно передвигаться вдоль лоджии. Я точно знал, что в квартире никого нет. Часом раньше я специально заходил в подъезд, чтобы проверить это. На втором этаже дверь была закрыта и опечатана. Но сейчас меня не оставляло чувство, что по ту сторону черного стекла вдруг появится мертвенно-бледное лицо, я испугаюсь, упаду и непременно разобьюсь. С заячьим сердцем я останавливался через каждый метр и толкал лбом оконную раму. Три оказались закрытыми, четвертая, как я и предполагал, распахнулась. Я перевалился в лоджию.
Все, что я делал до сих пор, — детские шалости, которые можно объяснить любознательностью журналиста, но, перешагнув перила лоджии, я перешагнул черту закона. Запах чужой квартиры напомнил мне это. Плевать.
Я достал фонарик. Тишина гробовая, даже не слышно стука настенных часов, лишь ветер, вламываясь в открытое окно, жутко шевелил занавесками. Я снял обувь и в обнимку с липким страхом прошел по коридору.
Кружок света выхватил из темноты знакомую дверь с изображением чернильного прибора и пера на стекле. Чтобы с улицы не был виден блуждающий огонек, я прикрыл фонарик ладонью, толкнул дверь. Скользнув узкой полоской света по комнате, остановил ее на книжных стеллажах. Я не мог с уверенностью сказать, какая из полок с секретом, поэтому, определив приблизительно место, стал дергать наудачу. Одна из облицовочных планок поддалась. Я сунул руку в углубление… Пусто…
Иного результата я и не ждал. Из протокола осмотра места происшествия, который я подглядел в кабинете Хвостова, мне было известно, что ни папку, ни тайник в кабинете не обнаружили. Папку похитили, и я догадывался — кто.
Три человека — три версии — три возможных убийцы. Но кто убил Таню: Николаев, Рудаков или Чаныгин?
Я задвинул полку и стал выбираться к лоджии. В коридоре мое внимание привлекли три расположенные в ряд двери. На двух болтались овальные барельефы с указателями, что за ними находятся туалет и ванная — третья была гладкая. Из любопытства я толкнул дверь. Это оказалась небольшая кладовка со стеллажами, доверху набитыми хламом и банками с консервацией. Однако в середине оставалось еще достаточно места, чтобы уместить целую раскладушку.
А что если?..
Внезапно поразившая меня догадка подкосила ноги. Я сполз на пол… Ну конечно же, Таня ночью дверь никому не открывала. Она не вставала с постели. Я ошибался. Ее зарезали спящей. Карпова утром нашла девушку нагишом в той же позе, в какой я оставил ее. Ни одна женщина не пойдет открывать двери, даже хорошо знакомому мужчине в голом виде.
Я похолодел. Это дико, невероятно, но это так. Когда мы с Таней пришли в квартиру, преступник был уже здесь. Он прятался в этой чертовой кладовке.
Теперь галиматья с ключами объясняется просто. После того, как я покинул квартиру, преступник вышел из своего убежища, убил Таню, потом открыл дверь ключом, который торчал изнутри, и ушел, оставив дверь открытой.
Меня бросило в жар. То что меня разыскивает милиция, — не случайность. Убийца знает меня, знает о том, что я был здесь. Он нарочно не закрыл дверь, чтобы утром обнаружили труп и по горячим следам вышли на меня. Да он меня подставил!
Но, черт возьми!.. Сегодня ночь открытий! Если преступник был все время здесь, рядом со мной, то ни Рудаков, ни Николаев Таню убить не могли. Они оба находились за пределами квартиры. С одним Таня разговаривала по телефону, другой ломился в двери… Остается Чаныгин.
От напряжения у меня выступил пот, я достал носовой платок и вытер лицо. Но как он попал в квартиру? Очевидно, точно так же как и я, — через окно. Пятнадцать минут назад я с успехом доказал теорию эксперта Смыслова, что это возможно.
Сегодня окно оказалось открытым благодаря тому, что я сам случайно открыл его, когда приезжал сюда вместе с Хвостовым и во время допроса Карповой вышел на балкон покурить. Но в ночь убийства Тани оно так же было открыто. Я прекрасно помню: я полез целоваться к девушке, но тут ветер распахнул окно, и Таня его закрыла. Преступник был уже здесь. Он влез, когда дождь еще не начинался, поэтому нигде не осталось ни мокрых следов, ни грязи. Чаныгину нужны были документы, которые принадлежали Чернышеву. Он искал их в квартире, но тут неожиданно вернулась Таня, и ему ничего не оставалось делать, как спрятаться в кладовке. Потом пришел я. Таня рассказала мне о папке в кабинете отца, а Чаныгин сквозь приоткрытую дверь все слышал. Он уже знал, где находится папка. После убийства он ее унес.
Я стукнулся головой о стену и завыл.
Ну что мне стоило в тот вечер заглянуть в кладовку, как сейчас из любопытства?! Тогда Таня осталась бы жива, а я не попал бы в положение загнанного зверя. Взволнованный я просидел несколько минут, уставившись в темноту кладовки. Пора было уходить. Я встал.
Завтра приезжает мать Тани. Наверняка сюда нагрянут из милиции, и вполне возможно, Смыслов опять проведет осмотр. Лишние отпечатки никому не нужны. Я протер носовым платком ручку двери, вернулся в кабинет, вытер книжную полку и остальные места, к чему прикасались мои руки. Потом вышел в лоджию, обулся и перелез через перила.
Разбухшая за зиму створка окна никак не хотела закрываться с обратной стороны. Я замучился. Вдруг сверху раздался окрик:
— Эй! Ты чего там?!
Цепенея, я запрокинул голову. На четвертом этаже светился огонек сигареты и вырисовывался силуэт головы и плеч. Рука соскользнула с выступа перил, я прыгнул вниз, не рассчитал и больно опрокинулся на спину. Но тут же вскочил, бросился через штакетник. Куртка треснула, зацепившись за гвоздь. Я пробежал по грядкам, сминая какие-то кусты.
— Стой, гад! — мужской голос сорвался на бабий визг.
Я увеличил скорость до свиста в ушах.
"Сейчас приедет милиция, и уж точно устроят повторный осмотр. Только бы не пустили по следу собак", — думал я, мчась по тротуару.
Я попетлял по массиву и через полчаса был дома. К счастью, родители спали. Я прокрался в свою комнату, быстро разделся, залез под одеяло и, мучимый сомнениями и страхом, все же уснул.
