Марат сел к окну. Басков достал из сейфа папки.
– Вот что, Марат. Возьмешь фото Брыся и Чистого, подберешь портретики посторонние и поедешь… – Басков заглянул в свой блокнот, – …поедешь в четыреста сорок восьмое отделение связи… Позвони, где это находится.
Марат позвонил.
– Улица Глаголева, дом восемь, Алексей Николаевич.
– Глаголева, Глаголева… Это же по проспекту Жукова?
– Точно. И от ресторана «Серебряный бор» рядом.
– Интересно. А родной дом Чистого у нас где?
– На другом конце, на Таганке.
– А сынок Шальнева на проспекте Жукова живет. – Это Басков сказал как бы самому себе, потому что о семейных обстоятельствах пострадавшего Шальнева Марат еще ничего не знал. – В общем, дело вот какое. Восемнадцатого июля из этого отделения был отправлен телеграфный денежный перевод на триста рублей в Ленинград Зыкову Константину Васильевичу. Отправитель – Балакин. Предъяви фото девушке, которая этот перевод принимала. У тебя рука легкая, вдруг признают…
Марат порывисто вскочил.
– Нет, ты совершенно безнадежный, – сказал Басков. – Сядь, еще не все… Возьми это. – Он вынул из папки обрывок телеграммы, найденный в кармане у Шальнева. – Спроси, пусть посмотрят – должен быть оригинал. Послана тоже восемнадцатого и по тому же адресу, только на имя Шальнева…
– Все, Алексей Николаевич?
– Да… И звони мне сразу, как там… Редко когда нетерпеливый по природе Басков ждал звонка с таким нетерпением, потому что он был уверен: сообщение с почты или подтвердит версию, возникшую у него после Ленинграда, или еще больше все запутает.
Узлом был денежный перевод. Когда Зыков у троллейбусной остановки подтвердил, что Брысь подарил ему сто рублей, Басков будто бы вмиг прозрел. Так бывает, если разглядываешь загадочную картинку, на которой в сплетении древесных ветвей надо найти охотника: крутишь туда-сюда минут десять, и вдруг глаз схватывает нужные контуры, и ты удивляешься, что потратил столько времени на розыски, потому что охотник со своим ружьем просто кричит с дерева, кроме него, ничего уже и не видишь.
Действительно, что же получается?
Брысь хотел отблагодарить Зыкова за услуги – дал сотню. И вдруг ему вздумалось послать еще триста рублей. Можно это хоть мало-мальски убедительно объяснить? Вряд ли.
Будем считать, что деньги послал не Брысь. И телеграмму тоже. Тогда кто?
Ответ напрашивается.
Человек, пославший телеграмму и деньги, должен быть знаком с Балакиным, Шальневьш и Зыковым, знать ленинградский адрес. Он также должен быть осведомлен о семейной драме Шальнева и о том, что его сын Юрий живет в Москве.
Таким человеком мог быть Чистый.
Если же вернуться к преступлению на бульваре Карбышева, принять во внимание все выяснившиеся обстоятельства и спросить: кто мог положить в карман Шальневу паспорт Балакина? – вполне естественный ответ: Чистый.
Раз так, все концы сходятся. Правда, эта версия оставляет темными два вопроса: ради чего Чистый хотел убрать Шальнева и зачем столь сложно готовил преступление? Но тут ответить мог только сам Чистый…
Марат позвонил в половине двенадцатого.
– Порядок, Алексей Николаевич.
– Выкладывай.
– Перевод послан в десять тридцать. Но не Балакин деньги посылал. Я фото предъявил, девушка категорически заявила: не видела таких.
– Значит, Чистый? Марат замялся.
– Видите ли, какое дело… Насчет Чистого у нее уверевности нет… Сначала я в числе трех его показывал – не узнала, а одного показал – вроде знакомое лицо.
– А что с телеграммой?
– Отсюда, из четыреста сорок восьмого, в Ленинград восемнадцатого июля не посылали.
– Слушай, Марат, спроси там: есть почта на проспекте Жукова, поближе к началу?
– Минутку.
Баскову вспомнились все его выкладки на этот счет, и ему пришла мысль: человек, посылавший телеграмму от имени Юры, чтобы вызвать Шальнева в Москву, для вящей убедительности должен был послать ее из отделения связи, ближе всего расположенного к дому, где живет Юрий Мучников. Надо полагать, Шальнев, знавший адрес сына, знал и почтовый индекс этого адреса. А получив такую неожиданную и такую желанную для себя телеграмму, он, наверное, сто раз разглядывал, не веря глазам, каждую букву, каждую цифру…
– Алло, Алексей Николаевич, – послышался в трубке голос Марата.
– Да.
– Есть. Триста восьмое отделение, проспект Жукова, три.
Значит, дом, где живет Юрий Мучников, всего метрах в ста от почты.
– Поезжай туда. Проверь все, как сделал с переводом. Я жду.
Через час Марат снова объявился.
– Я из триста восьмого, Алексей Николаевич. Такая же история. Отправлено в одиннадцать двадцать. Балакин – наотрез нет, Чистый – может быть.
– Оригинала нет?
– Есть. Но печатными буквами.
– Изыми…
По рукописному тексту, исполненному печатными буквами, очень трудно установить, кому принадлежит почерк, зато по двум таким текстам можно определить, писал ли их один и тот же человек.
Марат привез оригинал телеграммы. Басков положил рядом оба бланка, поглядел на Марата и сказал:
– Мы с тобой не графологи… Но похоже?
– Похоже, Алексей Николаевич.
Басков сунул бланки в конверт.
– Отдай графологам…
Баскову очень не нравилось в людях то, что он называл шаманством. Самую обыкновенную свою работу, за которую ему выдают зарплату, шаманствующий человек обставляет такими сложными мнимыми трудностями, что со стороны это смахивает на магию и волшебство. Чаще всего так делается с целью пустить пыль в глаза менее опытному коллеге или завоевать симпатии женщины. Но, как правило, это только вредит делу, а иногда и самому шаману.
Простой здравый смысл заставлял Баскова принять то, что само собой напрашивалось, хотя дознавательская практика ясно говорит: очевидное – отнюдь не самое вероятное.
Он пошел к начальству, доложил добытые данные и сказал, что считает наиболее правдоподобной и перспективной версию, согласно которой на Шальнева покушался Чистый. Начальник МУРа спросил, какие специальные розыскные мероприятия в отношении Чистого он может предложить. У Баскова таких предложений не было. Он мог добавить лишь кое-что из примет, полезных для розыска: преступники одеты в чехословацкие костюмы такого-то и такого-то цвета.
Поскольку ведется всесоюзный розыск Брыся и Чистого и поскольку они, так сказать, в одной связке, оставалось ждать результатов. Для оперативного работника нет ничего хуже такого пассивного состояния, но тут приходилось мириться…
Минуло почти две недели, а на след Брыся и Чистого напасть все еще не удавалось. По-видимому, они отсиживались в укромном месте.
Девятого августа ожидание наконец кончилось. Баскову из Ленинграда позвонил старший лейтенант Шустов.
– Есть письмо, Алексей Николаевич, – будничным голосом сообщил он, не подозревая, как празднично звучит это для Баскова.
– Кому? От кого?
– Шальневу. Подписано: «Саша».
– Откуда?
– В письме обратного адреса нет.
Праздник моментально померк.
– А штемпель? – почти крикнул Басков. – Почтовый штемпель на конверте есть?
– Есть, Алексей Николаевич. Послано из Харькова.
– Ну ты большой драматург, Шустов, – облегченно вздохнул Басков. – Вези письмо в городское управление пусть по телетайпу передадут сюда. А оригинальчик вышли. – Басков подумал секунду и добавил: – И заодно вот что: купи конверт, попроси начальницу почты, где мы были, тиснуть штемпель… Ну, скажем, одиннадцатого августа. И тоже вышли.
Через два часа Басков прочел короткое письмо, переданное по телетайпу:
«Игорь! Почти месяц прошел, пора что-то получить от тебя. Как все устроил? Срочно напиши. Город – сам знаешь. До востребования, Зыкову К. В. Не удивляйся, после объясню. Буду здесь до 25 августа. Привет. Саша». И в приписке – номер почтового отделения.
Так, значит, паспорт Зыкова все-таки оказался у Брыся, но каким путем выкрали его или Зыков отдал сам? И значит, Брысь заранее наметил, куда отправится из Ленинграда, раз сообщил Шальневу город еще у него в гостях. И если уж он такой завзятый конспиратор, что не называет этот город в своем письме, то вполне возможно, что харьковский штемпель на конверте ничего Баскову не даст – Брысь мог попросить кого-нибудь бросить проездом в Харькове письмо в почтовый ящик. Но харьковский вариант необходимо отработать.
В пятницу, 10 августа, из Ленинграда пришел пакет. Рукописный оригинал письма мало что говорил Баскову, но мог пригодиться графологам, потому что хоть и редко, но иногда все же удается идентифицировать скоропись с текстом, выполненным печатными буквами.
Конверт со штемпелем ленинградской почты Басков повертел в пальцах н подумал, что, пожалуй, с этим конвертом он немного пошаманил: если Брысь действительно явится в почтовое отделение в Харькове, у него не будет времени ни разглядывать штемпель на конверте, ни почерк, а уж читать письмо – тем более.
