— Мамой клянусь! Дочерьми клянусь! Внуками клянусь, что все у нее будет! Работа будет! Дом будет! Деньги будут! Только имя! Имя назови! — умолял он.
— Хорошо! — согласилась я и, подойдя к нему поближе, тихонько сказала: — Этот парень был грузин из богатой семьи, и звали его Арчил Тоташвили.
— А-а-а! — закричал он, хватаясь за голову, и начал раскачиваться из стороны в сторону.
Ничего не понимая, я посмотрела на охранников, но и они явно ничего не понимали в происходящем, а только принесли стул и осторожно посадили на него Лекобу, который все продолжал качать головой и причитать. Но постепенно он успокоился, принял свой прежний солидный вид и, встав, решительно сказал:
— Поехали все ко мне домой!
— Я ее одну не отпущу! — не менее решительно сказала я.
— Конечно, мы поедем все вместе, — твердо ответил он. — Иначе и быть не может!
Я забрала у нотариуса оформленные показания Ии и, загораживая собой ее и Арчила от остальных, пошла с ними к выходу. Выйдя из милиции, мы сели в машины, причем я посадила Ию с сыном с собой в «Волгу» Сергея, и мы поехали. Когда мы приблизились к воротам дома Лекобы и они начали разъезжаться перед машиной Андрея Павловича, я увидела на веранде невысокую худощавую старушку в черном, которая нервно мерила ее шагами, но смотрела при этом на ворота. Когда машины остановились и мы вышли из них, старушка птицей слетела с веранды и бросилась к нам. Теперь я могла рассмотреть ее лучше и увидела, что ее траур резко отличался от того, который я видела до этого: дорогой костюм из натурального шелка, кружевная косынка на голове явно ручной работы, а на ногах у нее были тончайшие чулки и туфли из натуральной кожи — это могла быть только мать Андрея Павловича. Схватившись за голову, как совсем недавно ее сын, она бежала к нам, плача, смеясь и причитая что-то одновременно, а когда добежала, то бросилась к мальчику. Она обнимала его, гладила, целовала и все время что-то говорила ласковым тоном, а он стоял совершенно обалдевший и ничего не понимал.
Через некоторое время она успокоилась и хотя уже больше не отходила от ребенка, обнимая его за плечи, но мы уже могли идти в дом. Вслед за Лекобой мы вошли в холл, украшенный коврами с непременным оружием на них, но не задержались там и пошли дальше, войдя наконец, как я поняла по большому письменному столу, в его кабинет. Там он остановился и, повернувшись к нам, показал на стену у нас за спиной, как раз напротив его стола. Мы все повернулись туда и увидели портрет молодого и красивого смеющегося парня, на которого был очень похож мальчик, даже родинка в виде запятой была на том же месте. Ия, увидев его, страшно побледнела, прижала руки к груди и, прошептав: «Арчил», стала падать. Я успела подхватить ее и с помощью одного из охранников усадила в кресло. Старушка тут же начала что-то выговаривать сыну, на что тот только виновато разводил руками: мать на Кавказе — это святое! Потом старушка закричала на охранников, которые забегали как ошпаренные, принося кто воду, кто нашатырный спирт. Тем временем Лекоба спросил что-то у мальчика, и тот ему ответил, а затем полез в их узел и достал оттуда фотографию, которую показал Андрею Павловичу. Тот схватил ее дрожащими руками, а я подошла и тоже посмотрела: на снимке была совсем молодая Ия — я оказалась права: в молодости она была необыкновенной красавицей, и парень с портрета. Между тем совместными усилиями старушки и охранников Ия пришла в себя, и мать Лекобы, одной рукой обняв ее, а второй мальчика, хотела их куда-то увести, но Арчил вырвался, вернулся к нам и, решительно забрав из рук Андрея Павловича фотографию, подошел к старушке, которая его снова обняла, и они трое вышли из комнаты. Во время всей этой сцены я чувствовала себя так, словно попала на не дублированный иностранный фильм, в котором смысл приходится угадывать по действиям актеров.
— Что все это значит? — спросила я у Лекобы. — Кто этот парень на портрете?
— Мой сын Арчил, — кратко ответил он, и я совсем уже обалдела. — Пойдемте! — предложил он, и мы с ним вышли на веранду, где сели на диван.
Лекоба достал из бара бокалы и коньяк, на столе стояла ваза с фруктами. Налив в бокалы, хозяин не пустился в длинный кавказский тост, а просто сказал:
— За вас, Татьяна Александровна! За то, что вы вернули мне сына! — и залпом выпил.
— Спасибо, конечно, Андрей Павлович, — сказала я и немного отпила. — Но я ничего не понимаю. Арчил был грузином, и именно поэтому родители Ии были так против него настроены. Простите, но, может быть, вы сами тоже?..
— Нет, уважаемая, я абхаз, — усмехнувшись, сказал он и, выпив еще, пообещал: — Я вам сейчас все объясню — вы заслужили знать правду. Мы с Софико, это мать Арчила, жили рядом и учились в одной школе. Она была красива! Очень красива! Я с самого раннего детства любил ее, и она об этом знала! А вот я знал, что она никогда не будет моей — Софико еще девочкой обручили с сыном друзей ее семьи. Когда мы закончили школу, он как раз вернулся в Сухуми из Тбилиси, где учился, они поженились, и он стал работать врачом-венерологом.
— Золотое дно! — не удержавшись, сказала я.
— Да! Нашей семье с их было не сравниться! Потом родители нашли мне невесту, и я женился, но продолжал любить Софико. У меня были уже две дочери, а у нее детей все не было. И вот однажды она пришла ко мне и сказала, что у ее мужа не может быть детей — болел он чем-то в детстве.
— Свинкой, — подсказала я. — У мальчиков она чаще всего дает именно такое осложнение.
— Может быть, — пожал он плечами. — Не знаю. Вот тогда Софико и попросила меня помочь ей. Мы с ней встречались два месяца, а потом она сказала: «Все!» и взяла с меня клятву, что я никогда никому не скажу об этом и никогда близко не подойду к ребенку. И я поклялся! У нее родился сын! Арчил! Я не подходил к нему! Никогда! Но я часто смотрел на него, когда он играл, когда он пошел в школу… Фотографировал его — это же был мой сын! Представляете, Татьяна Александровна, моя жена родила мне пять дочерей и ни одного сына, — грустно усмехнулся он. — Потом в 89-м начались беспорядки, и я велел своим людям охранять его — а я к тому времени уже пользовался в городе большим уважением. А через несколько лет обстановка накалилась так, что моим людям пришлось охранять еще и их дом. Я говорил Софико, что им нужно уехать, хотя бы на время, пока все уляжется, и что я помогу им в этом. Мне было невыносимо думать, что Арчил уедет, но его жизнь была мне дороже возможности видеть его. Но Софико сказала мне, что Арчил категорически отказывается уезжать, потому что у него здесь любимая девушка. Тогда я предложил ей быстро поженить их, чтобы они могли уехать все вместе, но Софико сказала, что они с мужем никогда не дадут согласия на этот брак, потому что Арчил связался с какой-то плебейкой и, понимая разницу в положении ее и своей семьи, прячет девушку от них. Вот они и вынуждены были остаться из-за него!
— Так вы не знали, что Арчил встречался с Ией? — спросила я. — Ваши же люди охраняли его и должны были ее видеть!
— Наверное, Арчил думал, что эти люди следили за ним по поручению его родителей, и всегда умудрялся ускользнуть от них. Этот чертенок на своем мотоцикле гонял по таким козьим тропам, по таким переулкам и проходным дворам, где моим людям на машине было не проехать, вот они и не знали ничего, а соответственно, и я. А в тот день… — Он закрыл глаза и долго сидел молча, а потом все-таки сказал: — В ту ночь он ехал, вероятно, тоже к ней, но ему наперерез выскочила машина — и все! Когда мои люди подоспели, уже ничего сделать было нельзя! Его похоронили — и Софико с мужем уехали — я им помог! И она даже не захотела со мной попрощаться — не простила, что я не уберег сына! Даже слова мне не сказала! И только когда она уехала, я сказал матери, что Арчил был моим сыном. Я поставил ему памятник из черного мрамора и заказал по фотографиям этот портрет.
— Как это все печально! — вздохнула я и спросила: — А что вам показал мальчик?
— Я спросил его, знает ли он, кто на портрете, и он ответил мне: «Мой папа». Оказывается, у Ии была их фотография и малыш все знал о своем отце.
— Что же вы теперь собираетесь делать? — спросила я.
— Как что? — удивился он. — Я три года назад овдовел и поэтому завтра же женюсь на Ие и усыновлю мальчика. И тогда мой сын, мой Арчил вернется ко мне навсегда! И мой внук будет носить ту фамилию, которую мог бы носить его отец. Вы окажете нам честь и будете свидетельницей на нашей регистрации со стороны невесты? — улыбаясь, спросил он. — Ведь если бы не вы, я бы никогда не нашел своего внука!
— С большим удовольствием, — искренне сказала я. — Но боюсь, что вы не успеете все как следует подготовить к завтрашнему дню.
— А! — отмахнулся он. — Не волнуйтесь — к обеду все будет готово! Мы завтра своей семьей регистрацию отметим, а уж большую свадьбу будем играть, когда вся родня съедется! Надеюсь, вы тоже приедете?
