— Да, все более и более странно… Неужели Церковь попыталась скрыть тот факт, что христианство происходит от ессеев?
— Такой вопрос возникает не без оснований. Еще один интересный пример: значение Иакова, не апостола, а «брата Господня». По мнению вашего отца, его роль неверно отражена в Библии, поскольку он принадлежал к партии, враждебной Луке и Павлу. В Евангелии от Фомы апостолы после вознесения Господня идут к Иакову Праведнику. Климент в своих риторических фигурах утверждает, что он наряду с Иоанном и Петром получил знание от воскресшего Христа. Вот тут и начинается самое интересное, что приводит нас к рукописи Дюрера… Знаете ли вы, что означает слово «евангелие»?
— Нет, — вынужден был признать я.
— Это происходит от греческого euaggelion, что означает «благая весть». В чем состоит, по-вашему, эта благая весть?
— Не знаю. В том, что Иисус воскрес?
— Да нет же! Благая Весть — это учение Христа. Проблема в другом: Иисус постоянно повторяет, что принес благую весть, но никогда ясно ее не излагает. Конечно, он несет послание мира, любви, но это не возвещенная им Благая Весть. Словно чего-то не хватает…
— Да, но все же не будем преувеличивать! Послание Христа известно и, если можно так выразиться, пользуется популярностью.
— Но неизвестно во всей его полноте! Великая сила Иисуса была в том, что он обращался к еврейскому народу с простыми словами, тогда как талмудисты культивировали элитарность и не желали считаться с современной Иисусу действительностью. Если вдуматься, почти то же самое произошло с катарами на юге Франции почти тысячу лет спустя. Когда речи церковников стали элитарными, оторванными от простого и ясного послания Христа, некоторые священники, отказавшись от латинской мессы, заговорили с народом на понятном ему языке и обрели феноменальную популярность. Такую популярность, что папа испугался конкуренции с их стороны и приказал уничтожить всех без исключения…
— «Убивайте их без жалости»…
— Да. Как бы там ни было, хоть вы и говорите, что учение Христа хорошо известно, но в нем есть два необычных момента. Во-первых, совершенно сверхъестественная сцена преображения.
— Освежите мою память…
— Если рассказывать в самых общих чертах, Иисус привел Петра, Иакова и Иоанна на некую гору — не вполне ясно какую, одни называют Табор, другие Хермон, — и там принял божественный облик.
— А именно?
— Хороший вопрос… Впрочем, я уже говорила вам, что Климент в своих риторических фигурах упоминает другую сцену, когда Иаков, Петр и Иоанн будто бы получили знание от воскресшего Христа.
— И что же?
— Согласно тексту Дюрера и изысканиям вашего отца именно здесь находится ключ к евангелиям. Иисус будто бы передал послание, euaggelion, которое не нашло прямого отражения в Библии.
— Какой-то каббалистический анализ…
— Да. Или герменевтический. Дюрер полагал, что истинное послание Иисуса содержится не в Библии, которая, по мнению вашего отца, представляет собой усеченную историю проповедей Иисуса. Короче говоря, его истинное послание находится в другом месте. Согласно этим рукописям, Христос был ясновидцем, в благородном смысле этого слова, хранителем тайны или абсолютного знания, учение же его будто бы имело целью только одно — передать это знание.
— Что за абсолютное знание?
— Не могу сказать… Откровение, истина. Euaggelion.
— Что-то вроде фразы «Бог существует»?
— Нет. В те времена никто в этом не сомневался. Сенсационной была бы скорее фраза «Бог не существует»… Нет-нет, я думаю, это нечто другое.
— Но что же?
— Если бы я знала, мы бы здесь не сидели… Полагаю, что именно euaggelion был объектом поисков вашего отца, а сейчас это главная приманка для «Акта Фидеи», «Бильдерберга» и, вероятно, многих других любознательных людей.
— Прямо чудеса какие-то!
— Не такие уж чудеса, если хорошенько поразмыслить. Но подождите, это еще не все. Вот что вычитал ваш отец из рукописи Дюрера, который, напоминаю вам, будто бы узнал это от Леонардо да Винчи: Иисус получил некое знание, некую тайну, неизвестно когда и как, возможно, от Иоанна Крестителя, возможно, сам, посредством некоего озарения или предчувствия…
— Подобно Эйнштейну, который проснулся с криком «Е = mc2»…
— Кто знает? В любом случае он начинает говорить, что обладает неким знанием, благой вестью, которую хотел бы передать людям. Но мало-помалу ему открывается истинная природа его современников, и он осознает, что не может прямо передать им свое послание. Они не готовы. Они не поймут. Разве не сказал он: «Не давайте святыни псам и не бросайте жемчуга вашего пред свиньями»?[31]
— Не очень-то ласково…
— Да. Христос не всегда был ласков. Тогда он пытается усовершенствовать людей, чтобы подготовить их к посланию. Он просвещает их разум. Согласно вашему отцу, одна из главных заповедей Христа — «любите друг друга» — это всего лишь один из способов подготовить людей к пониманию благой вести. Фактически все служение его пойдет в этом направлении. Потом, увидев себя преданным и обреченным на смерть, он понимает, что люди по-прежнему не готовы, и решает доверить тайну свою будущим поколениям. И прячет ее.
— Каким образом?
— Зашифровывает.
— Вы шутите?
— Вовсе нет. Представление о том, что Иисус завещал свое знание Иоанну, Петру и Иакову во время преображения или после воскресения, основано именно на этом. И вот здесь-то в игру вступает Йорденский камень. О нем упоминается во многих апокрифических текстах. Якобы Иисус передал свою единственную драгоценность, свое единственное достояние самому верному другу. Тут версии расходятся. Либо Петру, либо Иакову, либо Иоанну, либо всем троим. В одном из документов Наг-Хаммади говорится даже, будто драгоценность Христа перешла к Марии.
— Значит, Йорденский камень заключает в себе тайну Иисуса?
Она с улыбкой пожала плечами.
— И вы говорите, что перевели только начало? — удрученно спросил я. — О чем же рассказывается в остальном тексте?
— Ого! Вы слишком многого от меня хотите! Далее в тексте, похоже, говорится об истории Йорденского камня на протяжении веков. Дюрер, подобно нашим разным друзьям, конечно же искал его, и, кажется, ему удалось установить путь, пройденный этой реликвией. Больше я ничего не могу сказать. Завтра я продолжу перевод. Честно говоря, сейчас уже нет сил.
— А какая здесь связь с «Меланхолией»? С этой гравюрой?
— Я пока не могу понять. Возможно, она стала для Дюрера своеобразной памяткой. Там множество символов, имеющих отношение к этой истории, но я не понимаю, что они означают. Есть магический квадрат, разные инструменты, причем некоторые явно связаны с масонской символикой, ангелочек, обтесанный камень… В общем, не знаю. Надо все это изучить.
Она умолкла. Вид у нее был измученный. Но на губах по-прежнему трепетала улыбка.
Я допил виски.
— Что будем делать? — спросил я, поставив пустой стакан на письменный стол.
— Не поняла?
— Ну, я сам не знаю… Все это уж очень необычно. Вы по-прежнему хотите продолжать?
— Вы шутите? — оскорбилась она. — В худшем случае это окажется выдумкой. Но что мы теряем? Выдумка, которой интересовались Леонардо да Винчи и Дюрер, а сейчас интересуются «Бильдерберг» и организация христианских фундаменталистов… согласитесь, такой выдумкой стоит заняться! Эту историю нужно выяснить и предать гласности, верно? К тому же весьма возможно, что эта история окажется истинной…
— Именно это меня и тревожит! Тайное послание Иисуса… Зашифрованное… Которое будто бы скрывали две тысячи лет. Вы уверены, что именно мы должны его искать?
— А вы предпочитаете тех типов, что напали на вас?
Вот на это трудно было возразить! Как бы там ни было, я понимал, что никогда не сумею уговорить ее бросить это дело. Что меня почти устраивало — давало мне опору, не позволяло отступить. Ведь я тоже хотел знать.
— Значит, будем продолжать?
— Разумеется! Мне нужно выспаться сегодня ночью, а завтра я вновь засяду за перевод.
— А я?
— А вы отправитесь в Национальную библиотеку и отыщете микрофильм, на который ссылается ваш отец в заметке на оборотной стороне «Джоконды».
— Я вижу, вы все предусмотрели…
Она улыбнулась:
— Да.
В это мгновение ноутбук негромко пискнул. Софи села за стол, а я склонился над ее плечом.
— Хейгомейер?
Это был наш друг-пират. Последние новости от него мы получили еще в Горде. Всего лишь позавчера, но, казалось, прошла вечность.
— Да.
— Я узнаю ваш псевдоним, а железяку нет…
— Он может опознать наш компьютер? — удивился я.
— Да, — ответила Софи. — Это не так уж трудно.
