Таранов коротко, избегая подробностей, рассказал.
– Сурьезно, – сказал Пароход. И кенты его – тощий Петруня и качок Фара – кивнули: да, сурьезно. Собственно, им было все равно, по каким статьям залетел в СИЗО пассажир. Главное, что он не из блатных… Опер-то поставил задачу жестко: любым способом вытянуть из него все, что можно. Но на блатаря внаглую не наедешь – братва потом спросит строго. А фраерок – будь он хоть какой мокрушник – он и есть фраерок. По правильным понятиям, конечно, и фраера щемить ни за что не положено… тоже спросить могут. Но лоха-первопроходца легко запутать, создать такую ситуацию, в которой он сам на себя косяков навесит[10]. А когда пассажир совсем косячный, за него никто биться не станет… А кум за этого Пивовара подбросил и дури, и спирту. Будет чем Новый год встретить.
Так рассуждал Пароход. До того момента, пока не всплыло в разговоре погоняло: Колобок. И вот тут Пароходу стало кисло. Об убийстве Колобка в централе, конечно, знали – Колобок не последний козырь во Владимирской колоде. Но схлестнулся он с настоящим Козырем… Вот Козырь-то, видно, Колобка и отправил на тот свет. И выходит, что Пивовар этот работает на Козыря… А кумовской – сука хитрожопая – ничего про это не сказал. Сказал только: будет мокрушник. Надо его пригреть, а потом защемить.
Но если этот Пивовар под Козырем ходит, то щемить его опасно. Очень опасно. Начнешь щемить Пивовара – Козырь вилы поставит, не начнешь – кумчасть кислород перекроет. А на голяке сидеть – тошно. Хреново на голяке… Вот и думай, как жить.
– Ну ладно, Пивовар, – сказал Пароход, – садись чай пить. Ты, брат, в правильную хату попал.
– В правильную хату? – непонимающе спросил Иван. На самом-то деле он отлично знал, по крайней мере, в теории, что такое правильная хата.
– В правильную, Пивовар, в правильную. В ЛЮДСКУЮ. У нас никто никого не щемит. Убираемся по очереди. Захочешь – войдешь в кентовку, не захочешь – никто тебя напрягать не будет. Но одному, конечно, трудно…
Сели пить чай. У Ивана «к столу» почти ничего не было: сигареты и половина плитки шоколада. Он положил их на стол. Это было встречено с одобрением.
Так началась владимирская эпопея Пивовара.
Потом ему отвели место, и Иван, извинившись, лег отдохнуть. Спать ему не хотелось, но хотелось спокойно обдумать ситуацию. Он прекрасно видел неискренность углового… его удивляла поспешность, с какой его приняли в кентовку. Что-то тут не так, что-то определенно не так… Ладно, решил Иван, не будем спешить с выводами.
Иван заснул. Это было совершенно нормально – вот уже четверо суток он находился в состоянии крайнего напряжения. Даже железный человек устает, устал и Таранов. Он уснул, приснилась синяя гладь воды озера Городно, полет чайки и плеск рыбы в камышах. И озерные лилии, вплетенные в волосы Иришки…
Сон – отдушина для зэка. Возможность забыться, нырнуть в прошлое, ощутить себя на воле.
Но приходит пробуждение. И снова – стены, шконки и соседи, которых ты не сам себе выбрал. Тюрьма – это постоянный стресс. Это постоянная нехватка кислорода в переполненных и прокуренных камерах. Это круглосуточно горящий свет… клопы, мыши, тараканы… неопределенность в отношении своей дальнейшей судьбы, отсутствие связи с близкими тебе людьми. В таких условиях сон – единственная отдушина для зэка. По крайней мере, в первые дни, пока не привыкнешь.
Иван спал, а Пароход, подкуривши дури, уже строил комбинацию, которая должна была нейтрализовать Таранова. И сохранить лицо перед арестантами. Реализацию плана он наметил на новогоднюю ночь. Под действием дури ему казалось, что план великолепен.
* * *
Новый год – он и в неволе праздник. Конечно, у человека, который сидит за решетками, стенами и колючкой, свой отсчет времени. И праздники есть более существенные: письмо – праздник, передача – праздник, свидание – еще какой праздник. Но и Новый год грех не встретить.
Тут каждый выходит из положения как может. У кого на столе – икра и шампанское. У кого – спирт низкопробный, анаша. А кто и кружке чифиря рад безмерно… Все, как на воле. Только еще обнаженней и жестче. И намного дороже.
– Попрошу к столу, братья, – произнес Пароход. В хате началось движение. Таранов остался сидеть на шконке. Ему было нечего положить на стол, а участвовать в празднике на халяву он не считал возможным. Иван сидел и разглядывал самодельные гирлянды, которые появились, пока он спал. У самой решки пристроилась картонная елочка на «снежном» сугробе. Рядом с ней – картонный же Дед Мороз… жизнь есть жизнь, и даже в тюрьме людям хочется светлого. Впрочем, в тюрьме этого хочется больше, чем на воле.
– А ты, Пивовар, что сидишь, как неродной? – спросил Пароход. – У нас так не делают. Надо, брат, отметить третью вешку.
Таранов спрыгнул со шконки, сел к столу. Потом расстегнул браслет «Омеги», положил на столешницу:
– Вот, ребята, вношу свой пай… а больше у меня ничего и нету.
Пароход, жадно глядя на дорогие и престижные часы, произнес:
– Брось, брат. Какие между арестантами счеты? Сегодня я тебя угощу, завтра – ты меня. Мы же не барыги.
Он уже прикидывал, как присвоить часы.
Все население хаты разбилось на кентовки… только опущенный остался в своем углу на дальняке. Пахло чифирем, колбасой и хорошим табаком. Как и все, сидельцы любят встретить Новый год «красиво». И то, что на воле кажется сущим пустяком, за решеткой приобретает совсем иной смысл… например, пачка приличных сигарет.
– Ну, братья, – сказал Пароход торжественно, – проводим уходящий год. Ну-ка, Петруня, – Петруня, тощий и шустрый, вытащил из-под стола пластиковую бутылку из-под «пепси». Он почти дрожал от предвкушения выпивки. Он достал бутылку и быстро налил по четверти кружки. Остро шибанул по ноздрям запах спирта.
– Напополам разводил, – сказал Петруня.
– А почему он красный? – спросил Иван. Пароход засмеялся и сказал:
– Что – по понятиям красный западло?
– Нет, – пожал Иван плечами, – не западло. Я просто спросил.
Петруня понюхал спирт и произнес:
– Да я его клюковкой подкрасил… а че?
Пароход ухмыльнулся:
– А ниче, Петруня. Вспомнил я, как на малолетке парился. Там, на малолетке-то, многим пацанчикам хочется под блатных косить. Там за красный цвет и опустить могут. Вот, помню, один пацанчик, сильно умный, решил на Новый год сделать блудиловку…
– О! – перебил углового Петруня. – Блудиловку я уважаю. Сам делал. Берешь, значит, батон и разминаешь в шлемке со сгущенкой. Сверху обмазываешь маслом – и карамелек, карамелек… Ништяк выходит блудиловка.
– Не перебивай, Петруня. Так вот, пацанчик один на Новый год блудиловку смастрячил. Вот, мол, пацаны, – торт. А пацаны посмотрели – и торт этот ему в морду… а почему?
– Почему? – спросил Фара. Ему не терпелось выпить.
– Потому что этот бес блудиловку для красоты свеклой покрасил. Запомоил, стало быть, Новый год пацанам. Но ладно, мы-то не шалупонь малолетняя наблатованная… Выпьем, братья!
Выпили. Спирт был явно не высокого качества, но в условиях СИЗО и такая выпивка для большинства сидельцев не доступна. Закусили вареной колбасой… тоже, кстати, не у каждого на столе.
– Как тебе наша елка, Пивовар? – спросил Пароход.
– Красиво, – похвалил Иван сдержанно.
– Э-э, брат, это что? Вот под Нижним один барыга чалится. Так он себе на зоне-то двухэтажную фатеру поставил, а из Канады выписал елку по каталогу. За полторы штуки баксов.
А Фара спросил:
– А кто этот Каталог? Катала, что ли, главный?
Образованный Пароход – он почти девять классов закончил – ответил:
– Ну ты, Фара, грамотей! Вместо мозгов у тебя мускулы. Каталог – это такая книжка, список с товарами. Выбираешь и посылаешь маляву: хочу, в натуре, котлы. – Пароход ткнул в «Омегу». – Или, например, резиновую бабу… тебе и присылают.
Фара спросил недоумевая:
– А что же он себе резиновую бабу не заказал? Я бы заместо елки бабу заказал.
– Ты что же думаешь – у него на бабу денег нет? Да на кой хрен ему резиновая нужна – ему прямо на зону живую доставят. Да не одну… А то – резиновую!
На другом конце стола, где сидела другая кентовка, выпили чифирю. Там шел свой разговор:
– Это еще не чифирь, – говорил, размахивая руками, благообразного вида сиделец. – Мы вот на больничке год назад как чифирек варили? Берешь сто граммов молока, воды тоже стошку. Половину маленькой ложки маслица добавляешь и ложек восемь чая. Но чай чтобы обязательно – «Майский»… Как сварил – сцеди. Получается граммов сто пятьдесят. Ух, забирает! Вроде как стены хаты шире становятся и свету больше… Вот это чифирь!
– А отходняк с твоего чифиря? – спросил другой сиделец.
– Вот отходняк, брат, тяжкий, – вздохнул первый.
