мы с Викой нарядили чудесную маленькую елочку. Игрушки смастерили сами. Купили только гирлянду – из крохотных фонариков, зеленых и золотых. Она преобразила нашу комнату.
В январе к нам первый раз приехал Карамазов. Повел меня в кафе, как взрослую! Говорил, как я похорошела, хвалил новую прическу… Потом рассказал про родителей.
После избиения Карамазова на папашу завели уголовное дело. И тут он сделал ход конем: объявил, что накинулся на соседа, потому что тот приставал к его дочери. Одна из соседок подтвердила, что я проводила у Карамазова по несколько часов в неделю. Пробиралась к нему украдкой, а он оставлял для меня открытой дверь…
Эта женщина жила напротив Карамазова. Я ее толком и не знала. Всплывало в памяти что-то болонистое и блондинистое… Должно быть, торчала целыми днями возле дверного глазка, шпионила. Интересно, чем папаша ее подкупил?
– Если к словам твоего отца отнесутся серьезно, тебя неминуемо коснется эта история, – сказал Карамазов. Он выглядел старым и больным. – Мне жаль. Ты можешь услышать про меня много разнообразных гадостей.
– Я и сама могу наговорить про вас разнообразных гадостей! – живо откликнулась я.
Карамазов засмеялся и придвинул мне свое пирожное.
– Угощайся…
– А вы?
– Не люблю сладкое.
Дважды повторять не пришлось. Я схомячила эклер и только тут догадалась, что мой старикан озабочен всерьез.
– Ну вы чего! – Я положила ладонь ему на руку. – Карамазов, не раскисайте! Все обойдется! Если меня в ментовку вызовут, я за вас там всех порву. Папашу выгораживать не стану, не мечтайте.
Он криво улыбнулся.
– Спасибо, Санечка. Признаюсь откровенно, я очень боюсь тюрьмы. Если когда-нибудь тебе станут говорить, что и в тюрьме есть жизнь, не верь. Никакой жизни там нет. А для меня, если сбудутся мои опасения и твой отец подведет меня под сто тридцать четвертую статью, как ему мечтается, она закончится в буквальном смысле. И весьма мучительно. Ох, Саня, можно оправдаться, если ты что-то совершил. Но невозможно оправдаться, когда ты ничего не совершал.
Я ни черта не поняла из его бессвязной речи и сказала ему об этом.
Карамазов поднял на меня слезящиеся глаза:
– Может быть, мне придется уехать.
– Куда еще?
– Пока об этом рано говорить… Лучше расскажи, как дела у Вики!
…Карамазов приезжал еще дважды. Последний раз я видела его в середине февраля. Он привез мне книгу сказок с иллюстрациями Ники Гольц. А затем исчез, не оставив ни письма, ни записки. Никто не знал, куда он делся.
Однажды нас с Викой пригласили в гости. Девчонки с ее работы сняли вскладчину домик. Болтали, валялись в гамаках, дурачились, а вечером гадали со свечами.
Стоял конец мая. Цветы шиповника после дождя осыпались на землю. Белые лепестки напоминали крошечные скорлупки, из которых выбрались птенчики и улетели.
Вечером, загрузившись в электричку, я положила голову Вике на плечо и сонно пробормотала:
– Домой ужасно хочется…
И вдруг поняла, что под домом я имею в виду нашу комнатку на двоих. Ветки, лезущие в окно. Дребезжание трамвая. Свет фар, полосующий стены.
Впереди целое лето. Я устроюсь на подработку, а в конце августа Вика возьмет недельку отпуска, и махнем вдвоем на море… Она будет в шляпе рассекать по набережной и красиво пить вино с каким-нибудь отставным военным. А я – сидеть на пляже, швырять камешки, прыгать в волнах… Отличное лето у нас с ней будет на двоих!
* * *
Так всё и вышло.
Было лето, было море. Абрикосы, кусачие медузы, сметана на обгоревшие плечи и три дня в больнице: напоследок мы налопались несвежих шашлыков.
Я чувствовала себя гладкой, как галька, обкатанная морем. Иногда украдкой лизала руку, чтобы ощутить соль на языке. На море я впервые начала читать Вике по вечерам – те же сказки, которые когда-то читал мне Карамазов.
В начале сентября сестра вернулась в свое кафе, а я – в свою школу. Жизнь пошла по накатанной. Я не завела друзей. О чем мне было говорить с избалованными детишками, которых если и лупили, то только бабушки полотенцем по шее? Иногда мои одноклассники ляпали такое, что хоть стой, хоть падай. У одного родители стали на ночь забирать телефон, чтобы он не тупил до утра в играх… Так этот деятель всерьез вещал на перемене, что они нарушили его границы. Границы! Умереть не встать!
Но в целом они все были милые и безобидные. Как щеночки. Чистенькие, свеженькие! Половина из них еще и красила волосы в разные цвета, в том числе и парни. Один с зеленым гребнем, другой с синими кудрями… Сначала я думала: ну и дичь! Но потом как-то привыкла. Со временем мне даже стало нравиться.
Вот что поразительно: учит тебя жизнь, учит, а все равно остаешься дураком.
Это я про себя.
Когда Вика стала возвращаться после работы с таким лицом, будто целый день отдыхала в раю, я подумала, что ей повысили зарплату. Ясное дело: раз человек светится, значит, ему дали денег!
Дошло до меня только тогда, когда этот парень за ней заехал.
Вика вернулась в восемь, но вместо того чтобы упасть на кровать, вдруг начала прихорашиваться. Губы накрасила. Локоны завила по-быстрому.
– Я и не знала, что у нас есть щипцы, – говорю.
– Вчера на «Озоне» заказала, – отвечает Вика. И глаза у нее такие, будто «Озон» привез ей не китайскую плойку за триста рублей, а сертификат на виллу в Италии.
Причепурилась и давай приплясывать у окна. Налево посмотрит, направо. Снова налево.
– Шею, что ли, разминаешь?
Вика рассеянно обернулась. Тут под окном посигналили. Вжух – и Вики уже нет! Только колышется штора и висит в воздухе запах ее духов. А мою сестру будто вымели из комнаты метлой.
Я открыла оконную створку и перевесилась через подоконник.
Возле подержанного седана стоял парень с букетиком роз. Видали мы букетики и получше! Да и сам парень меня разочаровал. Я-то ждала красавца. Разворот плеч во всю улицу. Квадратный подбородок с намеком на щетину. Глаза со стальным блеском. Обязательно синие!
Цвет глаз я со своего второго этажа, допустим, не разглядела. Но ни плеч, ни подбородка у него не было. Парень как парень – ничего примечательного. Уж точно не такой, из-за которого можно вспыхнуть, как вольфрамовая нить.
Он улыбнулся Вике. Улыбка обаятельная, надо признать. Моя сестра вышла ему навстречу так чинно, будто это не его она дожидалась, скача, как обезьяна, по подоконнику. Парень обнял ее, сунул цветы. Идиот, куда они ей? Вика положила розочки на капот, и
