class="p">Ника не видела его лет десять. За прошедшие годы он чуть оплыл и теперь будто придавливает собой не только кресло, в котором сидит, но и стол, на который опирается локтями, и даже пол в комнате не кажется столь же тяжелым и плотным, как Широков. Лицо желтоватое, под глазами мешки, взгляд тусклый, усталый, но не злой. На безымянном пальце левой руки кольцо «спаси и сохрани».
— Как ты выросла, смотри-ка. Чай, кофе? — спрашивает Широков. — Сам не сделаю, но вон там чайник с чашками.
Он показывает в угол комнаты, где на небольшом холодильнике стоят электрический чайник, пакетики, чашки и ложки. Как в больничной палате.
— Нет, спасибо.
— Сразу к делу, значит? Хорошо. — Он прихлопывает слово «хорошо» ладонью. — Чего не сидится дома?
Ника снова рассказывает про спам, наводки в письмах, снова видит скепсис.
— С какой целью ты виделась с Бардаховым?
— С Якутом?
Широков кивает.
— А почему спрашиваете?
— Не могу сказать.
— Ну а я не помню ничего. Все как в тумане.
Широков качает головой.
— Давай без этого. Ты же встречалась с ним дважды, последний раз на этой неделе, вы вместе уехали.
— Знаете, я вот только одно помню. Что вы не можете говорить со мной без опекунов.
— Все верно.
— Тогда почему мамы или Китаева здесь нет?
Широков вздыхает, откидывается в кресле, скрестив руки на груди.
— Слушай, мы с тобой сейчас просто болтаем, как старые знакомые. Не под запись.
— Поддерживаю, — кивает Ника. — Поболтать я готова. Делу сектанток дали ход? Нашли, кто тут у вас доводит девушек до самоубийства?
По лицу Широкова идет мелкая рябь. Занавеска за спиной Широкова колышется, за ней кто-то стоит.
— Ты о чем?
— Одна в реке утопилась, другая вскрыла вены на Потоке. Разве вы не в курсе? Почему о них не говорят?
— А чего о них говорить? Наркоманки кончают с собой, вот это новость.
— И никого не интересует, почему это происходит?
— Да почему это должно кого-то интересовать? Ты город видела? Это тебе не Сочи. Чему ты удивляешься? Не хватило денег на дозу, поругалась с парнем, за косичку дернули, мало ли ситуаций… И кто они были? Девушки неблагополучные. Ты мне про реку говоришь… — Он находит в стопке на столе папку, раскрывает. — На реку у нас пришла… Петрова Анастасия Рафаиловна девяносто пятого года рождения. Не замужем, детей нет, состояла на учете в диспансере. — Он отрывает взгляд от страницы. — Смотри-ка, прямо как ты. Образование среднее, постоянного места работы нет, жила с отцом, год назад ушла из дома.
— Куда ушла?
— Да кто ж ее знает куда. Где-то по впискам моталась, наверное. У мужика, может.
— Она тоже ходила в «Белое солнце»?
— «Белое солнце»? Это те, что в «Рассвете»?
— Да, секта. Все девушки увлекались нью-эйджем, шаманизмом.
— Тем более, чего ты от них хочешь? Такие только и топятся. И секта — очень громко сказано. Сидят в ДК и молятся.
Сощурившись, он всматривается в Нику.
— Ты поэтому к Бардахову ходила?
— Я искала Светлану Баеву. Мне сказали, что она была в секте.
— Так. Это тебе Бардахов сказал, где она с собой покончила?
Ника качает головой.
— Ты общалась с кем-нибудь еще из «Сияния»?
Ника вспоминает Андрея, его глупый смех.
— Нет.
Из-за занавески за спиной Широкова показывается узкая женская рука. Она сжимает ткань, сдвигает ее в сторону.
— Самоубийства… — Широков вздыхает. — А где их нет? Вот настоящая проблема у нас в городе — наркомания. И наркоманки, которые себя поджигают по чердакам. День города на носу, а тут такое, все на ушах стоят.
— Особые староалтайские наркотики, наверное? После которых бензином обливаются. Она сказала, что виновата, просила у кого-то прощения.
— И что? Имена называла?
— Нет.
— Ну и что здесь искать, скажи мне? — Широков опирается на стол, склоняется ближе к Нике, наставив на нее палец. — Хочешь добрый совет? Не лезь туда, куда не просят. Прекращай играть в детектива, Шерлок. Это в романах у нас следствие ведут все кто ни попадя, от санитарки до монтера, а в жизни на это есть следственные органы. У нас всё под контролем.
— Не сомневаюсь.
Из-за занавески показываются длинные темные волосы, сероватый лоб, белесый глаз, разбитый нос, второй глаз заплыл — Айта. Ее не стало перед Никиным десятым днем рождения.
— Я бы хотела, чтобы вы завели дело, — говорит Ника. — Расследовали. Может, до самоубийства их доводят, как в «Сиянии»?
— А ты правда хочешь, чтобы я расследовал? Вот серьезно.
— Конечно.
— То есть хочешь присесть.
— А я-то здесь при чем?
Широков понимающе улыбается, мол, нашла кому вешать лапшу.
— Мало кто в курсе, что ты здесь, но слухи расходятся быстро. Дочка Дагаева в городе. Может, это ты ту бабу подожгла? Заманила на чердак, облила бензином и того. А Толя тебя отмазывает, как дурак. Может, ты такая же чокнутая, как папаша твой, а? Труп нашла в заброшке. Это совпадение или кто-то тебе сказал, что он там?
— Я же говорю про письма.
— Письма, да. Ты говоришь со спамом. И что на это скажет суд, а?
Айта выходит из-за занавески, встает за спиной Широкова. Лицо ее разбито, нос свернут набок, хрящ торчит белым наростом. В руке у Айты кусок сырого мяса.
Широков оборачивается, смотрит сквозь Айту.
— Что там?
Ника качает головой.
— Ничего. Вы помните Айту?
Широков замирает, внимательно смотрит на Нику.
— Какую?
— Айта. Разбила себе голову в загородном доме.
Он помнит, это заметно. Снова оборачивается на занавеску, складывает два и два.
— Значит, галлюцинируешь вовсю.
— Просто я шаманка. Шаманская болезнь, астральный мир. Мы с Якутом это обсуждали. Он сказал, что здесь место силы, духи громче говорят.
Широков хмыкает.
— Слушай, ну я знал, что все плохо, но не подозревал, что настолько. Тебе, может, опять прилечь в больничку, отдохнуть? Тут и здоровый человек кукухой поедет, труп найти, потом еще самоубийца, пожар…
— Это не мне решать. Если захотят, положат сразу же. А Айту вы должны помнить. Вы же к ней приезжали.
— Ты все перепутала. И это не твое дело, — повторяет Широков с нажимом.
— С каких пор
