Вот вам, извольте! Средь бела дня, на виду у всех посторонний человек из чужой квартиры вынес ворох очень неплохой одежды и уехал с ним в неизвестном направлении. Грабили, люди, ваши квартиры, и будут грабить! И ничего вы с этим не сделаете и не пытайтесь даже! Вы и не пытаетесь.
Только собралась я трогаться в путь, как в окошко моей «девяточки» заглянула знакомая физиономия.
Открыла я дверцу:
— Садись, Паша. Что скажешь?
— Время идет, Ведьма.
Знал бы ты, Пашенька, как надоел ты мне. Ладно, родненький, давай-ка я с тобой по-другому поиграю.
— Идет, знаю, что идет, Паша. Да эти Филипповы…
Взметнулся весь, зацепила!
— Что Филипповы? Куда делись?
— Вера сбежала из города, видно, договоренность у них с братом такая была. А Дмитрий — у меня, еле живой, я его с того света вынула. Есть здесь люди, которым он нагадил так, что его приговорили. Знала бы я про это раньше, так не поручилась бы…
Для Паши это новость. И, чувствуется, верит. Умею я разговаривать так, что мне верят и безо всякой экзальтации, без пропарывания мебели.
— А зачем вынимала? Пусть подыхал бы!
Смотрит Паша на меня снизу вверх умными глазами, с недоброй такой хитрецой. Далеко пойдет парнишка. Не чета он Фиксатым, Лобанам и подобному им уголовному быдлу.
— А чтобы от поруки освободиться, — отвечаю. — Я про Дмитрия теперь и думать не хочу. Отдаю его тебе — и в расчете. Бери с него что и как хочешь.
— Я возьму!
Опять у него кулаки сжались. Но на сей раз от настоящей злости.
— Я и сестру из него вытрясу! Подонок!
— А тебе, Ведьма, на будущее советую не поручаться так легко за всякую шваль, а та ведь и не простят тебе, как я, в следующий раз.
— Хорошо, Ява, ответ твой я уважаю, но жить буду своей головой.
— Ну, живи, живи!
Эмоциональная часть на этом завершилась, и мы еще немного побеседовали на темы чисто технические — обговорили детали передачи Дмитрия и степень моего участия в этом. Он понял и принял мое желание оказаться пленницей вместе с Филипповым, так, как и нужно было, не усомнившись в чистоте моих помыслов. Это было удачей и повышало шансы обвести бандитов вокруг пальца.
Расстались же мы почти сердечно, довольные друг другом.
4+16+29 — «Не тратьте времени на сожаления о случившемся. Происшедшее всегда оптимально. Участвуйте выбором в предстоящих переменах».
Кости, поблескивая гранями, лежали на ладони и успокаивали меня в грехах совершенных и совершаемых. А предстоящие перемены, события то есть, мною уже выбраны, более того, можно сказать — организованы. Организованы, надеюсь, ко благу моему и Дмитрия Филиппова.
Не по-зимнему яркое солнце грело меня сквозь лобовое стекло машины. Черные частоколы резко выделялись на снежной, слепящей белизне. Снежной белизной окружены дачные особняки и сараюшки и одеты ею же сверху, как неровными, неопрятными шапками. В приспущенное окошко дышит не вызывающий озноба ветерок, пахнущий чистым дровяным дымком. Зима еще в силе, но уже на исходе. Кожей чувствуется.
Год назад, примерно в это же время — было тепло, но с крыш не капало, — тоже на даче, осуществился мой роман с Костей Чекменевым, человеком во многих отношениях достойным. «Совращение строптивой» — дала я название тем четырем, проведенным вдали от всякой надоеды дням. Вот уж где мне не пришлось тратить время на сожаление о случившемся! Впоследствии нашего с ним суммарного ума вполне хватило для сохранения на долгое время приятных взаимоотношений без каких-либо попыток ограничить свободу друг друга. А значит, происшедшее между нами было оптимальным. Мы и сейчас телами дружим. Видимся, правда, редко, за суетой, которая у каждого своя. Но зато как хорошо нам видеться!
Лирика, лирика! А вот это уже проза. Из двери избушки появился Дмитрий со сбитой на затылок шапкой и в куртке нараспашку. Пришлось подождать, долго он там пробыл. Чай со сторожем гонял, что ли? Ой невежливо по отношению к даме!
Следом за ним, мелко перебирая ногами, обутыми в валенки со срезанными голенищами, скатился по ступенькам Ефимыч, затрусил сбоку широко шагающего Дмитрия, что-то быстро ему говоря и отчаянно жестикулируя обеими руками. У калитки Дмитрий соизволил наконец повернуться и глядел снисходительным барином до тех пор, пока у сторожа не иссяк словесный поток, после чего коротко рассмеялся и хлопнул Ефимыча по плечу. Тот рассмеялся тоже.
Я открыла дверь изнутри.
— Извини, пришлось задержаться, Дмитрий забросил вперед себя кожаный облезлый кейс и, перехватив мой заинтересованный взгляд, со вздохом взялся за пояснения.
— Сто лет назад хорошо было сто лет назад, правда? — спросил, подавшись ко мне всем телом.
— Нормально! — согласилась я, трогая машину с места.
— Так вот, сто лет назад собрался я сюда поработать в тишине. Добрался на попутках — машина в ремонте была, и захватил с собой весь свой юридическо-финансовый архив. — Он побарабанил пальцами по кейсу. — Не помню кто и зачем, но наутро выдернули меня по сотовому в город. Бумаги с собой брать не стал, оставил Ефимычу на сохранение.
Он посмотрел на меня: как, мол, реагирую на его вранье. Я никак не реагировала. Осторожно вела машину по ледяной дороге, всемерно сдерживая внутреннее ликование.
— Срочных среди них нет, так и валялись с тех пор у него. А теперь кто знает, где завтра буду, лучше при себе держать.
Недооцениваешь ты меня, поплавок мазутный, до такой степени, что не сообразил бумаги свои забрать после моего отъезда. Это тебе отрыгнется! А с Ефимычем ход верный, молодец! Возникнет у людей нужда в твоих бумагах, будут их искать в ваших с Верой квартирах, на даче, еще где-нибудь, но только не в избенке сторожа.
На даче было холодно, не топлено. Не разуваясь, только оббив снег с обуви, мы прошли внутрь. Дмитрий занялся растопкой печи приготовленными заранее обрезками досок, а я, удостоверившись, что машина, загнанная в тихий закуточек перед домом, хорошо видна е дороги, прошла на кухню, таща сумки с закупленной едой.
Несколько обогревателей и печь быстро сделали свое дело, и через некоторое время, достаточное для приготовления десятка разнообразных бутербродов и сервировки стола в комнате, в помещениях можно было находиться, не дыша паром. Кипящий чайник занял свое место. Заняли места и мы с Дмитрием — друг напротив друга, но это только так сказано, потому что понимали мы, что разговор, созревший как осенний фрукт, будет далеко не дружественным.
— Эксгумация, эксгумация! — бурчал Дмитрий, разливая чай. — Страшно-то как, эксгумация!
Я приказала себе забыть, что эксгумация — всего лишь тактический ход, порождение моей фантазии, вранье, такое же, как его объяснение появления кейса из жилья Ефимыча.
— Помнится, ты говорила, что имеешь возможность добиться отмены эксгумации?
— Не отмены, — поправила я его, — а невыдачи на нее разрешения.
— За взятку?
Я хмыкнула и занялась бутербродами.
— Размер взятки?
— Это надо мне или тебе? — ответила с полным ртом. — Тебе! Что же спрашиваешь, будто торгуешься?
Он надолго замолчал. Я была голодна, впереди, совсем скоро, нас ожидала очередная неприятность, и пауза мной была использована для еды. Наелась плотно и быстро. Не отставал от меня и Дмитрий, не ожидавший ничего плохого. Жевал он, правда, с задумчивым видом, но это меня не касалось.
Вообще, со вчерашнего вечера я как-то слишком участливо отношусь к нему — и это зря. Когда его пригласят на кулачки Пашины специалисты этого дела, надо будет остаться равнодушной.
Дмитрий, налив нам еще чайку, сыто развалился на стуле и попросил-таки ответа на поставленный вопрос:
— Ну?
— Веру, пожалуй, адвокаты отмазать смогут, — сменила я тему, — а вам с Аркадием придется сесть за убийство.
— Послушай, Татьяна, — он навалился грудью на стол, подавшись ко мне, — ни я, ни Вера не подтверждали твоего предположения, что Аркадий жив. Не отрицали, да, но и не подтверждали. В конце концов, мог же он быть похоронен в другом месте, по необходимости, о которой посторонним знать не нужно?
— Конечно, мог, — соглашаюсь, — если бы умер.
— Ну вот, ты опять!.. — огорчился Дмитрий.
Я открыла записную книжку и назвала ему дату поступления в чебоксарский банк их денег. Она не оставляла сомнений в том, что перевод из Тарасова состоялся после смерти Аркадия. Дмитрий принял это к сведению, но высказаться не соизволил, сидел в ожидании.
— Дата поступления всех трех счетов одна и та же, — продолжила я, — а значит, и день отправления отсюда скорее всего один на всех. Что получается?
— Что? — эхом отозвался он.
— То, что лже-Аркадия хоронят, через день-другой после похорон настоящий Аркадий, Вера и ты прибываете в банк и совершаете операцию по переводу каждый своих денежек в Чебоксары! Так?
— Так, так! — вяло кивает головой Дмитрий.
