Ознакомительная версия.
А тут как раз такой приятный ранний вечер, я под хорошей охраной (интересно, а ночью эти два парня или их сменщики меня тоже охраняют?). И вот я открываю ЖЖ девушки Лены и вижу там всякую веселую переписку с друзьями.
Так, а тут у нас что? Много стихов, занятно. Вот даже один как бы коллективный — друзья развлекаются. Кажется, будут потом вместе эти строчки петь и хихикать. Или уже так сделали, странице больше двух месяцев.
ВСЕ:
внутри у нас вселенная
большая, широченная.
Лена, давай!
ЛЕНА:
пока придумалось только —
и вам она откроется,
как вся святая троица.
IGOR POTERYAEV:
:)
ЛЕНА:
Ну, хорошо, еще вот так —
и вам она распахнута,
как александра пахмутова.
а кто вот так вот скалится,
в нее не допускается.
IGOR POTERYAEV:
круто. Может, как-то развить про то, что там есть? Во вселенной этой?
ЛЕНА:
а там мы ходим тощими
с авоськами и тещами
(к сожалению).
IGOR POTERYAEV:
а там мы ходим голыми
с большими суши-роллами.
ЛЕНА:
а там мы ходим лысыми
с бездарными актрисами,
и там мы ходим пьяными,
не скрытые панамами.
IGOR POTERYAEV:
полета не хватает, ветра под крыльями. Ленка, давай, давай, ты же всё можешь!!!:)
ЛЕНА:
и ветер в небе сильными
нас обнимает крыльями.
IGOR POTERYAEV:
О!!!
ЛЕНА:
в общем, начало такое —
внутри у нас вселенная,
большая, широченная —
вам следует понять ее
и заключить в объятия.
Конечно, я тогда, сначала, еще не понимал, что у меня перед глазами. Кто это там у нас «всё может»? Ну, покажите, покажите мне — что такое «всё».
Вот тут у нас что за стихи?
Ты независим и горд, как слон —
Пройдет по телу приятный зуд.
Гиены верят, что ты силен —
А после горло перегрызут.
А что, она хорошо пишет. Я представил себе ее смешное, в общем, лицо — волосы падают на серые глаза, нос совершенно не итальянский (чуть толстенький), непохожа на новую русскую из города Урюпинска-Дальнего, на звезду из Гадюкина-Центрального, просто девочка… Стоп.
Что это я только что прочитал? Прочитал три страницы назад и не заметил, думая о чем-то своем. Почему оно заставило себя вспомнить? Что это было?
Знаешь, мама — Бога банкиры жирные
Нам такие силы дают кредитами!
Их бы в дело! Нет, мы растем транжирами,
Вроде бы богатыми — но сердитыми,
Прожигаем тысячами — не центами
Божье пламя — трепетное, поэтово!
Но они потребуют всё. С процентами.
И вот лучше б нам не дожить до этого.
Кто это написал?
В растерянности я попытался оторваться от проклятого экрана. Так нельзя. Что я делаю? Чем я занят?
Я вдруг представил себе Палермо — город с отвратительными нищими окраинами (окраины все такие?), из которых можно час выруливать на страду (вот же она за сетчатым забором — но попробуй выберись на нее с разбитых улиц, куда тебя занесло). Но есть другой Палермо, с грандиозным Театро Массимо на площади Верди, оттуда надо идти к морю, где гавань Ла Кала, лучше через переулок Оролоджо; там можно остаться навсегда и не уходить. Это настоящая, удивительная Италия.
И по переулку Оролоджо идет девочка, сдувая иногда выпяченными губами волосы, лезущие в глаза. Идет девочка, в голове у нее вот такие стихи. Страшно, что споткнется, упадет, что-то с ней случится. И стихов не будет.
Я попытался взять себя в руки: да что со мной. Может, это не она написала, кого-то цитирует? А кого?
Возвращаюсь к экрану — я, в конце-то концов, занят делом. Я кое-кого ищу. Не девушку по имени Лена — ее я уже нашел, она никуда отсюда не денется. Есть еще один персонаж, который мне нужен. И вот — с тех же самых залитых синим страниц ЖЖ — очень уместные строчки:
По салютам, ракетным стартам,
По воронкам и перестрелкам —
Я слежу за тобой по картам,
Я иду за тобой по стрелкам.
Между строк, по чужим ухмылкам,
По аккордам, по первым звукам —
Я хожу за тобой по ссылкам,
Я читаю тебя по буквам.
Вот этим я и занят: хожу за ней и еще одним человеком по ссылкам. Но проблема в том, что со мной, пока я ходил, что-то произошло. Только что я сказал бы: ну, наконец-то. Вы думаете, дорогая Лена, что я забыл про мягкую травку под каштанами? И не сделал некоторые выводы из того, что вы тут томитесь в странном одиночестве, в «Атлантиде», как в монастыре? Где он, еще один человек, чья кровь осталась на моем полотенце?
Сейчас я ничего этого ей не скажу. Сейчас мне страшно. Пусть прилетают назгулы или приезжают на своих ободранных (мною) «кадиллаках» — я хоть примерно знаю, что с ними делать. Или когда убегать. Что делать вот с этим — я не представляю.
Ну-ка рывком к нормальности. И к делу.
Ведь он есть, этот молодой человек. Или — был. Вот же она о нем пишет, то на одной странице ЖЖ, то на другой:
Пора, мое солнце — вон уже дует губки
Подружка твоя и пялится за окно.
Как нищие, всем показываем обрубки
Своих отношений: мелочно и смешно.
Давай уж откричимся, отдернем трубки
И, воду глотая, камнем уйдем на дно.
И еще строчки:
А он где? Никто не знает; по веществу ведь
Он ветер; за гранью; без вести; вне игры.
Пусть солнце бесстыдно лижет ему вихры,
Пусть он устает от женщин и от жары, —
Его, по большому счету, не существует.
Он существует, пусть и по малому счету. И вот самые последние записи, уже не стихами: «Маша, приеду — поговорим, но я в недоумении от того, что он мне тут устроил. Когда твоему молодому человеку плохо, когда ты рвешься ему помочь, а он выпихивает тебя на обочину — то не знаешь, как это понимать».
На какую обочину? Что он ей устроил? Пока непонятно, и не хочется разбираться.
Не хочется — потому что вот эти стихи. Мне это кажется или нет? Почему от них становится холодно под волосами? Это я заболел, или и правда?..
Была татарская девочка с косичками, не такая уж и красивая, читала стихи толпе, которая время от времени подносила ей, снизу, от края эстрады, стаканчики портвейна. Того, советского, шестидесятых годов. Девочка и девочка: мог кто-то тогда понять, что это же Белла Ахмадулина, звенящий колоколами голос, несущий нас всех вверх, в небеса? Просто девочка. Просто стихи.
А кто воспринимал всерьез Ахматову, когда ей было двадцать с чем-то лет?
Чтобы не свихнуться, добавляю окно в интернете, читаю новости, пытаюсь отвлечься. Пытаются установить число погибших в Цхинвале, по которому били танковые орудия грузин; а вот это совсем не новости. Это с одного из наших винных сайтов, вспоминают историю 1996 года. Насчет «кло-де-вужо» 1992 года на орбитальной станции «Мир». Эта история произошла, когда в космос полетели француз и француженка, Жан-Пьер и Клоди Эньере, последняя оказалась первой в истории французской космонавткой. А она же из Бургундии, она — наш человек. Вот и результат: возник серьезный вопрос, какое вино впервые в истории человечества окажется в космосе. Вино, как выясняется, было в пластиковых упаковках, подбиралось к меню, которое разработал великий Ален Дюкас. Алкоголь и танины усиливаются в невесомости, выяснил Дюкас, поэтому нужны очень нежные вина. Значит — Бургундия.
К черту Бургундию.
Вино к черту!!
Моей дочери скоро будет восемнадцать. Она попадет в мир, где конец любви, первой любви, — это все равно что, глотая воду, камнем идти на дно.
И это всегда страшно, и никакой отец тут не поможет.
Я хочу, чтобы она снова приехала сюда. Да хоть на три дня, пусть в октябре, вместо учебы, неважно. Я повезу ее в Марсалу, крайний юг Италии, я… я покажу ей строки Лены и скажу: это вот так бывает, но потом все-таки проходит.
А что приходит после? — спросит меня она.
Лена: а как насчет фамилии? А вот и фамилия. Лена Зайцева. Просто Лена Зайцева. Даже смешно.
И что можно узнать из интернета о человеке по имени Лена Зайцева?
Ой-ой. А ведь много. Ну-ка, что там сказал мне Василий Павлович насчет того, что девушка попробовала себя на сцене? Пишем: Лена Зайцева актриса. И ведь правда. Ну, это немного смешной театр, я даже такого не помню в Москве — некий подвал… Я что, остался в прежней эпохе? А уехал всего-то весной 2006 года, сейчас осень 2008-го. И там теперь другой мир? Пришли вот такие, и им почему-то очень плохо и очень страшно жить? Не понимаю. Не понимаю.
Ознакомительная версия.
