Катя оглядела критическим взглядом вагон пригородной электрички. Вагон был полон. Усталые, измученные люди ехали домой с работы и сонно дремали, при каждом толчке роняя голову на грудь. Другие люди, тоже усталые, но подкрепленные жизнеутверждающей порцией спиртного, громогласно разговаривали, обсуждая последние политические веяния. Третьи, уткнувшись глазами в газету, сомнамбулически покачивались в такт поезду. Ни одного подходящего кандидата для возбуждения ревности в Сане не нашлось. Разве что тот парень с портфелем… Очень симпатичный. И так и буравит ее взглядом!
Электричка подошла к платформе. Все, почти приехали… Катя набросила на плечо ремень сумки и вышла в тамбур. Стоя возле двери вагона, она нечаянно оглянулась назад. Честное слово, она не хотела смотреть, но так получилось… Их глаза встретились. Как ошпаренная Катя выбежала на перрон и поспешила к знакомой тропинке через лес. Еще решит этот тип, что она ему глазки строила. А ведь она не такая!
Тропинка вилась между деревьями. Утром снег прикрыл землю, потом растаял, но к вечеру подморозило, и под ногой в такт быстрым шагам звонко хрустели льдинки: хруп-хруп, хруп-хруп… Стоял предпоследний день октября, а казалось, что уже наступила настоящая зима.
Озябшая рука потянулась в карман и нащупала твердый прямоугольник бумаги. Что это? Катя поднесла ладонь к глазам. Ну и темень, ничего не видно. Хоть глаз выколи! А, вспомнила она, это визитка того парня, что подвозил ее недавно на шикарной машине. О, да это самый лучший кандидат на роль «другого»! Выглядит он ничего, и машина у него — ой-ой-ой! Санька увидит — ахнет! Как этот парень сказал ей на прощанье: «Девушка, если вы когда-нибудь поссоритесь с мужем…» Вот они и поссорились!
Сзади послышались приближающиеся шаги. Катя оглянулась. Между деревьями скользила темная тень.
Бояться нечего, успокаивала она себя, в нашем городке бояться нечего… Здесь никогда ничего не случается… Но на всякий случай она пошла быстрее.
Шаги сзади также ускорились…
Все ближе слышалось тяжелое, угрожающее дыхание. Катя перешла с шага на бег, но ей так мешала тяжелая сумка с книгами на плече…
Чужие шаги звучали в унисон ее движениям, сливались с ее шагами, как будто срастались с ними.
Горло пересохло от холодного воздуха. Сумка больно давила на плечо… Катя споткнулась и чуть было не растянулась на дороге.
Едва удержав равновесие, она разогнулась, как черная ловкая тень подскочила к ней сзади…
Горло сдавил болезненный спазм. Воздух неожиданно кончился в груди, глаза, поднятые к небу, заволокло странным туманом. В воздухе поплыли серебряные искры, похожие на звезды. Настоящие же звезды неподвижно висели в фиолетовом небе и равнодушно взирали на землю.
Катя нелепо взмахнула руками в воздухе (сумка безвольно сползла с ее плеча и упала) и стала медленно заваливаться на бок, уплывая в черную непрозрачную ночь иссиня-черного цвета…
Когда она неподвижно застыла на мерзлой земле, тень склонилась над ней, пристально всматриваясь в лицо с широко раскрытыми в пустоту глазами. Дрожащие руки неуверенно обшарили распростертое тело.
Вдалеке послышались негромкие голоса и чей-то заливистый смех.
Тень взметнулась, напряженно всматриваясь в фиолетовую ночь, потом осторожно переступила лежащее на мерзлой земле тело и исчезла, бесследно растворившись в фиолетовом сумраке.
Веселый смех звучал все ближе и ближе…
С самого утра весь Славгород бурлил как кипящий котел. Последнюю страшную новость передавали, как эстафетную палочку, из уст в уста. Милиция стояла на ушах. В эту ночь Сухоручко спать не ложился — то отдавал бестолковые приказания ошалелым сержантам, то принимал нагоняй от своего начальства.
Содержание новости было страшным: в лесополосе возле станции нашли мертвую девушку, Катю Новикову, дочку продавщицы из овощного магазина и истопника городской ТЭЦ. Еще страшнее были подробности, которые сопровождали это известие. Каждый распространитель этой страшной новости старался добавить от себя какую-нибудь особенно выразительную и впечатляющую деталь, которая могла бы усугубить и без того тяжелое впечатление. Так, некоторые авторитетно утверждали, что девушке выкололи глаза, потому что в них, как на фотографическом портрете, запечатлелась личность убийцы. Другие в один голос твердили, что убийство — дело рук банды торговцев кавказской национальности с пристанционного рынка, которые сначала изнасиловали девушку, а потом удушили ее, чтобы она их не выдала. Третьи уверенно заявляли, что девушка была убита в одном из богатых домов развеселыми юнцами, а потом ее просто вывезли на машине и бросили в лесу.
По месту трагедии целый день бродили орды любопытных, и все те следы, которые милиция не успела огородить и зафиксировать документально, были безвозвратно затоптаны, а вещи, могущие быть уликами, бесследно исчезли с места преступления. За короткий промежуток времени здесь побывал весь город.
Были опрошены пассажиры электрички, в которой возвращалась погибшая, но многие из них не могли толком ничего сообщить. Кто девушку не заметил, а кто и заметил, да не увидел в ее поведении ничего необычного.
К вечеру второго дня был задержан Александр Васин, жених убитой. Он сообщил следствию, что утром у него с Катей Новиковой возникли разногласия на почве личных отношений, которые закончились ссорой, после чего они расстались и более в тот день не виделись. По заключению медэкспертов смерть потерпевшей наступила около девяти часов вечера, а где был Саня в девять часов вечера, с достоверностью установить не удалось. Он утверждал, что дома, но никто не мог засвидетельствовать его алиби — его мать работала в котельной и в вечер трагедии была на дежурстве.
Гибель девушки казалась горожанам событием чрезвычайным и почти невероятным. Возле магазинов, чернея как вороны на снегу, собирались кучки людей и опасливым шепотком обсуждали случившееся. Общественное мнение сходилось к тому, что во всем виновата милиция. Милиция же непрерывно патрулировала улицы, хватала всех, кого ни попадя, и волокла в кутузку. В рекордно короткие сроки были выловлены три залетных бомжа, цыган с местной автозаправки и еще несколько подозрительных личностей южного вида, неизвестно зачем прибывшие в Славгород. Все они в один голос утверждали, что ничего знать не знают и ведать не ведают, но это не освобождало их от ответственности.
У погибшей девушки нашли в сумке кошелек с деньгами, следовательно, это не было банальное ограбление. Отрицательный ответ судмедэкспертизы на вопрос об изнасиловании и отсутствие каких бы то ни было телесных повреждений, кроме следов удушения, также порождали массу вопросов. В первые же часы своего существования «следствие зашло в тупик». Выхода из этого тупика не просматривалось.
Дела мои чем дальше, тем шли, по-видимому, хуже. В том смысле, что они ни на йоту не продвигались вперед. Никто из обитателей особняка с видом на реку не стремился посвящать меня ни в семейные, ни в какие-либо иные тайны. Мною никто, в том числе и хозяин дома, не интересовался (Стасик не в счет, дай ему волю, он целыми днями торчал бы в моей комнате, точно муха, попавшая в блюдце с медом). Я жила в особняке, точно лесник на своей таежной заимке, слушая лишь голоса зверей (собака Стеффи) и птиц (местные вороны), не видя человеческого лица (псевдо-Крупская не в счет) и никого не интересуя.
С одной стороны, можно было сказать, что я жила как у Христа за пазухой — в холе и неге, а с другой стороны, за пазухой оказалось скучновато. Хоть волком вой! Я уже излазала весь городок вдоль и поперек, местные достопримечательности знала до последнего изъяна в штукатурке и в свободное время могла бы вполне подрабатывать гидом. К концу первой недели меня знал в лицо если не весь городок, то изрядная его половина. Местный милиционер по фамилии Сухоручко здоровался со мной за руку и держал в курсе всех местных новостей, начиная с ограбления пристанционного ларька и кончая загадочным убийством неизвестной мне девушки в парке. Последняя новость меня почти не удивила. Удивила скорее бурная реакция на нее и вызванный этим ажиотаж. Однако волна, вызванная чрезвычайным происшествием, постепенно докатилась и до дома под медной крышей…
В один мирный вечер в ворота позвонили три личности в мышиных мундирах и робко попросили Стасика. Тот сидел у меня в комнате — мы проводили вечер воспоминаний с ворохом семейных альбомов в руках. Для меня эти семейные архивы были довольно любопытны, потому что в них фигурировала Маша. Собственно, я и рассматривала-то их только из-за нее.
Стасик аккуратно обходил все мои наводящие вопросы относительно снимков с сестрой типа: «А кто это с ней? А где это они? А что они делают?» — и вместо этого подсовывал мне глянцевые фото своей полуобнаженной персоны на пляже, в спортзале у тренажеров и на вышке для прыжков в воду. Также он тщетно пытался обратить мое внимание на свой правый трицепс и приводил мне такие страшные цифры его диаметра, что, по самым приблизительным подсчетам, они могли бы сделать честь даже великану.
