Ознакомительная версия.
Глава 7
Верещагин почувствовал, что кто-то протирает ему лицо влажной тканью, хотел поблагодарить, но не смог разжать губы. Попытался открыть глаза – и тоже не сумел. Кожа лица раздулась от побоев и укусов мух, глаза заплыли, веки распухли. Потом понял, что на нем нет пиджака и рубашки, тело прикрыто каким-то грубым и колючим покрывалом. До сознания долетел далекий стон, и Алексей с удивлением понял, что стонет сам.
– Кажись, живой, – произнес мужской голос, – а ты все плакала.
Верещагин не знал, где находится, но голос говорил по-русски чисто, без акцента. Возможно, он в России? Нет, не может быть, Россия очень далеко, до нее нельзя доехать на стареньком дребезжащем фургоне. Россия так далеко, что, возможно, ее нет вовсе, а вся планета Земля – всего лишь островок, возвышающийся посреди бассейна. На том островке нет ничего, кроме двух невысоких пальм с раскидистыми кронами и четырех кустов белых роз, и туда однажды заползла серая от пыли глупая черепашка…
– Где я? – спросил он. Вернее, хотел спросить, но не смог вымолвить ни слова, потому что снова начал захлебываться кровью.
Верещагин закашлялся, боль пронзила отбитые легкие, сломанные ребра не давали вдохнуть глубоко.
Ласковые руки гладили его голову, и кто-то коснулся щеки губами. Потом голову осторожно приподняли, поднесли ко рту плошку с водой. Но Алексей не смог сделать и глотка, вновь начал захлебываться и задыхаться, боль в груди ослепила, и сознание опять померкло. В следующий раз очнулся в тишине. Лежал неподвижно, и только спустя какое-то время ему с трудом удалось разлепить веки – вокруг ночь, в темном проеме видно небо, на котором блестят густо рассыпанные звезды… Где он? И кто рядом? Почему он здесь и долго ли еще будет здесь находиться? Сколько времени придется оставаться беспомощным и немощным – неделю, две? Как только вернутся силы, надо уходить отсюда, туда, где осталась Регина. Да, да, надо спасать жену, потому что и ей угрожает опасность. Верещагин вспомнил, что говорил Юнус о Регине, и застонал от обиды и сердечной муки. И снова его щеки коснулись робкие и участливые губы, невесомая рука погладила волосы…
Алексей закрыл глаза и лежал так долго. Наконец увидел сквозь ресницы на месте темного проема узкую полоску света и понял, что наступает утро. Потом стали звучать голоса. К нему подходили и, видимо, рассматривали люди, которых он не мог видеть. Воздух был перенасыщен каким-то странным, удушливым запахом, от которого подташнивало, а голова кружилась еще больше. Говорили по-узбекски и по-русски, но по-узбекски больше. Одна фраза врезалась в сознание, как приговор: «Смотри-ка ты – живой. Но скоро он об этом пожалеет».
Все было непонятно и страшно. Еще вчера Верещагин был успешным и счастливым человеком, удачливым и сильным, разговаривал с одним из богатейших людей Узбекистана, рассчитывал на его дружбу и поддержку, надеялся заработать много, очень много денег, а теперь даже не представляет, где оказался, лежит избитым, переломанным и неподвижным на чем-то жестком. Лежит уже не человек, а тело, которому не на что больше надеяться. Почему так? Неужели для него все уже закончилось? Нет, нет, надеяться надо всегда: пока надеешься, ты еще жив, значит, не все потеряно в этой жизни, да и сама жизнь не потеряна. Нужно цепляться за эту жизнь, бороться за нее, даже если случится, что она не принесет ничего, кроме унижений, несправедливости и боли.
День тянулся долго, большую часть этого дня рядом с Алексеем была девушка, которую он не мог видеть, а только слышал ее тихий голос.
Но потом пришел кто-то и наорал на нее:
– Чего здесь прячешься? Иди работай вместе со всеми!
Девушка убежала, а тот, кто прогнал ее, начал рассматривать Верещагина. Увиденное, вероятно, доставило ему удовольствие, потому что еще раз прозвучавший голос был исполнен превосходства и уверенности:
– Ну что, русский баран, скоро и тебя стричь будем.
К вечеру люди вернулись. Их было много, некоторые подходили и что-то спрашивали, а другие молча рассматривали его.
– Как же он живым остался? – прошептала какая-то старая узбечка.
– Отойдите, прошу вас! – взмолился девичий, почти детский голос. – Здесь и так очень душно.
Почему-то голос показался Верещагину знакомым, но где он его слышал и кому он принадлежал, вспомнить не смог, а напрягать память не было сил: голова буквально раскалывалась, и любая мысль вызывала тошноту. Потом в мозгу как бы само вспыхнуло: слышал этот голос прошедшей ночью и днем тоже. Принадлежал он той девушке, которая заботилась от нем, пока ее не прогнали. Но вспоминать об этом тоже было тяжело – его мутило уже постоянно.
Ночью Алексей попросил воды. К его губам поднесли жестяную кружку, и он ощутил вкус металла, хотя сама вода отдавала известью. Потом опять лежал, пытался смотреть в проем, снова ставший темным, на звезды, которые едва различал, но знал, что их много. Все тело болело, пошевелить рукой или ногой не получалось – каждое движение причиняло боль. Успокаивало лишь одно – раз жив, значит, рано или поздно сможет встать на ноги. Так он заснул.
Проснулся уже утром, когда людей опять погнали куда-то. Девушку тоже увели. Верещагин попытался встать, и ему даже удалось сесть. Потом уперся руками о землю, осторожно поднялся и – чуть не упал, с трудом удержался на ногах. Его швыряло из стороны в сторону, но он все же смог разглядеть проем, за которым сейчас был яркий день, и двинулся на него. Вышел на свет, и его обожгло жаром, зато здесь не было так душно, как в помещении, в котором находился второй день. Держась за стену, Алексей сделал несколько шагов, чувствуя, что силы оставляют его. И тогда он сделал то, для чего и вышел – справил нужду прямо возле стены, не беспокоясь, видит его кто-то или нет. Но не было слышно ничьих голосов, лишь где-то неподалеку лаяли собаки.
Потом направился обратно. У самого входа его вытошнило черными сгустками: вероятно, были отбиты внутренние органы или он наглотался своей крови. Войдя внутрь, Верещагин на ощупь вернулся к месту, на котором лежал, и попытался осмотреться. Кажется, это барак со сплошными двухъярусными дощатыми нарами, на которые постелена высохшая трава. Он и сам лежал на ворохе сена, сверху которого раскинули кусок мешковины. Место странное, но ему все равно, где находиться, главное, что жив. Если бы не духота и жара, если бы дышалось легче, через несколько дней он точно смог бы подняться, а теперь приходится мучиться…
С наступлением вечера стали возвращаться обитатели барака. Только сейчас Верещагину стало ясно, чем пропахло помещение, – сладкий и душный запах люди приносят с собой. А они спешили занять места, лечь. Слышались стоны и сетования, кто-то ругался по-узбекски, а кто-то материл жару по-русски.
Девушка, которая ухаживала за ним все это время, присела рядом и спросила тихо:
– Как вы себя чувствуете?
– Нормально, – едва выдавил из себя Алексей.
– Ожил, – прозвучал мужской голос, – скоро совсем оклемается. На-ка вот, я почти целую пачку баралгина принес. Увидел в машине, которая воду привезла, успел вытащить и откинуть в сторону. Гады заметили, что я рядом с машиной крутился, обыскали, ничего не нашли, но по голове мне все равно настучали.
Через минуту Верещагину высыпали на язык таблетку, которую истолкли в порошок. Он запил его водой и почти сразу заснул.
Проснулся в темноте и почувствовал, что рядом кто-то лежит. Наверное, та самая девушка. Возможно, она лежала рядом с ним уже две ночи, только Алексей не чувствовал этого. А теперь слышал ее ровное дыхание и пытался понять, спит незнакомка или нет. Воскрешал в памяти ее руки, голос… И вдруг вспомнил! Да, вспомнил, кому принадлежит этот голос. Понял, кто лежит сейчас рядом с ним. Но этого не может быть, это просто невероятно…
Верещагин хотел подняться и посмотреть, удовлетвориться, начал двигаться, а девушка обхватила его рукой.
– Не надо вставать! – шепнула она.
– Вы… – с трудом вымолвил Алексей распухшим языком.
– Лежите, я вас очень прошу!
Он помолчал, набираясь сил, чтобы снова заговорить и убедиться в том, в чем уже почти не сомневался.
– Лариса, это вы?
– Да, я, – ответил ее голос. – Лежите. Все будет хорошо.
Прошла неделя. Теперь Верещагин мог вставать, хотя передвигался по-прежнему с трудом. Дышалось так же трудно, но сломанные ребра Сергей Николаевич – тот мужчина, который стащил для него таблетки баралгина, – перетянул жгутом из разорванной на полосы мешковины. Глаза теперь открывались, хотя были наполнены кровью, а зрение все еще было нечетким. Но все же он видел, а главное, все теперь знал.
Юнус, как и обещал, отправил Верещагина на плантацию, но не на ту, где рос хлопчатник, – на бескрайнее поле конопли. А за двенадцать часов до этого сюда же Джафар доставил Ларису.
Девушка поняла, что ее везут не к аэропорту, еще до рассвета поняла, когда увидела пустынную, разбитую дорогу. Подумала, что Джафар должен ее убить, и попросила его не делать этого.
Ознакомительная версия.
