– Я ревную, – выговорил он отчетливо. – По-моему, это понятно.
– Как?!
– Так.
– Ты… меня ревнуешь?!
– Ты из-за него меня бросила?
Честно сказать, так оно и было.
Артем начал ухаживать за ней – подвозить на машине, покупать шоколадки и игрушечных медвежат, приглашать в парк, и темная страсть Платона Леграна, в которой она утопала, показалась ей опасной.
Слишком опасной, а она всегда была осторожной девочкой. Не то что сестрица Ника.
– Я тебя не бросала.
– Ну да!
– Ты вел себя ужасно. Я тебя просила – не надо!.. А ты все продолжал.
– Что не надо? – осведомился он, и тут Лёка поняла, что никак не может вспомнить, что именно было «не надо».
То, что вспоминалось, для объяснения причин разрыва не годилось.
Не надо ставить на батарею грязные ботинки, надо их сначала помыть? Не надо на корпоративной вечеринке рассказывать анекдоты про Василия Ивановича, а потом первому заливаться веселым смехом? Не надо разговаривать с директором по маркетингу, как с убогим, только потому, что он не понимает ни слова из того, о чем ты говоришь? Не надо класть в передний карман джинсов кошелек, потому что это выглядит недостаточно красиво? Не надо орать на весь дом «Витюся, давай!», когда по телевизору показывают футбол?!
– Платон, – сердясь, заговорила Лёка, – ты же все помнишь! Мы расстались потому… потому… короче говоря, мы не можем быть вместе… нам это противопоказано!
– Это ты сейчас кино цитируешь? Или книгу?
– Платон!
Он остановился посреди улицы, взял ее за руку и повернул так, чтобы она смотрела ему в лицо.
– Я честно старался понять, – выговорил он четко, – почему я стал нехорош. Все время был хорош, а потом вдруг раз, и все. Я честно пытался это выяснить. Я даже звонил твоей сестре.
– Нике?!
– Она сказала, что тебе повстречался мужчина твоей мечты, и тебе сейчас лучше не мешать, потому что ты всегда идешь к цели как танк. В данном случае твоя цель – этот самый мужчина, нормальный во всех отношениях, в отличие от меня, во всех отношениях ненормального. Еще она сказала, что он быстро тебе наскучит.
– Ника?!
– Она сказала, что когда у людей любовь, как у нас с тобой, мелкие ошибки и недоразумения не идут в зачет. Она сказала, что ты в чем-то ошибаешься, но я так и не понял в чем именно.
– Ника?!
– Все бы ничего, но эти ошибки и недоразумения затянулись на несколько лет! Теперь ты ищешь в Питере его пропавшую жену! И я почему-то ищу ее вместе с тобой. Мы зачем все это проделываем? Может, нас надо в Кунсткамеру, в общую бочку со спиртом, как двух редких уродцев?
Тут он вдруг отошел от нее, зашел за угол троллейбусной остановки и стал открывать пачку сигарет, нетерпеливо бросая в урну бумажки и пленки.
Лёка приблизилась к нему.
– Ты можешь никого не искать, если не хочешь, – робко сказала она.
– Ну, конечно!
Она перехватила его руку, и он посмотрел на нее.
– Сегодня третий четверг ноября, – сказала она быстро. – Я приглашаю тебя в ресторан. Мы будем есть мясо, салат «Цезарь» и пить молодое божоле.
– Я не люблю красное вино.
– Неужели? – надменно спросила Лёка, вытащила из пачки сигарету, нашарила в кармане его дубленки зажигалку – он терпеливо и привычно повернулся боком – и закурила. – Придется полюбить.
– А этого, нормального, мы куда денем?
– Это уж моя забота. Давай только зайдем в салон красоты! Ну, чтобы довести дело до конца. А где мои ботинки? Ну, которые раньше на мне были?
– Я их выбросил в помойку.
– С ума сошел, что ли? – обиделась Лёка.
Он пожал плечами.
– Сошел. Я давно сошел с ума.
Это было сказано совсем о другом, и так они стояли на остановке, курили и смотрели в разные стороны, как будто ничего не произошло, и как будто сегодня вовсе не третий четверг ноября.
День, когда пробуют молодое божоле.
Еще куда ни шло, если бы им было по семнадцать лет!.. А им больше, намного больше, вдвое больше! Еще куда ни шло, если бы они только приноравливались, приглядывались друг к другу, словно пробуя на разрыв прочность каната, которым они связаны раз и навсегда. Но они расстались триста лет назад, а до этого им казалось, что они знают друг друга еще тысячу, практически от сотворения мира!
Еще куда ни шло, если бы Лёка на работе засмотрелась на завскладом, бывшего десантника, а Платон бы по этому поводу устроил скандал. Или он вдруг уставился бы на секретаршин бюст, и Лёка закатила ему истерику.
Но ведь все не так.
Все всерьез. И давно всерьез!.. И разрыв, и новые «правильные» отношения, и ее поиски нового нормального мужчины, и абсолютная ненормальность мужчины старого – права сестрица Ника!
Впрочем, она права еще в одном. Пожалуй, раньше Лёке это не приходило в голову.
«Нормальность» – это очень скучно. Невыносимо скучно. Чертовски скучно. Хоть удавись.
– Слушай, у тебя же были какие-то дела!
– Когда?
– За завтраком, – подумав, напомнила Лёка. – Ты съел мою яичницу и сказал, что у тебя сегодня в Питере еще дела.
Он махнул рукой.
– В крайнем случае, я их улажу по телефону. А может, мне повезет, и про меня сегодня никто не вспомнит.
Салон красоты «Галерея» на самом деле оказался «салоном». Не забегаловкой, обитой сайдингом, с зеленым капроновым ковриком при входе, с зеленой же капроновой пальмой в углу, с разномастными креслами и позапрошлогодними журналами на пыльном стеклянном столике, а вполне респектабельным заведением с зеркальным потолком, черными плиточными полами, запахами кофе и дорогой парикмахерской.
Девушка за стойкой выглядела удручающе прекрасной.
Лёка всегда боялась таких девушек. Ей казалось странным, что столь прекрасные красавицы должны ухаживать за ней, Лёкой. Логичнее было бы наоборот.
И еще ей было неловко, что они пришли, а делать ничего не собираются – ни стричься, ни бриться, ни наращивать волосы, ни выщипывать брови! Всем нынче трудно, клиентов небось мало, надо как-то поддерживать друг друга!
Кроме красавицы за стойкой в сверкающем помещении не было ни единой живой души, только сочилась откуда-то сверху тихая «салонная» музыка.
– Вы по записи?
– Н-нет, – Лёка сняла свои необыкновенные перчатки и покосилась на ничего не подозревающего Платона. – Но нам бы… подстричься. Вот молодой человек желал бы!
Платон уставился на нее:
– Я желаю стричься?!
– Ну конечно, конечно, – затараторила Лёка, улыбаясь по очереди то ему, то прекрасной девушке, – тебе же на конференцию лететь, милый, а ты весь зарос, посмотри на себя!
– Куда мне… лететь?!
Лёка стала расстегивать на нем дубленку и больно ущипнула за бок.
– Не хочу я стричься! И не щиплись!
Продолжая расстегивать на нем дубленку – любящая жена, ухаживающая за капризным мужем, – она послала девушке еще одну очаровательную извиняющуюся улыбку, означавшую: ну, что делать, ну, он у меня такой!..
Медведь, бурбон, монстр.
Девушка вышла из-за стойки и раскинула руки, чтобы принять дубленку Платона.
– Вы знаете, – стрекотала Лёка, – его нужно подстричь очень коротко, ну, вот чтобы был такой ежик, знаете? Его уговорить пойти в парикмахерскую, ну, почти невозможно!
– Меня невозможно уговорить?!
– А у него такая ответственная работа! Он то с французами встречается, то с американцами, то с немцами!..
– Не встречаюсь я с немцами!
– Тогда, может быть, еще маникюр?
– Это было бы вообще замечательно! А у вас есть мастер?
– Яночка делает самый лучший маникюр во всем городе!
– Мне не нужен маникюр, – всерьез перепугался Платон Легран, доктор физико-математических наук, без пяти минут Нобелевский лауреат. – Лёка, ты что, всерьез думаешь, что я стану делать маникюр?!
Лёка, стащив с него дубленку, сунула ее в руки девушке, которая обняла ее со всех сторон, как младенца. Лёке это не понравилось.
Тогда, триста лет назад, ей все время казалось, что разного рода барышни проявляют к нему повышенный интерес, несмотря на вечно скособоченный шарф, оттопыренные карманы и привычку кое-как бриться. Но ей казалось, что он настолько… блестящий мужик, что это всем сразу видно, и неудержимо притягивает к нему женский пол. Его джинсы, водолазки, твидовые британские пиджаки и профессорские очочки очень шли ему, а умение ни на что и ни на кого не обращать внимания, кроме того, что его действительно интересовало, словно возвышало его над всеми остальными.
Когда Лёка объясняла себе, почему они должны расстаться, ревность шла в списке под одним из первых номеров.
– Все, что угодно, только не маникюр, – продолжал между тем скулить перепуганный доктор и профессор, – ну, хочешь, я схожу на сеанс в турбосолярий?!
– Почему-то мужчин особенно трудно уговорить именно на маникюр, – заметила девушка с милой улыбкой, – хотя сейчас многие поняли, что это важнейшая часть ухода за собой!
«Уход за собой» – это было что-то очень похожее на Артема Василькова.
– И потом, – продолжала девушка с воодушевлением, – ведь маникюр вовсе не означает покрытие лаком!
