Ознакомительная версия.
– Ты вчера так быстро свинтила, как будто жареным запахло, – съязвил Ворон.
– Я же тебе сказала – хочешь темнить – твое право. Но я так дел не делаю.
– Характер у тебя от пластики не пострадал, как я посмотрю.
– Короче, Мишаня.
– А если короче – я тебя жду через два часа в «Стеклянном шаре» – надеюсь, ты еще помнишь, где это, – и он бросил трубку.
Коваль отшвырнула мобильный и, закинув голову, вдруг заорала так, что на шее напряглись вены. На ее крик тут же прибежал Хохол:
– Что?!
Коваль сделала резкий выдох и почти совсем успокоилась, посмотрела на Женьку:
– Ничего, родной, все в порядке.
– В порядке?! Да ты орала, как будто тебя тут режут!
– А очень похоже, что так и есть. Ворон звонил, требует встречи в «Шаре» через два часа.
– Опять?!
– Ой, не кричи! – поморщившись, попросила Марина. – И так тошно – не продохнуть. Ты ведь понимаешь – выбора нет, надо ехать.
– А послать его недалеко ты не хочешь?
– Хочу. Но не могу. Он знает, кто я – и это, как ты понимаешь, дает ему кое-какие преимущества.
– Ты думаешь?.. – начал Хохол, и Марина кивнула:
– Да я почти уверена, что если я откажусь, то первое, что услышу, будет обещание обнародовать известные сведения там, где их всегда будут рады услышать.
Она перевернулась на живот и положила голову на скрещенные руки. Хохол сел рядом, погладил Марину по спине и пробормотал:
– Может, быстро закажем билеты и уедем?
– Ну, ты даешь! – устало отозвалась она. – Во-первых, это не решит проблемы, а во-вторых, я никогда не убегала, поджав хвост.
– О, началось! – вспылил Хохол, вскакивая. – Вспомнила бабка, как девкой была! Понты свои вспомнила! Кому они нужны, понты эти?
– Мне! – отрезала Коваль жестко. – Мне – и потому ты сюда не лезь! Твое место в этой истории сам знаешь какое!
Хохол шарахнул дверью спальни так, что она слетела с петель и, ударившись в стену коридора, упала на пол. Марина села на постели и задумалась. Ехать к Ворону придется – тут даже глупо что-то обсуждать. Надо просто прикинуть, что именно он может ей противопоставить, чтобы заставить помочь. Плохо вот, что снова поругалась с Хохлом, но тот уж слишком стал действовать на нервы. Сейчас еще откажется ехать с ней… Но это не особенно испугало – Марина привыкла рассчитывать на себя в первую очередь.
Когда она вышла из душа, на столе в кухне обнаружился завтрак и свежий кофе, а Хохол, одетый к выходу, курил в приоткрытое окно. Марина сделала вид, что ничего не произошло, но в душе оценила поступок мужа – даже будучи рассерженным, он не смог оставить ее один на один с проблемами.
В машину они сели молча, так же молча доехали до «Стеклянного шара», и только на парковке Женька проговорил, глядя в лобовое стекло:
– Если скажешь, я останусь здесь.
– Нет, не скажу. Ты пойдешь со мной, но обещай молчать и не вмешиваться.
Он пожал плечами и заглушил двигатель.
Ворон восседал в татами-рум, покуривая кальян, чем несказанно удивил Марину.
– Что это? – кивнула она в сторону богато украшенного прибора, и Ворон гостеприимно предложил ей второй мундштук:
– А вот угощайся – узнаешь.
– Я «дурью» не балуюсь, – сбрасывая сапоги, проинформировала Марина, и Мишка захохотал:
– Так и я не балуюсь, все по-взрослому. Да расслабься ты – это просто табак на молоке. Не будешь?
– Обойдусь.
Коваль уселась на низкую софу, опустила ноги в специальное углубление в полу под столом и вдруг почувствовала, что не может смотреть по сторонам. Слишком много было связано в ее прошлом с этим местом, слишком много болезненных воспоминаний просыпалось внутри. И она прекрасно понимала, почему Ворон, всегда сидевший в общем зале, сегодня вдруг пригласил ее именно в татами-рум. Это была своего рода психологическая атака, попытка подавить ее воспоминаниями. «Ну, это ты зря сделал, болезный, – вдруг подумала Марина зло. – Ты меня не убил этим, а сделал сильнее. Теперь-то уж точно я из тебя веревки вить буду – в том числе и за попытку сделать мне больно. Не твое это право – причинять мне боль».
Официантка в кимоно неслышно положила перед Мариной и Хохлом большие листы-меню, украшенные картинками. Коваль даже не поинтересовалась содержимым, воскрешая в памяти японские названия блюд и припоминая, что в прошлое посещение ей это никак не удавалось. Сегодня же, к удивлению, забытые слова всплывали сами собой, и это тоже было хорошим знаком.
– Каракатицу будешь? – с улыбкой поинтересовалась она у Хохла, и тот скривился:
– Опять издеваешься?
– Да ты вспомни – это же вкусно.
– Только выглядит так, что аппетит пропадает.
– Не скажи… – протянула Марина. – Но ты, конечно, мяса хочешь?
– Конечно.
– Тонкацу с черными бобами?
– Вот ее, родимую, и будем есть, – отложив в сторону меню, согласился Женька.
Ворон меж тем, прикладываясь к мундштуку, внимательно наблюдал за ними и не выдержал:
– Ишь, голуби! Прям медовый месяц! – ехидно прокомментировал он.
– Молча завидуй, – очаровательно улыбнулась Марина, соизволив обратить на него внимание.
– Чему завидовать-то? Бедный мужик вон седой наполовину.
– А это тоже не твоя забота, – все так же улыбаясь, отбрила она, поглаживая Женькину руку, лежавшую на софе рядом с ее бедром.
– Пообедаем сперва, потом о делах, – сдался Ворон, поняв, что ему никак не удается сбить Коваль с настроя.
Это предложение не вызвало нареканий.
Марина отметила, что Ворон не заказал спиртного, и расценила это как настрой на серьезный разговор, а не обычные понты с угрозами и пустой треп. Видимо, Мишка решился посвятить ее в свои неприятности – или успел за ночь накопать, откуда в его доме взялся посторонний человек с пистолетом. И то, и другое вполне устраивало Коваль, а потому она спокойно принялась за якитори из куриных сердечек и крошечных осьминогов. Хохол мрачно ковырял хаси в чашке с бобами, и от всей его фигуры исходила волна напряжения. Марина недовольно покосилась на мужа – его нервное состояние выводило ее из равновесия, потому что теперь она будет вынуждена контролировать еще и его, а это трудно, ведь важно и самой тоже быть все время начеку.
– Слушай, а про племяша своего что не спросишь-то? – вдруг изрек Ворон, обмакивая в соус суши с кусочком кальмара.
– А мне неинтересно, – пожала плечами Марина.
– Чего так? Родня ведь.
– С такой родней, ты знаешь, врагов не нужно – сами справятся. Ничего знать не хочу, даже если его вдруг президентом страны выберут.
Ворон согласно кивнул, хотя мысленно поразился самообладанию и совершенно не изменившемуся характеру Марины в каких-то вопросах. Однажды объявив человека мертвым для себя, она уже не отступала от своего решения, вот и с племянником обошлась круто – наказала деньгами, ловко опустошив счета, и теперь не интересовалась тем, как после всего живет ее родственник. А Мишка мог много интересного ей порассказать на эту тему, потому что Колька кинулся к нему сразу, как только обнаружил исчезновение денег. Ворон же развел руками – мол, чем я-то могу помочь? Колька, едва не валяясь в ногах, просил его разобраться и наказать «каких-то залетных уродов, кинувших его жену», но Мишка, с интересом выспросив все подробности, которые и так прекрасно знал, снова отказался:
«Ты, Николенька, пойми – такой «развод» штука хитрая, продуманная, взвешенная. Тот, кто провернул это, не один день схему-то вынашивал, подготовился. А баба твоя на собственной жадности погорела, так что здесь я ничем помочь не смогу. Не откусывай больше, чем в рот входит».
«Была бы тетка жива…» – проскрежетал зубами белый от гнева Николай, и тут Ворона едва не взорвало от возмущения.
Кипя гневом, он сумел удержаться и проговорил тихо и зло:
«А была бы жива твоя тетка, Николенька, она б тебя за причинное место к «Хаммеру» своему привязала и рванула бы по бездорожью кататься – за то, как ты ее перед ментами да перед всем миром выставил. Про нее в принципе слова худого зазря никто сказать не мог – знали, что она по-справедливому дела ведет, без нужды лишнего не кроит, а уж чтоб в бюджет командный она руку запускала – так об этом вообще никто помыслить не мог. Она своих денег в эту командеху гиблую столько ввалила, что не вышепчешь. И только ты, гнида, облил ее дерьмом – мертвую… Так что вали отсюда подобру, пока я не разозлился. А вот с тем, кто тебя на бабки обул, я б водки выпил, кабы знал, кто это».
От этой тирады Колька совсем ослабел и еле вышел из Мишкиного кабинета в «Матросской тишине». Ворон же тогда испытал острое желание залезть в душ и смыть с себя отвратительное ощущение помойной ямы, в которую он словно бы окунулся с головой. Он не осуждал Марину за то, что она перешагнула через кровь, потому что поступок Николая выглядел куда более мерзким по любым понятиям. И при таком раскладе Коваль имела полное право вообще стереть своего родственничка с лица земли, однако не стала – не захотела марать руки. Ворон знал, что отец Марины, родной дед Николая, отказался от внука после этого и больше ни разу не позвонил и не приехал.
Ознакомительная версия.
