Ознакомительная версия.
– Только не вини себя. Ты ни в чем не виноват.
– Месье Робер, чем мы можем помочь?
– Только быть рядом, ребята, только быть рядом. Правда, Тони на днях переведут в другую, какую-то очень хорошую больницу. Там профессор, говорят, мировой светило. – Отец горько усмехнулся. Потом с грустью посмотрел на плачущего Макса. – Твоя мама обо всем договорилась. Где-то в предместье Парижа. Лечение предстоит долгое, так что мы, видимо, очень скоро переедем отсюда.
Переезд состоялся быстрее, чем все ожидали. Операция нужна была срочная. Друзьям удалось увидеть Тони всего один раз, на следующий после аварии день. Он лежал на спине, и ему нельзя было двигаться и поворачиваться. Туалет – утка, капельницы, еда – с ложечки, да еще и протертая, чтобы не нагружать желудок. Тони лежал, глядя в потолок, и думал, что жизнь его закончилась. Ни книг, ни телевизора, ни компьютера и никогда… никогда! цирка. Даже на потолок ему было неудобно смотреть. Шишка на лбу распространялась отеком на глаза, и веки надулись, как резиновые покрышки, и мешали видеть.
Медсестра вообще не хотела их пускать, но, приняв во внимание тот факт, что ребята расстаются надолго, все же впустила на десять минут.
– И имейте в виду, ему нельзя волноваться. – Она была не в курсе подробностей, что их нового пациента Антуана Робера сбил отец лучшего друга, который сейчас так стремился его увидеть.
Они осторожно подошли к кровати. Зрелище оказалось крайне тягостное. Тони повернул к ним лицо и улыбнулся:
– С днем рождения, Макс!
– Прости меня, Тони, прости, пожалуйста!
– Ты что? Ты ни в чем не виноват.
– Прости, прости! – Макс держал его за руку и плакал.
– У меня вещи забрали, а там в рюкзаке лежал подарок для тебя. Я хотел подложить его вчера в твою парту после уроков, чтобы ты нашел его сегодня утром. Я попрошу папу, чтобы он тебе передал.
– Тони, о чем ты говоришь, какой подарок? – Слезы Макса капали другу на руку и обжигали ее.
– Мари, а ты чего молчишь? Что вы вообще такие хмурые? – Тони на самом деле очень обрадовался визиту друзей. Он уже заранее страшно скучал по ним, понимая, что, возможно, они не увидятся очень долго, если вообще когда-нибудь увидятся. – Врач сказал, очень хорошо, что у меня двигаются ноги. Слышите? А после операции вообще все будет отлично.
В палату заглянула медсестра:
– Ребята, пора уходить. А что это вы плачете, молодой человек? Зачем расстраиваете друга?
Макс поднялся со стула у кровати и отошел к двери.
– Мы придем тебя завтра проводить.
Когда Тони перегружали с каталки в машину «Скорой помощи», ребята стояли рядом и изо всех сил сдерживали слезы, обещая писать. Месье Робер, в белом халате похожий на врача, уже было залез следом в машину, но Тони сказал:
– Пап, а подарок-то?
– Ах, да! – хлопнул тот себя ладонью по лбу. – Ни о чем больше не могу думать.
Он пошарил рукой в большой сумке, извлек на свет маленький деревянный фрегат с белыми шелковыми парусами и протянул его Максу.
– Держи! Тони сам его сделал. Вытачивал из деревяшки по вечерам.
Макс взял подарок, резко развернулся и побежал, сам не зная куда. Он бежал, прижимая к груди кораблик, не стесняясь слез, наталкиваясь на прохожих, через улицы и дворы, не видя перед собой ничего, и повторял: «Лучше бы машина сбила меня, лучше бы машина сбила меня…» – пока действительно резкий свист тормозов не вырвал его посреди улицы из этого безумного кросса. К нему уже несся полицейский, и взволнованный водитель из красного «Пежо», остановившегося буквально в полуметре от него, присел перед ним на корточки и спрашивал, все ли в порядке.
– Жалко, что вы меня не сбили, – ответил ему Макс.
Родители, озабоченные депрессивным состоянием сына, сразу по окончании учебного года по очереди поехали отдыхать с ним на теплые моря. А в конце августа, сославшись на то, что свое дальнейшее обучение после школы ему предстоит получать за границей и уже пора совершенствовать английский язык, отправили его завершать среднее образование в Лондон. Так Мари осталась одна.
Поворот
Москва, примерно полгода назад
Когда через несколько месяцев весы показали минус пятнадцать килограммов, Таня поняла, что ее старания и ограничения не прошли зря. Правда, гардероб стал великоват, а поменять его было не на что, – почти все деньги она отдавала за свои новые занятия. «Вот закрою в следующем месяце кредит и тогда позволю себе», – думала она, ушивая на руках старые вещи. Если бы не увеличившаяся в размерах одежда, то аскезы своей она бы, возможно, и не заметила, из-за слишком уж плотного графика работы. Французский она учила в любую свободную минуту: в магазине, когда не было покупателей, в метро, на ходу с плеером, куда закачала не только уроки, но и песни – особенно понравившиеся она распечатывала с переводом и пела, пока не запоминала наизусть. Через полгода Таня вполне сносно переписывалась с Максом, не говоря уж о том, что его письма понимала легко. Со словарем, конечно, но логическую связь в предложениях установить могла. К тому же в эпистолярном жанре Макс явно не преуспел. Послания его не отличались красноречивостью и экспрессией, да и поубавилось их в последнее время, от чего Таня слегка заскучала. Она тренировала свой письменный французский пару раз в неделю уж точно, подробно описывая все, что происходит у нее в жизни, за исключением материальных сложностей. Он же писал короткие записки, что скучает, что побыстрее хочет ее увидеть и какая она молодец, что занимается спортом и языком, но просил сильно не худеть. При этом никаких действий, чтобы ее увидеть, не предпринимал. Ей жутко хотелось узнать, чем он занимается и кто его родители, но она стеснялась об этом спросить, боялась, что он ее заподозрит в корысти. А ей действительно от него ничего не нужно, просто повидаться, и все. Ну может быть, чуть побольше. Она намекала, что ей очень хочется увидеть Париж, а он отвечал, да, Париж обязательно надо увидеть. Она писала, как ей нравится французское вино и еда, которую она тоже изучала, и что хочется попробовать все это на его родине, он отвечал, что когда они увидятся, она непременно все попробует. Она писала, что хотела бы проверить свои новые знания с настоящим погружением, а он отвечал, чем же плохо проверять знания, переписываясь с ним. Через полгода Таня сникла. Она не понимала, почему он продолжает вести с ней эту вялотекущую переписку и не предпринимает никаких действий. «Может, ему просто неудобно меня послать, а у самого есть и жена, и ребенок». С другой стороны, она уговаривала себя, что решиться на такой шаг, а именно пригласить подругу аж из России в свой дом – сложно. Еще одна фантазия не давала ей покоя: «Вдруг он какой-нибудь миллионер и проверяет, действительно ли я его люблю. Вот он попроверяет, попроверяет меня и поймет, что я – его вторая бескорыстная половина, и сделает мне предложение». И терпеливо ждала. Хотя ответы стали приходить все реже и реже. Таня даже подумывала бросить занятия языком. А что, сумма не маленькая, она упахивается в двух местах. Ради чего? И ответила: ради себя. Ну бросит она все, оставит вторую работу, и что тогда? Снова найдет себе какого-нибудь невнятного персонажа и станет ради него всем жертвовать и по нему страдать. Нет, если уж мучиться, то только из-за красивого и недосягаемого француза, который еще и существует на самом деле, и даже иногда присылает ей письма. Когда она отдала последний взнос за кредит, то на следующую зарплату пошла и купила себе модные джинсы, приталенную рубашку в сине-красную клетку и жокейские сапоги – пора завязывать с нарядами тетечки! И пошла в салон, но косу отрезать не решилась, сделала только маникюр. На следующий день она нарядилась в обновы, заплела косу набок, вытащив по бокам пряди и, когда Алена ее увидела, то только и смогла выдавить:
– Офигеть!
Таня и сама себе нравилась.
– Ален, а сфоткай меня на телефон. Я французу отошлю.
Они называли его между собой «француз», без имени. Алена постоянно недоумевала, чего же он телится, никак не приглашает Таню, и считала это подозрительным. Предположение о наличии семьи Таня с ней обсуждала, но мысль про миллионера не озвучивала.
Во время обеда они спустились в супермаркет за едой. Таня и так все время экономила, а новая одежда снова подкосила ее бюджет. Алена иногда ее поддерживала, но в основном предпочитала обедать в общепите с другими коллегами. Сейчас же, увидев подругу, она решила, что ей самой срочно надо садиться на диету, и пошла за кефиром.
– Я не пойму, а где однопроцентный?
– Да купи обычный. Мне одна девчонка в Греции рассказывала, что в однопроцентный остатки с чанов соскребают. Она менеджером на молокозаводе работает.
– Ага, купи обычный и стань коровой.
– Да ладно, ты чего говоришь-то? Во-первых, ты никогда коровой не станешь, а во-вторых, сколько тебе его для этого выпить надо?
– Девушки, вам помочь? – услышали они рядом мужской голос и обернулись.
Ознакомительная версия.
