Ознакомительная версия.
– Думаете, успокоили меня?
– Думаю, вы наняли меня не для того, чтобы я торчал в подполе. Все идет супер, отлично, я теперь знаю, где она живет. Мой помощник выясняет сведения о ней…
– Не надо выяснять, скажите милиции, чтобы арестовали ее.
– Нет оснований.
– Как это нет? – возмутилась Лола, вернувшись к командному тону. – Раз она моя копия…
– За это не сажают в камеру.
– А вы посадите, потом разбирайтесь, иначе она убежит.
– Вы, как отец Вишневского, он тоже предлагал сначала посадить вас, а потом разбираться, – вставил шпильку Никита.
– Не сравнивайте меня с этим типом!
– А вы не орите на меня.
– Простите, – буркнула Лола не извиняющимся тоном. – Я на нервах, меня обвиняют в убийстве первый раз.
– Подозревают, Лола. Но теперь и подозрения с вас снимут.
– И слава богу. Делайте, как считаете нужным, только закончите этот кошмар. До свидания.
Никита отключился от связи и потряс трубкой:
– Что скажете?
– Доказательства добудь. Иди. – Никита был у двери, когда его вернул Эдуард Дмитриевич. – Э… погоди. Вернись.
– Что еще?
Отвернув лицо в сторону, Эдуард Дмитриевич симптоматично засопел, словно собирался с духом, чтоб сказать нечто непристойное, отчего становится неловко и тому, кому говорят, и тому, кто говорит. Никита выжидающе уставился на него, прошла целая минута, а то и больше, наконец Дмитрич созрел:
– У тебя с Алисой… э… что? – И как бык уперся глазками в Никиту, маленькими, осуждающими, требующими правды.
– А, доложили, – усмехнулся Никита, не испытывая угрызений совести, и патетически, что прозвучало в данном контексте язвительно, произнес: – Это в интересах дела.
– Обниматься и целоваться на виду у оперов? – подколол его Эдуард Дмитриевич. – Которые знают тебя, Валерку, ее…
– На виду у тех, кто организовал ей облаву. Может, они активней начнут действовать.
– А ночи у нее ты проводишь тоже в интересах дела?
– Исключительно.
– Я сниму с Алисы наблюдение, раз ты к ней в телохранители записался! Ладно, иди… Только знаешь… нехорошо это… сразу после смерти… – Никита смотрел на него в упор – кто б воспитывал! Видимо, зная свои грешки, Эдуард Дмитриевич разозлился и рявкнул: – Иди, чего стоишь?
Когда Никита закрыл дверь с той стороны, он повздыхал, поохал:
– Все бабы… А! – И махнул рукой.
Собаки лают… Это хорошо, что лают, значит, люди здесь живут привычные к шуму, а шум будет большой.
Никита шел по совершенно темным улицам, фонари стоят далеко друг от друга, между ними непроглядная тьма. Иногда он подходил к воротам, светил маленьким фонариком, выясняя, какой номер. И шел дальше. Зря остановился так далеко, но боялся, увидят свет фар, а ему надо подкрасться.
Вот оно, логово мясника, логово зверюги.
Никита перескочил низкий забор, остановился, а то вдруг выскочит собака. Собаки не оказалось. Дом, довольно добротный, высился на фоне тусклого света от фонарей с противоположной стороны улицы. Все окна темные. Но это же ничего не значит, видимо, там спят. Плохо, если спят, следовательно, дело сделали. Ну, тогда он…
– Перестреляю всех, – процедил Никита, приближаясь к дому. – Всех, без разбору.
Дверь заперта. А не постучаться ли? Вот, идея: гражданин за самогонкой пришел.
Никита постучал костяшками пальцев…
В сумеречном воздухе пахло грозой – дело шло к желанному дождю, народ разбежался по норам. Никита оставил автомобиль на улице, сам уселся под деревянным грибком в углу двора Инны и раздумывал, стоит ли сейчас, на ночь глядя, выманивать ее? А зудело познакомиться с ней поближе, с другой стороны – не насторожит ли Инну его поспешность?
Переработав встречу в супермаркете, Никита склонялся к мысли, что все-таки она обратила на себя его внимание, то есть намеренно столкнулась с ним, выронила корзинку. Отсюда вырисовывалась неприглядная картина: Инна в курсе, кто он и чем занимается, значит, тоже хочет быть ближе к нему, чтобы знать, к чему ей готовиться. Но у данной версии есть существенный недостаток: она (Инна) что, конченая дура? Да одно сходство с Лолой представляет огромную опасность для нее, не мечтает же Инна сесть на скамью подсудимых. Не мечтает, а на рожон лезет? Абсурд.
А если она все же не знает, кто Никита? Если, учитывая обстоятельства, он попросту поддался эмоциям и построил пирамиду на пустом месте, без оснований? Сейчас, сидя в пустом дворе за деревянным ветхим столиком, где мужики забивают козла, Никита сомневался во всем. Ох, не любитель он неопределенности. Но работа детектива – логика и еще раз логика, ну и поиск оптимального решения задачи. А Никита продвигался не благодаря логике и вычислениям, а благодаря непредвиденным случайностям. Их же может не быть. Есть еще один путь – провокационный, почему же не пойти по нему безотлагательно? Он позвонил Инне:
– Добрый вечер. Это ваш новый знакомый Никита из супермаркета.
– Помню. Здравствуйте.
– Инна, вы не откажетесь провести со мной пару часов?
– Ой, даже не знаю… Прямо сейчас?
– А когда? Я сижу в вашем дворе под грибочком.
– Спрошу у бабушки, как она себя чувствует.
Никита ждал, слыша невнятные переговоры. Интересно, что это за бабушка-узурпатор, у которой спрашивает разрешения сбегать на свидание тридцатилетняя девица? Никита встрепенулся, услышав голос Инны:
– Алло…
– Да-да, я весь внимание.
– Я сейчас выйду.
Он поднялся навстречу Инне, вглядываясь в ее фигуру, проявляющуюся из сумерек, как черно-белая фотография в лотке с фиксажем. Она все ближе и ближе, знакомая и… загадочная. Не женщина – загадка, излучающая таинственную природу, завораживающая, словно НЛО, нет, в этом смысле она доступна. А что она есть, почему она есть – вот в чем ее загадка.
Инна остановилась в метре от него, на ней та же юбка и футболка, на плечи наброшена шерстяная кофта, вязанная вручную. Лола! Умытая и непритязательная, сутулая и неприметная, но Лола. С ума сойти! Инну отличала от оригинала только идиотская улыбка с поджатыми и растянутыми в стороны губами. Рука Никиты невольно дотронулась до его сотового телефона в кармане, появилось жгучее желание позвонить Лоле и спросить: не вы ли сейчас стоите передо мной? Но он улыбнулся и спросил:
– Бабушка разрешила покинуть ее?
– Она никогда не возражает, я сама не могу бросить ее. Погода портится, а у нее на погоду давление скачет. Может, вы к нам зайдете? Чаю попьем?
Отказаться от знакомства с бабушкой? Черта с два! Да он спал и видел бабулю.
– Согласен. Только сбегаю в магазин и куплю что-нибудь к чаю.
– Не стоит, я испекла печенье. Идемте?
Нехорошо идти в гости с пустыми руками, но Никита рискнул произвести на бабушку не очень хорошее впечатление.
Вошли в темный подъезд, Инна поднималась по лестнице первой, подавая сигнал голосом:
– Осторожней, ступеньки у нас старые, деревянные, кое-где прогнили. Дом предназначен под снос, из нашего подъезда почти всех жильцов переселили, остались мы с бабушкой и еще одна семья.
– Ох! – оступился Никита.
– Ставьте ступни ближе к следующей ступеньке, – подсказала Инна. – Лампочку вкрутить некуда, сосед разбил плафон, когда выезжал.
– Зачем?
– Случайно. Мебель выносили и разбили, здесь же потолки низкие. Мы пришли. Только не пугайтесь, ремонт делался давно, а теперь не имеет смысла его делать.
Инна долго возилась с ключом, не попадая в замочную скважину, Никита посветил ей мобильником.
– Проходите, – пригласила она, распахнув дверь.
М-да… Ободрано, облезло, бедно. Живут так многие одинокие люди, которым не то что на ремонт, на лекарства не хватает, а жить-то хочется, потому тратятся деньги на аптеки.
– Ба, я привела гостя! – крикнула Инна.
– Покажи мне его, – послышался из глубины квартиры приятный голос, отнюдь не старческий и дребезжащий, характерный для развалин.
– Пойдемте, – сказала Инна. – У бабушки три комнаты, она в своей спальне.
В кресле полулежала, обложенная подушками и накрытая пледом, полненькая пожилая женщина, в руках она держала раскрытую книгу. Когда вошел Никита, сняла очки, улыбнулась и бойко представилась:
– Меня зовут Октябрина Пахомовна, а вас?
– Никита, – ответил он.
– Инночка, поставь чайник, – попросила она внучку. – А вы садитесь, я хочу на вас посмотреть.
Под оценивающим взглядом Октябрины Пахомовны Никита чувствовал себя не в своей тарелке, будто на смотрины угодил в качестве ряженого-суженого. От нечего делать осматривался. Комната малюсенькая, да и предыдущая размером воображение не поражала, мебели мало, и вся она разнокалиберная, разумеется, из старья. Около кресла Октябрины Пахомовны высился торшер и стояла трость, на стене распластан ковер, которым наверняка всласть полакомилась моль, на подоконнике куча лекарственных препаратов, на тумбочке в вазе искусственные ромашки.
Ознакомительная версия.
