Квиллерен стиснул зубы. Такой деликатный, такой честный, такой умный… Эту песню журналист уже знал наизусть.
— Может быть, среди персонажей существовала и ты, — сказал он Мэри. — Вот Энди и не хотел, чтобы ты читала дальше. Описание могло быть столь прозрачно, что тебя узнали бы. И семейный скандал которого ты так боишься, разразился бы.
Глаза Мэри засверкали:
— Нет! Энди не мог так поступить.
— Что ж, теперь мы этого никогда не узнаем. — Квиллерен собрался было уходить, но остановился. — Ты знаешь Холлиса Прантца. Так вот, он говорит, что был маляром и оклейщиком стен и оставил работу из-за слабого сердца, а сам бегает, как юноша. Когда я был у него сегодня, он лакировал выставочные ящики.
— Лакировал? — удивилась Мэри.
— Он сказал, что готовится к завтрашней вечеринке, и тем не менее товара у него очень мало.
— Лакировал в такой день? Да эти шкафы никогда не высохнут! Если наносить лак в сырую погоду, он останется липким навсегда.
— Ты уверена?
— Это совершенно точно. Может показаться, что лак высох, но, как только влажность повысится, поверхность снова становится сырой.
Квиллерен дунул в усы.
— Странная ошибка, правда?
— Для того, кто утверждает, что был маляром, — ответила Мэри, — невероятная!
Позже дождь превратился в предательский мокрый снег, мелкий и густой, как туман. Квиллерен отправился в магазин дешевой одежды, чтобы купить красную егерскую кепку с наушниками. Кроме того, готовясь к воровскому дебюту, он позаимствовал фонарь и лом Кобба.
Пора было идти к Расселу Пэтчу, который пригласил журналиста послушать двадцатитысячную аудиосистему. Квиллерен зашел домой и надел на Коко голубую «сбрую». Поводок неизвестным образом исчез, но для дружеского визита он был не обязателен. Благодаря «упряжи» кот выглядел подтянутым и спокойным, да и нести его по улице было проще в такой упаковке.
— Этот поход, — объяснил он своему мурлыкающему помощнику, — мы совершаем не только ради культуры. Я хочу, чтобы ты обнюхал все, что можно, и посмотрел, не найдется ли что-нибудь важное.
Бывший экипажный сарай находился через два дома от особняка Кобба, и Квиллерен засунул Коко за пазуху, чтобы тот не промок.
Они зашли в мастерскую, и хозяин провел их по узкой лестнице в странную комнату. Пол в ней был расчерчен на крупные шахматные клетки, у стен стояли статуи из белого мрамора на белых пьедесталах. Сами стены были разными: две — мраморно-черные две — ярко-красные.
Рассел представил своего друга — бледного молодого человека, либо очень стеснительного, либо очень хитрого — со сверкающим бриллиантом на пальце, а Квиллерен познакомил их с Коко, сидевшим теперь у него на плече. Коко только взглянул на новых знакомых и сразу же выразил пренебрежение, отвернувшись и устремив взгляд в противоположную сторону.
Отовсюду раздавались раздражавшие Квиллерена звуки скрипок и флейт.
— Вам нравится музыка барокко? спросил Расс. — Или предпочитаете что-нибудь другое?
— Коко любит более спокойную, — ответил Квиллерен.
— Стэн, поставь ту сонату Шуберта.
Аудиоаппаратура занимала ряд старых кухонных шкафчиков, переделанных под итальянский ренессанс, и Коко не замедлил ее осмотреть.
— Стэн, приготовь чего-нибудь попить, — попросил Рассел. — Слушайте этот кот совсем мирный! А я слышал, что он злобный!
— Если вы к тому же слышали, что я частный сыщик, то это тоже неправда, — сказал Квиллерен.
— Очень рад. Я бы не хотел, чтобы кто-то шлялся по Хламтауну и копался в грязи. Мы упорно трудимся, чтобы заработать приличную репутацию.
— И все-таки я раскопал один интересный факт. Я узнал, что ваш друг Энди писал роман о Хламтауне.
— О, да. Я говорил ему, что он только зря тратит время. Если в романе нет секса, кто его купит?
— А ты читал рукопись?
Расс рассмеялся.
— Нет, но могу себе представить, что там было. Энди был занудой, просто занудой.
— Самое интересное, что рукопись пропала.
— Наверное, он ее выбросил. Я говорил вам, что это был за человек — хотел полного совершенства во всем.
Квиллерен взял стакан лимонада и обратился к Стэну:
— А вы тоже занимаетесь антиквариатом?
— Я парикмахер, — тихо ответил Стэн.
— Я слышал, это неплохо оплачивается.
— Не жалуюсь.
Заговорил Расс:
— Хотите знать, откуда на самом деле у него «ягуары» и бриллианты? Удачная игра на бирже, — это кое-что.
— А вы играете? — спросил Стэн журналиста.
— Честно говоря, у меня никогда не было начального капитала, так что я этим не занимался.
— А чего тут заниматься? — сказал Стэн. — Брокер каждый год удваивает мой капитал.
— Серьезно?
Квиллерен задумчиво раскуривал трубку, прикидывая в уме: получаем первую премию «Бега» и превращаем в… две четыре, восемь, шестнадцать, тридцать две тысячи за пять лет! Возможно, он просто зря тратит время, пытаясь сделать из мухи слона.
Коко обследовал всю комнату и теперь прилег возле теплового счетчика, обращая мало внимания на Шуберта.
— Слушай, я бы хотел попробовать одну штуку, — сказал Расс. — У меня есть кое-какая электронная дребедень, бьющая по высоким частотам — белый шум, компьютерная музыка, синтезаторы и все такое. Давай посмотрим, как отреагирует кот. Животные же воспринимают недоступные человеку диапазоны.
— Не возражаю, — ответил Квиллерен.
Шуберт закончился, и тут тридцать шесть колонок выдали концерт с воем и писком, блеянием и ржанием, дребезжанием и чириканьем, от которых чуть не лопались барабанные перепонки. При первых звуках Коко навострил уши, а через миг вскочил. Он выглядел озадаченным. Потом побежал по комнате, резко повернул и бросился назад.
— Ему не нравится, — запротестовал Квиллерен.
Музыка превратилась в тихий шепот с пульсирующими вибрациями. Коко кинулся в сторону и бросился на стену.
— Лучше выключи!
— Это великолепно! — сказал Расс. — Стэн ты когда-нибудь видел что-нибудь подобное?
Из колонок раздался чудовищный скрип. Коко молнией взлетел в воздух и опустился на шкафчики с аппаратурой.
— Выключи! — пытался перекричать музыку Квиллерен.
Но было поздно. Коко снова прыгнул, приземлился на голову Рассела и впился в нее когтями. Вопль Пэтча перепугал кота еще больше, и сиамец отскочил в угол.
Расс прикоснулся к виску. Пальцы окрасились кровью.
— Так тебе и надо, — тихо сказал Стэн, выключая установку.
Квиллерен понес Коко домой. Кот внешне казался спокойным, но журналист чувствовал, как тот дрожит.
— Прости, старик, — сказал хозяин. — Это была подлая шутка.
В комнате Квиллерен осторожно опустил животное на пол.
Прибежала Юм-Юм, чтобы дотронуться до носа Коко своим, но кот не обратил на нее внимания. Он долго пил воду, потом встал на задние лапы и провел когтями по брюкам Квиллерена. Журналист взял Коко на руки и носил по комнате, пока не пришла пора идти на следующую встречу.
Он закрыл животных и направился к лестнице, но вопли за запертой дверью буквально разрывали журналистское сердце. Он медленно спускался по ступенькам, но крики становились все жалобнее и печальнее, и все опасения Квиллерена, что Коко его больше знать не хочет, испарились. Кот нуждался в нем. Обрадовавшись, Журналист вернулся и взял хвостатого друга с собой к Клатре.
Вообще-то Клатра приглашала Квиллерена зайти попозже (?) вечерком (?), когда оба смогут расслабиться (?). Но он сослался на занятость и сделал вид, что не понимает ее заигрываний.
В половину восьмого — самое пристойное для дружеского визита время — они с Коко приехали на такси в Орлиное Гнездо и достигли на лифте семнадцатого этажа. Коко ничего не имел против поднимающихся лифтов — другое дело те, что пытаются ускользнуть из-под его ног!
Клатра встретила гостей в пышном облаке бледно-зеленого шифона и страусовых перьев.
— Я не знала, что ты придешь с другом, — хрипло рассмеялась она.
— Этим вечером Коко пришлось нелегко, и он не хотел оставаться один.
И Квиллерен рассказал о жестоком эксперименте Расса с электронной музыкой.
— Опасайтесь молодых блондинов в белом! — изрекла Клатра. — Им есть что скрывать.
Она провела журналиста в уютную комнату — пестрые обои, пестрые шторы, пестрые мебельные чехлы — все в темно-бежевых, коричневых и золотых тонах. В задрапированном тканью помещении было ужасающе тихо, как в гробу. Чуть слышно играла музыка — что-то страстное, скрипичное. Повсюду аромат духов Клатры.
Квиллерен посмотрел на запятые, составляющие основу оформления комнаты, и попытался их сосчитать. Десять тысяч? Сто тысяч? Полмиллиона?
— Не выпьешь ли чего-нибудь? — В зеленых глазах появился заговорщицкий блеск.
— Только содовую. Спиртного я не пью.
— Милый, для любимого журналиста я могу сделать что-нибудь получше, — отвечала она.
