– И что? – спросил я, еще не желая верить, что попал.
– Организуйте снабжение и сбыт, помогите Флоре, она в долгу не останется.
Я даже не стал говорить о том, что наслышан, как хозяйка завода не остается в долгу, спросил по-простому:
– Ты что, Гоша, шутишь, что ли?
– Да нет, Андрей, не шучу.
– Не шутим мы, Андрюша, – подтвердил Рома.
Я обвел взглядом лица присутствующих и убедился: не шутят.
– Вы как себе это представляете? Приехал на три-четыре дня поохотиться, мимоходом запустил завод и пошел дальше уток стрелять?
– Задержись. Там братва без тебя управится. Флора завтра с похорон вернется, пойдем, поговорим? Она бумаги покажет, ты лучше разберешься. Сама-то она что может? Наруководила уже один раз, дурочка. На тебя одна надежда.
– Фу-у-у! Ну, вы даете.
«Вот и поохотились! – подумал я. – А Валерик, тот вообще свихнется! Скажет, что я ему удружил так удружил. А при чем здесь я?»
– Сырье-то на какие шиши закупать? – спросил, поймав себя на мысли, что уже включаюсь в процесс.
– Деньги есть! Все схвачено! – загудела братва. – Не сомневайся, Андрей, Щербаков круглую сумму на счет положил. На все хватит.
Я выслушал, и как-то само собой подумалось вслух:
– Да, здорово получилось! Денег дал и откланялся! Удачно как медведь подвернулся.
Зачем сказал, сам не понял. Брякнул просто так и вдруг почувствовал, что в избе повисла тишина. Слышно стало, как дрова в печке потрескивают. Подняв нос от чашки с чаем, я увидел, что всем как будто стало неловко.
– Что? – не понял я. Народ молчал, переглядываясь и кряхтя. – Что?!
– Задолжали Щербакову, – пояснил Гоша.
– Как? Ссуду взяли?
– Да нет, – смущенно заговорил Женька. – С Хустовым за электрическими кабелями поехали в Нижний. Где-то третью часть примерно не добрали по перечню, не оказалось на складе. Обещали подвезти, и мы решили пару дней у Гоши перекантоваться, чтобы второй раз не ездить. У него жена как раз в Лысково уехала, квартира пустая… Ну, и пожили… неделю. Когда протрезвели, оказалось, почти сто штук прогуляли.
– Это тебе не в деревне по бабам на халяву ходить, – съехидничал Рома с плохо скрытым чувством зависти в голосе.
– Хоть есть что вспомнить? – развеселился я. – И что Спонсор сказал?
– Да он и не узнал. Кабеля сгрузили, никто недостачу не проверял.
– Ну, теперь и не проверит, – успокоил я, превращаясь в соучастника растраты. – Раз у Флоры деньги есть, она новую экспедицию снарядит. Только оплачивает пусть по безналичному расчету, чтобы снова бес не попутал!
– Деньги мы вернем, конечно, – сказал совестливый мужик Гоша.
– Ну что, вроде бы мы все обговорили? – спросил Рома.
Я вышел проводить гостей и по пути спросил Женьку как выдающегося охотника:
– А что, у медведицы такой удар может быть, что здорового мужика враз того?
– Она его не лапой. Он – о камень.
«Новое дело», – подумал я.
– Как о камень?
– Там, на Варваже-то, берег возле моста крутой, метра два, пожалуй, будет. Лапой она ему кожу с лица содрала только… он назад упал, и – головой о камень.
– Ты откуда знаешь, Джо? – спросил Гоша. Рома, видимо, тоже слышал это впервые.
– Я в Варнавино отмечаться ездил. Там мужики говорили.
Если ты в Кувшине не проснулся с первыми петухами, это не беда. Всегда найдется кому разбудить тебя. Эта особенность – навещать нас кому-нибудь из братвы ни свет ни заря – иной раз не на шутку сердила Валерия Витальевича, так что «гости дорогие» на его устах превращались в «кувшинные рыла». Хорошо, что они этого не слышали. Было бы неудобно.
Просыпаясь следующим, естественно, ранним утром, как обычно – от стука в окно: «Андрюха!» – я порадовался, что Валерика нет.
Прошлепав в тапочках через сени по ступенькам на крыльцо, отодвинул щеколду, открыл дверь и увидел Толика – родного брата Гоши. За его спиной «бил копытом» холеный «уазик», оттюнингованный пластмассой по самую крышу. Толик с семьей жил в Варнавино, а это все-таки уже почти город, если убрать теленка с обочины и гусей с проезжей части. На улице было, однако, прохладно. Не зря я печь топил.
– Привет, Толик! А где Гоша?
– Ай! – в сердцах воскликнул Анатолий Николаевич. – Спит. Набухались с Женькой вчера.
– Как набухались? – удивился я. – Они же от меня вечером как стекло ушли. Только чай пили!
– Дурное дело – нехитрое. Угостили. Хустов. Ему Стаська глаз подбила. Дома сидит, скучно ему. Они и навестили друга. Женька, молодой лось, с утра уже в лес порысачил, а этот – на массу давит.
– Ясно… Проходи, чайку? – предложил я.
– Нет. Поехали на Варваж? – предложил Толик. – Посмотрим, где Спонсор утонул.
– Утонул? – не понял я. – Как утонул? Это уже третья версия! Сначала его медведь заломал, потом он о камень ударился, теперь, ты говоришь, утонул?
– Все так. Медведь ударил, с обрыва башкой вниз рухнул, но умер он оттого, что захлебнулся. Вскрытие показало.
– Поедем, – решил я, – ружье возьму. Вдруг птичка на дорогу выйдет гальковать?
По осени птичка выходит на дорогу гальковать, то есть клевать камешки. Они помогают ей в пищеварении так же, как местным жителям алкоголь. Только в отличие от птичек он им нужен круглый год, поэтому магазин в деревне вряд ли когда-нибудь постигнет участь стекольного завода.
В то время как Толик показывал высокий пилотаж, то ныряя в ямы, то накреняясь так, что «уазик» почти ложился на бок, я смотрел вперед на дорогу в надежде увидеть черную шею глухаря. Один раз вспорхнул рябчик, и это все. Может, рано еще или холодно.
Близко к мосту подъезжать не стали. То самое место определить было нетрудно, его огородили красной лентой. На душе стало тревожно. Толик, не скрывая любопытства, подошел к ограждению и, улыбнувшись мне, со словами: «Мы не волки, флажков не боимся», – перешагнул через ленту. Я последовал его примеру. Внутри периметра не было так натоптано, как за ним. Медвежьи следы четко отпечатались на песке. Следы сапог – тоже. В месте падения на обрыве образовалась выемка. Каменюка внизу впечатлял. Я представил, как Спонсор, отведав здоровенных медвежьих когтей, полетел вниз, затылком на этот камень, и, потеряв сознание, бултыхнулся головой в воду…
Толик рассматривал следы молча. Не знаю, что он прочитал на земле, для меня уже было достижением то, что я сумел отличить медвежью лапу от сапога сорок четвертого размера.
– А ведь его, вероятно, можно было спасти, пока он еще несильно нахлебался? Сделать искусственное дыхание? – заметил я.
– Ой! Кто будет делать искусственное дыхание? Савроська, что ли? Он слов таких не знает, – скептически проговорил Толик.
– А ему теперь не впаяют оставление человека в беспомощном состоянии? – постарался я сформулировать как мог свои опасения.
– Вряд ли. Его же рядом не было. Он не сразу Щербакова нашел.
Я решил сфотографировать следы, обрыв, речку и окружающую обстановку, чтобы показать потом Валерику и Александру Михайловичу, и достал цифровик.
Возвращаясь к «уазику», я сожалел о том, что следопыт вряд ли из меня когда-нибудь получится. Хотя, если постараться, можно отличить следы Щербакова – все те же сапоги – от следов Савроськи, они поменьше. Кажется, это кроссовки. Так, глядя под ноги, я дошел до двух окурков. Один был от дорогих сигарет с фильтром, другой – что-то типа «Примы». Следы кроссовок и сапог здесь сходились. Посмотрев направо в лес, я увидел нечто примечательное и пошел туда.
– Что там? – спросил Толик.
– Корзина, – ответил я. – Грибы уже испортились. – Здесь, очевидно, Савроська услышал медвежье рычание и крик Спонсора. До этого они стояли, курили, там, на дороге, и разошлись. Савроська – сюда, он увидел грибы, а Спонсор побрел вперед, пока не перешел Варваж по мосту к тому злополучному месту.
Толик помолчал немного, потом предложил:
– Ну что, поедем обратно?
Я решил, что пришло время поближе познакомиться с горе-героем дня, хотя бы заочно:
– А Савроська, он кто вообще?
– Придурок, – ответил Толик.
Я подумал, что это неудивительно, если у них директор завода – Флора-дурочка.
– Чем он прославился, я имею в виду? Не считая последнего случая.
– Да ничем. Друган покойного Славика-Чумы. Он да Никотиныч – вот троица была. Ни одна драка без них не обходилась… – Толик аккуратно объехал бревно на дороге.
Имя Чумы гремело, когда только состоялось наше знакомство с деревней. Однако Славик часто зарывался и плохо кончил – пырнул ножом Мусора и, не дождавшись суда, наложил на себя руки.
– А как Мусор себя чувствует после гибели Чумы? – спросил я.
– А что Мусор? Это же Славка за нож схватился, а не он.
– И посадил бы? Вот так запросто, знакомого, из своей деревни?
– Должность такая. Он от людей отделен погонами. Сам ее выбрал. – Толик, очевидно, не собирался сочувствовать Мите и не любил его.
Вернувшись домой, я запер в шкаф ружье, прихватил деньжат и отправился за харчами. Шел-то я по одному делу, а в голове крутилось другое. Мысленно возвращался в лес, на Варваж, туда, где мы с Толиком осматривали кусок берега, огороженный красной лентой. И, признаться, чем больше я вспоминал отпечатки на песке, тем сильнее ощущал какое-то смутное противоречие в увиденном, которого и сам себе не мог объяснить. Решил отложить разбирательство на потом, поскольку подошел к магазину. Едва я потянул на себя тяжелую дверь, как не просто увидел глазами – почувствовал всем своим существом ее, Ромину племянницу! Возле прилавка, в окружении краснокувшинских бабулек, она выглядела точно высокая американка во вьетнамской деревне из голливудского фильма.
