— Согласен.
Теперь, когда мы подошли к моменту, который называется «согласовано и утверждено», Герман постарался не дать мне возможности соскользнуть с крючка. Он требовал немедленно отправиться на дело, а на все мои отговорки неизменно отвечал, что у него все схвачено: возле подъезда ждет машина и нам нетрудно добраться до его квартиры, где есть и выпивка, и закуска, и место, в котором можно спокойно обсосать все детали предстоящей операции. Насколько я мог понять, он просто не хотел оставлять меня одного ни на миг, чтобы я не смог проверить историю с пудреницей и всем прочим, воспользовавшись элементарным телефоном. Наличие выпивки сразило меня наповал, и я согласился. По дороге мы обговорили самый важный для меня вопрос — гонорарный. Он хотел заплатить по принципу: вечером — пудреница, утром — деньги, но я заартачился и не соглашался ни в какую. Все-таки я вырвал у него два банкнота и согласие раскошелиться еще на два перед началом дела. Остальные я должен буду получить после того, как верну пудреницу. Чтобы показать, что мое доверие к нему не слишком велико, я сунул вырванные с боем казначейские билеты в конверт, написал на нем адрес директора моего банка и, выйдя на улицу, опустил в почтовый ящик. Что ж, если он попытается надуть меня, хоть эти два билета согреют мне душу.
На улице стоял восьмицилиндровый «паккард». Единственное, чем он мог похвастать, так это своей высотой. Я ожидал, что лимузин будет черный, блестящий, как бриллиант Германа, и железный, неказистый таз оказался для меня полной неожиданностью.
Я терпеливо ждал, пока Герман протиснется на заднее сиденье. Он не садился в машину, а напяливал ее на себя. Теперь я надеялся, что все четыре шины лопнут, но все обошлось благополучно. Удостоверившись, что сзади места для меня не осталось, я устроился рядом с шофером.
Проехав Оушн-авеню, мы двинулись по дороге, которая вела к подножию возвышенности, окружавшей город. Я не смог как следует рассмотреть шофера по той причине, что ловкач пригнулся к баранке, а его фуражка была надвинута на глаза. Пока мы катили в темноте, он не обмолвился ни единым словом.
Мы немного поплутали, потом свернули в ущелье и продолжили путь по неровной, поросшей кустарником с обеих сторон дороге. Время от времени нам попадались дома. Ни в одном из них не было освещенных окон.
Через непродолжительное время я оставил попытки запомнить дорогу, по которой мы ехали, и оставил всякую надежду на дополнительный гонорар плюс к тем двум бумажкам, которые я так предусмотрительно отослал в банк. Если бы толстяк снова пришел в мое бюро, я предпочел бы прелести банкротства, чем все это. Ни от кого, кроме него, я не слышал такой наглой и дурацкой лжи. Мне предстояло ограбить сейф. Для этого состряпан весь этот винегрет. Бедная, маленькая, голая женщина боится большого, злого миллионера, ха-ха-ха.
Я не поверил ни единому его слову. Просто Герман желает получить нечто из сейфа Бретта. Может, это и была пудреница, я не мог знать этого, но какая бы вещь там ни лежала, она была очень ценной для Германа. Вся эта история представлялась мне настолько опасной, что если выпутаюсь, то смоюсь без оглядки» У него хватило наглости предложить ограбить сейф Бретта за тот мизер, который он мне пообещал? Да, я взял деньги, но это еще не означало, что, поумнев, я не откажусь от этой авантюры. Он утверждает, что я — пройдоха. Возможно, но я не такой простофиля, каким кажусь с первого взгляда, и не собираюсь таскать каштаны из огня чужому дяде.
Вот что говорил я себе, и был уверен в правильности своих суждений.
Мы катили по дну ущелья. Стемнело. Сырость забралась даже в салон «паккарда». Свет фар рассеивался в тумане и затруднял видимость. Иногда из темноты и мрака доносилось кваканье, сквозь запотевшие окна машины луна казалась лицом покойника, а звезды — бриллиантовыми бусинками.
Внезапно машина свернула в сторону и углубилась в узкую аллею, с обеих сторон которой возвышалась каменная ограда. Еще через мгновение она остановилась, и я увидел освещенные окна, словно висящие в темноте. Все вокруг было спокойно, недвижимо и бездыханно, как в камере смертника тюрьмы Сан-Квентин. Свет фар брызнул на входную дверь, на каменных львов, присевших на задние лапы и, казалось, готовых прыгнуть в любую секунду. Входная дверь была усеяна головками медных гвоздей и выглядела достаточно прочной, чтобы выдержать прямой удар античного тарана, который я видел в каком-то псевдоисторическом боевике.
Шофер, подбежав к задней дверце, помог Герману выбраться. Свет упал на лицо, и мне удалось внимательно рассмотреть его. Что-то в этом крючковатом носе и толстых губах показалось мне знакомым. Я уже несколько раз видел этого человека, но не мог вспомнить где.
— Отведите машину, — приказал Герман, — и принесите сандвичи, да не забудьте предварительно вымыть руки, прежде чем хвататься за хлеб.
— Хорошо, мсье, — сказал шофер, бросив на Германа взгляд, полный ненависти. Я счел это полезным. Когда играешь в такие игры, необходимо знать, кто против кого.
Герман открыл входную дверь, и она проглотила его.
Я последовал за ним. Мы прошли через холл, в конце которого располагалась лестница. Двойная дверь вела в большой зал. Нас не встречала прислуга — никто, казалось, не заметил нашего прихода. Герман снял шляпу и сбросил пальто. И даже без этих атрибутов он имел достаточно внушительный вид.
На макушке у него наметилась лысина, а волосы были подстрижены так коротко, что их почти не было заметно.
— Входите, мистер Джексон, и чувствуйте себя как дома. Я вошел в большой зал за Германом. Когда мы шли с ним рядом, я походил на буксир, сопровождавший океанский лайнер.
Комната была обставлена двумя глубокими кожаными креслами, стоявшими перед камином. На вощеном паркете лежали персидские ковры. Вдоль стены, перед окном, стоял длинный резной стол с батареей початых бутылок и кучей немытых фужеров. Худощавый, элегантно одетый мужчина неожиданно возник из кресла.
— Доминик, это мистер Джексон, — сказал Герман. — А это — мой компаньон, мистер Паркер.
Мое внимание было приковано к бутылкам, но я кивнул, чтобы показаться любезным.
Паркер ответил мне тем же. Он изучал меня, и недовольная гримаса явно свидетельствовала, что мой вид ему не по душе.
— Ах да, детектив! — сказал он с усмешкой и посмотрел на свои ногти, как это делают женщины, когда посылают вас… погулять.
Я устроился в кресле и тоже принялся изучать его в свою очередь. Он был высок. Волосы цвета меди прилизаны назад. Длинное, узкое лицо, блеклые синие глаза и нежный подбородок, который скорее подошел бы женщине. Морщины у глаз и кожа, свисающая с подбородка, говорили, что ему давно перевалило за сорок. Те, кто предпочитают холеных щеголей, нашли бы его привлекательным. На нем был костюм из фланели жемчужного цвета, шелковая бледно-зеленая рубашка, бутылочного цвета галстук и туфли ему же в тон. Белая гвоздика украшала его бутоньерку. В тонких губах дымилась сигара с золотым ободком, Герман расположился перед камином. Он смотрел на меня отсутствующим взглядом.
— Хотите выпить? — спросил он и посмотрел на Паркера, словно ожидал от него разрешения. — Как вы думаете, дать ему виски?
— Сам себя обслужит, — сухо заметил Паркер. — Я не обслуживаю слуг.
— Вы имеете в виду меня? — поинтересовался я.
— Вас бы здесь не было, если бы не зелененькие, а тот, кого покупают, — слуга.
— Точно.
Я подошел к столу и обслужил себя таким количеством жидкости, в котором можно было утопить лошадь. В данном случае — белую[1].
— Закройте рот, когда вас не спрашивают, — отозвался Доминик, и лицо его перекосилось.
— Не горячитесь, Доминик, — сказал Герман. Хриплый, резкий голос возымел действие на Паркера, и он успокоился.
Наступила пауза.
Я взял стакан, отсалютовал Герману и выпил содержимое.
Виски было того же качества, что и бриллиант.
— Когда займемся делом? — внезапно спросил Паркер, не поднимая глаз.
— Завтра вечером, — ответил Герман. — Введите его в курс дела, а я пойду лягу.
Потом он обратился ко мне, подняв толстый, как банан, палец:
— Мистер Паркер расскажет вам, что надо делать. Спокойной ночи.
Я пожелал ему того же.
Подойдя к двери, он повернулся и посмотрел на меня еще раз.
— Мне бы очень хотелось, чтобы вы поладили с мистером Паркером. Я ему доверяю. Он объяснит вам все, что нужно, и каждое его слово равносильно моему приказу.
— Идет, — согласился я.
Мы слышали грузные шаги Германа, поднимающегося по лестнице. Комната, казалось, опустела.
— Ну что ж, — сказал я, — мое доверие тоже куплено.
— Мы здесь не развлекаться собрались, мистер Джексон. Паркер сидел в кресле выпрямившись, словно аршин проглотил.
— Вам заплатили за работу и заплатили хорошо, так что не потерплю наглости с вашей стороны. Понятно?
