– Не пойму, как это – она тебя ушла?
– Как, как… – заворчал он и заерзал. – Развод. А квартиру себе хочет. Чтоб я ей оставил. У меня квартира – у-у-у! Хо-рошая. Боль-шая.
– Выгнала, что ли?
– Я с-сам ушел. Взял и ушел. Мне сорок! А я дур-рак. Не разбираюсь в людях. Я болван! А теперь еще и… никто. У меня ничего больше нет. А было. Недавно было. А теперь нет. Останови, воздуха мало.
Маля остановила машину, он открыл дверцу и запрокинул голову на спинку сиденья, ей показалось, заснул. Она со своей стороны толкнула дверцу – прохладный и свежий воздух, которого никогда не бывает в городе, заполнил салон. Посидев немного, Князев поежился:
– А чего так холодно? – И… вывалился из машины.
Когда Маля, обойдя автомобиль спереди, подбежала к нему, он уже встал на ноги, держась за капот, и глубоко вдыхал воздух, не соображая, что находится за городом:
– Ух, запах… Ужасный! Жить хочется. А не хочется. Ты меня понимаешь?
– Нет.
– Потому что дура. Бабы все дуры. И мародеры. Слушай… а что это светится там?
– Луна в реке.
– Здесь река?! Пфф! – Он удивился, будто никогда не видел рек. Неопределенно пожав плечами, неожиданно зашагал к реке по бездорожью.
– Куда ты? – бросилась вдогонку Маля.
– Топиться. Утоплюсь – будет кайф…
Однако, ступив в яму, он упал, но поднялся без посторонней помощи, так как Маля, опасаясь поломать ноги в туфлях на высоких каблуках, в это время снимала их. Когда она догнала Князева, он уже стоял по колено в тихой воде.
– Не топись, – сказала она ему. – Я должна тебя убить.
– Убить? – повернулся к ней Князев. – Меня?
– Да. Мне обещали за тебя десять тысяч баксов.
– Так мало?! – возмутился он. – Пф! Моя жизнь стоит всего десять… Это свинство! Ну, ладно, давай. Убивай. Я все равно убит. Меня почти нет. Я хочу умереть окончательно и бесповоротно.
– Пойдем, убью тебя в машине.
– Пфф! – Он снова поднял плечи от возмущения. – Какая разница? Я хочу на свежем воздухе.
– Пал Палыч, я не шучу. – Маля ступила в воду и протянула ему руку. – Если я убью тебя здесь, ты упадешь в реку, так?
– Угу. – Он кивнул головой и едва устоял на ногах.
– А как я докажу, что убила тебя? Твой труп утонет, и я не получу денег. Идем в машину?
Он подумал-подумал, неожиданно стал на колено и несколько раз плеснул себе в лицо, загребая воду пригоршнями.
– Вода холодная, у меня ноги замерзли, – сказала Маля. – Давай руку.
Недолгая пауза, и Князев схватился за руку Малики, выполз на берег, потом обнял ее за шею, оба поплелись к машине, качаясь из стороны в сторону.
– А чем ты меня… Ну, убьешь?
– Пулей.
– Это быстро. И надежно. – Забравшись в машину, Князев передернул плечами. – Брр! Правда, вода холодная… Щас включим отопление… Слушай, ты меня знаешь когда убей? Когда я усну. Договорились? Скажи, договорились?
– Договорились, – осторожно трогаясь с места, пообещала она. – Боишься умирать?
– Хрен его знает. Нет, лучше когда усну… и не проснусь. Все, я сплю… – Но, проехав некоторое время, он вдруг выпрямился. – Слушай, машину моей змее не отдавай, поняла?
– Не отдам. А кто змея?
– Пфф! Жена, конечно! Себе забери. Не хочу ей. На запчасти разбери и пр-родай. – Он умостился, но вдруг опять встрепенулся. – Слушай, у тебя бывает: мысль родилась и сдохла, родилась и сдохла? Молчи, у тебя ваще мыслей нет, потому что ты баба, значит, дура. А у меня бывает.
Князев окончательно устроился с максимальным комфортом и заснул.
В глаза светило что-то пронзительно яркое. Он лениво вертел головой, пытаясь избавиться от света, но напрасно, а пошевелить частями ватного тела он был не в состоянии. И не мог понять, почему у него нет силенок, почему даже веки разлепить не удается.
– Сколько сейчас? – спросил женский грудной голос.
Голос был незнакомым, и он удивился, почему ему задали вопрос, кто и про что.
– Полдень, – сказал мужской и сиплый голос.
На лицо Князева легла тень, избавив его от яркого света, мешавшего открыть глаза. Он догадался, что вопрос был задан не ему, но кто эти люди? Князеву почудилось, что кто-то склонился над ним, он даже ощутил тепло человеческого тела, приподнял веки и увидел… львиную гриву. Нет, правда, над ним склонилась львиная грива, окруженная свечением, а вместо львиной морды было большое темное пятно.
– Проснулся, – сказал тот же женский голос. – Дядя Костя, надо бы его привести в чувство.
– А, так мы это мигом. Сейчас рассольчика принесу.
Кто-то зашаркал ногами. Заскрипела дверь, хлопнула. Львиная грива отплыла в сторону, а Князева резанул по глазам безумно яркий свет. Он зажмурился и с трудом повернулся на бок. Когда в следующий раз он открыл глаза, перед ним предстала нелепая картина. То ли он находился в сарае, то ли еще где – не понять. Стены деревянные, прогнившие, потолок тоже прогнивший, кругом антисанитария в кубе. Яркий свет, раздражавший его, оказался солнечным и проникал через раскрытое окно. Снова хлопнула дверь, затем неизвестный тип с заросшей харей (натуральный бабай), скаля редкие желтые зубы, протянул ему грязный ковш:
– Пей.
А пить хотелось – жуть, все нутро высохло, как в пустыне Сахара. Князев приподнялся на локте, взял ковш с мутной подозрительной жидкостью и приложился губами к краю. Солоноватое, остро-кислое питье полилось внутрь, охлаждая выжженную пустошь и принося облегчение желудку и голове. Он выпил все до дна, передернул плечами, отдал ковш бабаю и бухнулся на кровать, тяжело задышав.
– После перепоя молока хорошо принять, – скалился бабай, получая видимое удовольствие от состояния Князева, который покрылся испариной. – Пьешь молочко, а оно на пути в кишки кефиром становится. Но молока нет. Может, ему это… самогона, а? Полегчает враз.
– Не стоит, – сказала женщина. – Он мне трезвым нужен.
– Еще принести рассолу?
Князев понял, что бабай обратился к нему, и вяло выговорил:
– Неси.
Хлопнула дверь, ударив по мозгам.
– Пал Палыч, тебе надо окунуться.
Князев поискал глазами женщину, нашел ее у стены, но в полутемном сарае не рассмотрел, какая она.
– Ты кто? – спросил вяло. – Где я?
– Сначала в себя приди, поговорим потом. Вставай. Помочь?
– Я сам, – промямлил Князев, отбрасывая тряпку типа одеяла. Сел. А на нем, кроме трусов, ничего не было. – Где моя одежда?
– Сохнет, – сказала женщина, не объяснив, почему его одежда сохнет, а самому спросить не было сил. Она подошла к нему. – Может, все же помочь тебе?
Это оказалась молодая женщина, и очень даже… для тех, кто понимает. Князев отказался от помощи:
– Не надо. – И встал на ноги. – Куда?
– На выход, – указала рукой Маля и пошла первой, распахнула дверь, уступая ему дорогу.
Пришлось согнуться, чтобы не удариться головой, – дверной проем был низкий, покосился и рассохся. Князев вышел на воздух, остановился, осматривая местность и потирая плечи. Перед ним простиралось нечто вроде заросшего камышом водоема, но для лужи водоем оказался слишком велик, а для озера слишком мал.
– Окунись в пруду, – предложила Маля.
Как робот, безоговорочно выполняющий команды, Князев поплелся к берегу, у воды ступни погрузились в серую жижу.
– Здесь паразитов нет? – полюбопытствовал он, не оборачиваясь.
– Только пиявки, лягушки и мелкая рыбешка. Иди, иди.
Осторожно продвигаясь в глубь пруда и чувствуя, как ступни погружаются в ил по щиколотку, он брезгливо морщился, но мужественно двигался вперед. Зашел по пояс, нырнул. Холодная вода, проникая под кожу, взбодрила его не то слово, а отрезвиться ему надо было – край. Князев вынырнул, отплевался и поплыл, где-то на середине пруда перевернулся на спину, снова ушел с головой под воду, потом благополучно добрался до берега.
– Дядя Костя! – позвала Маля. Откуда-то взялся тот самый бабай с противной харей, в дурацкой и далеко не опрятной одежде, приносивший солено-острое пойло. – Полотенце есть?
– А как же. – Бабай в прямом смысле ускакал в сарай.
Тем временем Князев, сплевывая, рассматривал покосившееся одинокое строение. На веревке, протянутой от него до дерева, висела одежда Князева. У входа в сарай кто-то смастерил печку из кирпичей, дымились дрова, а на печи стояла жуткого вида алюминиевая кастрюля. Вокруг росли ивы, толстые деревья с раскидистой кроной и кустарники. Ну прямо дом отдыха.
Не успел Князев глазом моргнуть, а бабай (со странной кличкой дядя Костя) принес махровое полотенце и отдал гостю. Подарив Князеву улыбку, он резво поскакал к печке, там с серьезнейшей миной, зажав в зубах самокрутку, принялся чистить рыбешку. Князев развернул ветхую тряпку с дырой посередине и решил, что до него ею вытерлось человек пятьдесят, возможно, этой ветошью вообще полы мыли. Но другого полотенца не было, Князев промокнул им воду на теле. Отдавая Малике влажную тряпку, задал вопрос, который очень его интересовал с тех пор, как он открыл глаза:
