— Что это у вас за птица? — тут же выпалила она.
— Ворон. — Старик замер как изваяние и смотрел на Салли, потом аккуратно положил нож на стол.
— Разве не жестоко — держать его в клетке?
— У него крыло было сломано. Он бы не улетел, даже если его выпустить.
Но Салли слушала старика вполуха. Она живо вообразила, будто он запирает их с Кэтрин у себя — совсем как эту черную птицу с крепким клювом и увечным крылом.
Тут Кэтрин встала, отряхивая крошки с рук. Салли тоже вскочила. Кэтрин подошла к старику совсем близко, на расстояние вытянутой руки. Она была выше и смотрела на него сверху вниз. На мгновение Салли с ужасом представила, что вот сейчас Кэтрин наклонится и чмокнет старикана в щеку. Тогда и ей придется сделать то же самое. На слабо. По крайней мере, так Салли казалось. С тех пор как они переступили порог старикова дома, все превратилось в испытание. Салли посмотрела на старика: выбрит небрежно — во впалостях щек пучки жесткой седой щетины, на пожелтевших зубах слюна. Да она скорее умрет, чем дотронется до него.
Однако в следующую минуту они уже хохотали на улице, надрывая животики, — Салли подумала, что еще немного, и она описается. Или обе рухнут в сугроб. Прошло немного времени, и глаза после яркого света снова привыкли к темноте. Они выключили фонарик. Показалась почти полная луна, да и до дома Кэтрин оставалось всего ничего.
Когда они пришли, в доме Кэтрин царила тишина: ее отец Новый год не отмечал и лег спать рано.
— Зайдешь? — спросила Кэтрин.
— Не, пойду домой, — сказала Салли, чувствуя, что именно этого ответа от нее и ждут.
Порой она не знала, что у Кэтрин на уме. Но иногда знала наверняка. И сейчас была уверена, что Кэтрин пригласила ее из вежливости.
— Давай сюда бутылку — спрячем улики.
— Ага.
— Я постою у входа — прослежу, чтобы ты добралась домой.
— Да ладно, не стоит.
Но Кэтрин не ушла, она стояла, облокотившись о садовую ограду. И, когда Салли обернулась, та все еще смотрела ей вслед.
Дай Магнусу волю, уж он порассказал бы девчонкам о воронах. Вороны жили на его земле, всегда жили, еще с тех пор, когда он был мальчишкой и глазел на них. Иногда они вроде как играли. То кувыркаются, носятся друг за другом в небе — совсем как дети играют в салки, — то вдруг складывают крылья и камнем вниз. Магнусу думалось, что наверняка это здорово — встречный поток ветра, огромная скорость… В последний момент вороны расправляли крылья и взмывали, и крики их походили на смех. Однажды Магнус видел, как птицы одна за другой скатывались по заснеженному склону холма на спинках — точь-в-точь мальчишки, сыновья почтальона, съезжавшие на санках, пока мать не прикрикнула на них, велев играть подальше от его дома.
Но и жестокости воронам не занимать. Магнус сам был тому свидетелем — они выклевали глаза хворому, едва народившемуся ягненку. Ярка страдала, она злилась и блеяла, но их не отпугнешь. Магнус птиц не отогнал, даже не попытался. Вороны клевали и потрошили, утопая когтями в крови, а он все смотрел и смотрел, не в силах отвести взгляд.
Миновало уже несколько дней, а Салли и Кэтрин все не шли у Магнуса из головы. Утром он просыпался с мыслью о них, поздно вечером, задремав в кресле у камина, видел их во сне. Когда же они вновь навестят его? Конечно, Магнус не слишком-то обольщался на свой счет. И все-таки ему страсть как хотелось поговорить с ними еще разок. На неделе острова заморозило и завалило снегом. Мело с такой силой, что Магнус глядел в окно и не видел дороги. Мелкие-мелкие снежинки крутило и мотало ветром, как дым. Когда ветер наконец стих, выглянуло солнце и снег в его лучах резал глаза — Магнус даже прищурился, чтобы разглядеть, что творится на улице. И увидел голубой панцирь льда, сковавший ручей, снегоуборочную машину, расчищавшую дорогу от основной трассы, почтовый фургон. Но вот его красавиц не видать.
Однажды он заметил миссис Генри, мать Салли, — она вышла из здания начальной школы, примыкавшего к их дому. Учительница была в толстых, на меху, сапогах и розовой куртке с поднятым капюшоном. «Гораздо моложе меня, — подумал Магнус, — а одевается как старуха. Как женщина, давно махнувшая на себя рукой». Невысокая миссис Генри деловито семенила, будто куда торопилась. Наблюдая за ней, он забеспокоился: а не к нему ли? Вдруг она прознала, что в Новый год Салли была у него? Он представил, как миссис Генри выходит из себя, кричит ему в самое лицо, так, что он чувствует ее дыхание, на него брызжет слюной: «И приближаться не смей к моей дочери!» На мгновение он пришел в замешательство. Это ему привиделось или было на самом деле? Но миссис Генри к нему на холм не забиралась. Шла себе своей дорогой.
На третий день у него кончились хлеб и молоко, он подъел овсяные лепешки и шоколадное печенье, с которым любил пить чай. Пришлось ехать в Леруик. Хотя он и не хотел никуда уезжать — а ну как девчонки нагрянут, а его нет? Он представил, что вот они взбираются по холму, скользя на обледенелой тропинке и смеясь, вот стучат в дверь, а дома никого. Обиднее всего, что он об их приходе даже не узнает. Снег вокруг дома такой плотный, что и следов-то не видать.
Многих пассажиров автобуса он признал. С кем-то он учился в школе. Флоренс до выхода на пенсию работала поварихой в гостинице «Скиллиг». В юности они даже вроде как дружили. Флоренс тогда была симпатичной, а уж танцевала… Как-то в местном клубе Сэндуика устроили танцы. Братья Юнсон играли рил, все ускоряясь и ускоряясь; Флоренс отплясывала и вдруг споткнулась. Подхватив девушку, Магнус на секунду прижал ее к себе, но она вырвалась и со смехом убежала к подругам. Ближе к хвосту автобуса сидел Джорджи Сэндерсон, который повредил себе ногу и больше не рыбачил.
Однако Магнус ни к кому из них не подсел, и с ним никто не поздоровался, даже не кивнул — все делали вид, будто знать его не знают. Так уж повелось. Причем давно. Может статься, они и вовсе перестали его замечать. Водитель включил отопление в салоне на полную мощность. Горячий воздух из-под сидений растопил снег на сапогах, и талая вода моталась по проходу взад-вперед, пока автобус поднимался на холм или спускался. В запотевшие окна ничего не видать, и Магнус догадался, что пора выходить, только когда все остальные засобирались.
В Леруике стало шумно лишь недавно. А ведь раньше, в молодости, Магнус узнавал на его улицах каждого встречного. Последние годы в Леруике было полно приезжих и машин, даже зимой. Летом и того хуже. Уйма туристов. Паром из Абердина шел всю ночь; туристы выгружались из него, и все им было удивительно, они глазели по сторонам, будто попали в зоопарк или на другую планету. Иногда в гавань заходили гигантские круизные лайнеры и становились на якорь, возвышаясь над городскими домами. Туристов целый час водили по городу, показывая достопримечательности. На час город как есть оккупировали. Прямо захватчики, ни дать ни взять. На лицах воодушевление, в голосах оживление, но Магнус чуял, что они разочарованы: городок будто не оправдывал их ожиданий. Они выложили за путешествие кругленькую сумму, а их, выходит, надули. Как знать, может, Леруик не слишком отличался от их родных мест.
В этот раз Магнус сошел не в самом центре города, а на окраине, возле супермаркета. Озеро Кликимин-Лох замерзло; два лебедя кружили над ним в поисках полыньи. На дорожке, ведущей к спортивному центру, показался бегун.
В супермаркете Магнусу нравилось. Его там все восхищало: яркий свет, красочные вывески, широкие проходы, изобилие на полках. В супермаркете никто ему не докучал, никто его не знал. Иногда любезная кассирша, пробивая его покупки, заговаривала с ним. В ответ он улыбался. И вспоминал те времена, когда все с ним здоровались по-доброму. Закончив с покупками, он шел в кафе и позволял себе чашку сильно разбавленного молоком кофе и что-нибудь сладкое — пирожное с абрикосовой начинкой и ванилью или кусок шоколадного пирога, такой сочный, что есть его можно только ложкой.
Но сегодня на кофе времени не было — он торопился домой. И уже стоял на остановке, поставив два пакета с покупками на землю. Несмотря на солнечную погоду, кружил снег, мелкий, как сахарная пудра. Ему припорошило пальто и волосы. Автобус пришел пустым, и Магнус сел подальше, в конец салона.
Минут через двадцать, на полпути, вошла Кэтрин. Магнус заметил ее не сразу: протерев кружок на запотевшем стекле, он смотрел на улицу. Магнус слышал, что автобус остановился, но слишком задумался. Однако вскоре что-то заставило его обернуться. Может, знакомый голос — Кэтрин покупала билет. Правда, он не отдавал себе в этом отчета. Подумал, что это духи — когда девушки заглянули к нему в новогоднюю ночь, на него повеяло точно таким же ароматом, но так же не может быть, верно? Ведь Кэтрин только вошла, а он сидел в самом конце — слишком далеко. Магнус вытянул шею, принюхиваясь, но не почувствовал ничего, кроме вони дизельного топлива и запаха влажной шерсти.
