— Узнаешь спальню, а?.. Кровать, шкаф и все… Никого. Под кроватью никого и в шкафу никого… Принюхайся… Ну да, пахнет табаком, перед сном я курю. Никакого запаха духов, можешь войти… И в ванную загляни… и на кухню, нет уж, пожалуйста!
Шутки ради он даже открыл кухонный шкаф. Мирей вытерла глаза и улыбнулась сквозь слезы. Он чуть подтолкнул ее, нашептывая ей прямо в ухо:
— Ну что, удостоверилась? Девчонка! Мне даже нравится, что ты ревнуешь… Но пуститься в такую дорогу… В ноябре! Небось тебе бог весть чего наговорили?
Они вернулись в столовую.
— Черт подери! А про гараж-то мы забыли!
— Мне не до шуток, — пролепетала Мирей. И чуть было снова не расплакалась.
— Ну, давай! Выкладывай мне всю трагедию… Вот, садись в кресло, а я включу камин… Ты очень устала? Вижу, вижу, совсем без сил! Садись поудобней.
Он пододвинул электрический камин к ногам жены, снял с нее шляпку, а сам устроился на ручке кресла.
— Анонимное письмо, да?
— Если бы анонимное! Мне сама Люсьена написала.
— Люсьена! Письмо с тобой?
— Конечно!
Она открыла сумочку и вынула конверт. Он выхватил конверт у нее из рук.
— Да, ее почерк! Ну и ну!
— О-о! Она даже не постеснялась подписаться.
Равинель притворился, будто читает. Он наизусть знал эти три строчки, которые Люсьена позавчера написала при нем: «…машинистка из банка „Лионский кредит“, рыжая, молоденькая, он принимает ее каждый вечер. Я долго колебалась, не знала, предупреждать вас или нет, но…»
Равинель шагал из угла в угол по комнате, сжимая кулаки.
— Немыслимо! Не иначе как Люсьена спятила. — Он как бы машинально сунул письмо в карман и взглянул на часы: — Пожалуй, уже поздновато… И по средам она в больнице… Жаль. Мы бы тут же разобрались с этой идиотской историей. Ладно, это от нас не убежит. — Он резко остановился, развел руками в знак недоумения. — А еще выдает себя за друга нашего дома! Мы ее чуть не родственницей считали. Почему же она так? Почему?..
Он налил себе стакан вина и залпом выпил.
— Съешь кусочек?
— Нет, спасибо.
— Тогда вина?
— Нет. Просто стакан воды.
— Ну, как хочешь…
Он твердой рукой взял графин, налил стакан воды и поставил его перед Мирей.
— А может, кто-то подделал ее почерк?
— Глупости! Я его слишком хорошо знаю. И бумага! Письмо отправлено вчера. Взгляни на штемпель. «Нант». Я получила его с четырехчасовой почтой. Нет! Просто ужас! — Она провела носовым платком по щекам, потянулась к стакану. — Ах! Я не раздумывала ни секунды!
— Узнаю тебя.
Равинель нежно погладил ее по голове.
— А может, Люсьена просто нам завидует? — пробормотал он. — Видит, как мы дружно живем… Некоторым людям нестерпимо видеть счастье других. Разве мы знаем, что у нее на уме? Три года назад, когда ты заболела, она с тобой так нянчилась! Н-да… в преданности ей не откажешь. Она и впрямь вытащила тебя с того света. Гм! Тогда казалось, что тебе конец… Но ведь спасать людей — ее профессия… потом, может, у нее просто счастливая рука. И от тифа тоже не всегда умирают.
— Верно, но вспомни, какая она была милая… Даже распорядилась доставить меня в Париж на машине «скорой помощи».
— Согласен! Но откуда мы знаем? Может, она уже тогда решила встать между нами? Я вот припоминаю… Она заигрывала со мной. А я-то еще удивлялся, что так часто ее встречаю. Скажи, Мирей, а может, она в меня влюбилась?
Лицо Мирей впервые за этот вечер осветилось улыбкой.
— В тебя? Ну, знаешь, миленький! Вот уж придумал! — Она маленькими глотками выпила воду, отставила пустой стакан и, заметив, что Равинель побледнел, добавила, ища его руку: — Не сердись, миленький! Я ведь нарочно, чтоб тебя позлить… Надо же мне сквитаться с тобой!
— Надеюсь, ты хотя бы не рассказала своему брату…
— Вот еще! Да я бы сгорела со стыда… И потом… я бы не успела на поезд.
— Значит, о твоей поездке сюда никто не знает?
— Никто! Я ни перед кем не обязана отчитываться.
Равинель потянулся к графину. Он не спеша налил полный стакан, собрал листки, разбросанные по столу: «Фирма „Блаш и Люеде“»… На минуту задумался.
— Но другого объяснения я не вижу. Люсьена хочет нас разлучить. Вспомни… ровно год назад, когда она проходила стажировку в Париже? Согласись, ведь она могла преспокойно устроиться в больнице или гостинице… Так нет же… поселилась именно у нас.
— Хороши бы мы были, если бы не пригласили ее после того, как она проявила столько внимания!
— Конечно. Но она настолько вкралась к нам в доверие, что еще немного — и стала бы полновластной хозяйкой в нашем доме. С тобой она уже обращалась как с прислугой.
— Скажешь тоже… Да ты сам исполнял все ее прихоти.
— А кто готовил Люсьене разносолы? Не я же!
— Конечно нет. Но ты печатал ей письма.
— Странная особа! — усмехнулся Равинель. — На что она могла рассчитывать, посылая такое письмо? Должна была бы сообразить, что ты сразу примчишься… И прекрасно знала, что ты застанешь меня одного, а ее ложь тут же обнаружится.
Его доводы, казалось, совершенно смутили Мирей, и Равинель испытал горькое удовлетворение. Он не мог ей простить того, что она всегда Люсьену предпочитала ему.
— Зачем? — пробормотала Мирей. — В самом деле, зачем?.. Ведь она добрая.
— Добрая? Сразу видно, что ты ее не знаешь.
— Между прочим, я знаю ее не хуже, чем ты! Я видела Люсьену на работе, в больнице — в ее стихии. А ты и понятия об этом не имеешь!.. Например, сиделки. Видел бы ты, как она с ними обращается!
— Ну ладно, пошли!
Она хотела встать, но ей это не удалось. Ухватившись за спинку кресла, она снова упала в него и провела по лбу ладонью.
— Что с тобой?
— Ничего! Закружилась голова.
— Ты себя довела. Не хватает еще, чтобы ты заболела… Как бы то ни было, лечить тебя будет не Люсьена.
Она зевнула, вялым движением руки откинула со лба волосы.
— Помоги мне, пожалуйста. Пойду прилягу. Мне вдруг ужасно захотелось спать.
Он взял ее под руку. Она зашаталась и едва не упала, но вовремя уцепилась за край стола.
— Бедняжка! Довести себя до такого состояния!
Он повел ее в спальню. Ноги Мирей подгибались. Она еле волочила их по паркету и по дороге потеряла туфлю. Равинель, задыхаясь, опустил ее на кровать. Она была мертвенно-бледной и, казалось, дышала с трудом.
— Похоже… зря я… — прошептала она едва слышно, но в глазах еще теплилась жизнь.
— Ты не собиралась повидаться на этих днях с Мартой или Жерменом? — спросил Равинель.
— Нет… только на будущей неделе.
Он прикрыл ноги жены покрывалом. Мирей не спускала с него глаз, в них сквозила тревога.
— Фернан!
— Ну, что еще?.. Да отдыхай же.
— Стакан…
Лгать больше не стоило. Равинель хотел было отойти от кровати. Глаза ее умоляюще следили за ним.
— Спи! — прикрикнул он.
Веки Мирей моргнули раз, другой. В центре зрачков светилась только точечка, потом она угасла, и глаза медленно закрылись.
Равинель провел рукой по лицу, будто смахивал налипшую паутину. Мирей уже не шевелилась. Между ее накрашенными губами обнажилась перламутровая полоска зубов.
Равинель ушел из спальни и, держась за стены, добрался до прихожей. У него слегка кружилась голова и в глазах неотступно стояло светлым пятном лицо Мирей, оно то отчетливо проступало, то расплывалось, порхая перед ним, словно гигантская бабочка.
Он быстро прошел через палисадник, толкнул калитку, которую Мирей не захлопнула, и негромко позвал:
— Люсьена!
Она тут же вышла из тени.
— Иди! — сказал он. — Готово.
Люсьена пошла к дому впереди него.
— Займись ванной!
Он последовал за ней в спальню, по дороге поднял туфлю и положил ее на камин. Люсьена приподняла веки Мирей.
Открылось беловатое глазное яблоко, неподвижные, словно нарисованные, зрачки. Равинель стоял как зачарованный, не в силах отвернуться. Он чувствовал, что каждое движение Люсьены врезается в его память, отпечатывается в ней как отвратительная татуировка. Он когда-то читал в журналах сообщения и статьи о детекторе лжи. А вдруг полиция… Равинель вздрогнул, сцепил пальцы, потом сам испугался своего умоляющего жеста и заложил руки за спину. Люсьена внимательно следила за пульсом Мирей. Ее длинные нервные пальцы бегали по белому запястью, словно жадный зверек, ища артерию, чтобы впиться в нее. Вот пальцы остановились… И Люсьена приказала:
— В ванну… Скорей!
Она проговорила это сухим профессиональным тоном, каким обычно объявляла роковые диагнозы, но точно так же она успокаивала и Равинеля в те минуты, когда он жаловался на боли в сердце. Он поплелся в ванную комнату, открыл кран, и вода с шумом хлынула в ванну. Он опасливо прикрутил кран.
— Ну что там? — крикнула Люсьена. — В чем дело?
