Строеньице оказалось дачкой «на одного» с гостиной, светелкой и деревянным балконом. И сауна в теремке имеется, похвасталась директриса, и ванна-джакузи, и плоский телевизор на круглых металлических стойках, и занавески в кружевцах и атласных лентах – все как следует.
– Ужин сюда подам, и сауну уже включили, погреетесь. Фрукты вон, в вазоне. – Инна оглянулась – и вправду «вазон». – Отдохнете, а утречком поедете. Вам у нас понравится, Инна Васильевна! Я Осипу уж сто раз говорила – привози, привози к нам, а он только сегодня сподобился! Халатик в гардеробе. Вещи погладить?
Инна засмеялась:
– Нет. Спасибо. Все равно утром придется домой заезжать.
Женщина тоже улыбнулась озабоченной улыбкой хорошей хозяйки.
– На ужин что подать – мясо, рыбу? Осетрина, семга, лосось, треска, форель? Говядина, свинина, шашлык, цыплята?..
Есть Инне совсем не хотелось. Ей уже полгода не хотелось есть – с тех пор как Виктор сообщил, что она «растоптала», а он «принял решение».
– Рыбу, – сказала она, потому что понимала, что женщина не отстанет.
– Рыбку на закуску? А на горячее цыпленка, у нас повар-грузин, так готовит, так готовит, что к нам специально едут, чтобы у него покушать! Цыпленка, да, Инна Васильевна?
Она вздохнула:
– Да. Спасибо.
– Ну, вы располагайтесь. Телефончик, если что потребуется, вон, на столике, а я побегу… потороплю ужин. Располагайтесь, отдыхайте, Инна Васильна, голубушка вы наша!..
Очевидно, не в меру болтливый Осип ввел в курс дела всю свою семью.
Ну и ладно. Все равно уже ничего не изменишь.
Прямо на середину ковра, устилавшего пол в спальне, она стряхнула голубой костюм, часы, колготки и украшения и в одном белье пошла в ванную, открыла все краны, разделась и долго рассматривала себя в зеркале.
Белая кожа, сильные ноги, грудь в полном порядке. Она рассматривала себя, как будто чье-то изображение, выискивала изъяны и недостатки, но их было мало, даже на ее собственный взгляд, мало, – чего ему не хватало?!.
Обозлившись, что опять думает о том же, она надела халат, потрогала воду, мерно и сильно бившую в громадную ванну, затянула пояс и вышла в гостиную. По всем каналам почти одновременно начинались новости, и ей нужно было посмотреть хоть какие-нибудь, неважно какие. Комментарии она никогда не слушала – они злили ее или смешили, в зависимости от того, кто комментировал, – ей нужен только перечень событий.
Инна плюхнулась в диван, как в омут, подтянула ноги, зашарила по низкому столику, на котором лежал пульт, свалила на пол газеты, перегнулась через кожаные берега диванного омута, чтобы их собрать, и прямо перед носом, на цветастом персидском ковре вдруг увидела начищенные до блеска мужские ботинки.
Инна ничего не поняла и некоторое время просто смотрела на них, а когда они зашевелились и двинулись, перепугалась так, что рука, на которую она опиралась, подломилась, и она клюнула носом ковер. Подол взметнулся, ноги описали дугу, и диван-омут выплеснул ее прямо на пол, почти что на неизвестные ботинки.
Она неловко перекатилась на корточки, вскочила и ринулась за толстую подушечную спинку.
– Вы кто?!
– А вы кто?
– Как вы сюда попали?!
– А вы как?
От страха у нее взмокли спина и ладони.
Теремок стоит далеко, почти у самой кромки леса, и как позвать на помощь, чтобы услышала охрана, она не знала – ничего охрана не услышит, даже если она заорет во все горло, а пистолета или ракетницы у нее нет!
– Вы… не тряситесь, – хладнокровно посоветовал мужик, – я не бандит и не киллер.
– А вы… кто?
– Отдыхающий.
– А… почему вы отдыхаете… в моем коттедже?
– Нет. Это вы почему-то отдыхаете в моем. Или вы кто? Горничная?
Это было сказано таким тоном, что она моментально поняла – он ни на секунду не принял ее за горничную, просто дает возможность восстановить самообладание.
– Я не горничная.
– Почему-то я так и подумал, – пробормотал он.
Инна запахнула халат и выбралась из-за дивана.
Ладони по-прежнему были мокрыми. Как тогда, в студии, она вытерла их о юбку.
– Я хочу позвонить, – быстро сказала она, – чтобы кто-нибудь пришел и разобрался в ситуации.
– Звоните, – разрешил он.
На полированной поверхности стола стоял желтый допотопный телефон с гербом – во всех высоких кабинетах были такие – и списочек номеров, кто по какому: вахтер, монтер, администратор, директор.
Косясь на мужика и с трудом попадая пальцем в круглые пластмассовые дырки, она вызвала администратора, – мужик рассматривал стены, словно на них были фрески Микеланджело.
– Сейчас придет, – сообщила Инна осторожно. – Как вы сюда попали?
– Мне сказали – коттедж, – он пожал плечами, – дали ключи. Обещали, что чемодан сейчас принесут. Я пришел, дверь открыта. Я только решил телевизор посмотреть, а тут… вы.
– А вы… кто?
– Ястребов Александр Петрович, – представился он так, будто сожалел, что он Ястребов, а не Соловьев. – А вас я знаю. Вы Инна Селиверстова. Большая шишка в Белоярске. Верно?
– Верно, – согласилась она.
Если он пришел ее убивать, почему не убивает?.. Почему рассматривает стены?.. Почему ждет, когда прибежит администратор, ведь она на самом деле его вызвала?!
На нем были темный костюм и светлая рубаха с распущенным галстуком – ослабленный узел открывал расстегнутую верхнюю пуговицу.
Он был не слишком высокий, плотный и темноволосый.
Ничего особенного. На нее он взглянул раза два и опять уставился на стены – как будто стены в этой комнате были самым интересным!
Администратор примчался, и все разъяснилось.
Уважаемый Александр Петрович ошибся. Его коттедж находился прямо за коттеджем Инны Васильевны. У нас их два. Видно, плохо объяснили. Простите, простите, Александр Петрович, и вы, Инна Васильевна!..
Следом за администратором примчалась и директриса, и все объяснения начались по новой, и извинения были принесены и приняты, и от суматохи и бестолковости у Инны вдруг заболело где-то внутри головы, и она, словно разом выключенная из общей суматохи, пошла к дивану, села и пристроила голову на спинку.
Александр Петрович Ястребов внимательно посмотрел на нее и как-то в два счета выпроводил директрису и администратора, а сам не ушел.
– Вы… больны?
– Я вчера развелась с мужем, – неизвестно зачем тускло ответила она, – мы прожили вместе десять лет.
– А зачем вы с ним… развелись? Большая любовь нагрянула?
Она улыбнулась резиновой улыбкой и разлепила веки.
– Не я с ним. Он со мной. К нему любовь нагрянула.
– Как же вы проморгали?
– Что?
– Его большую любовь.
– Я работала. – Внезапно собеседник стал ее раздражать. – Мне было некогда. Я была уверена, что… меня это никогда не коснется.
– Ну конечно.
– Что – конечно?
– Вам некогда. У него любовь. Все правильно.
– А вы откуда знаете, правильно или нет?!
– Все оттуда же, Инна Васильевна, откуда и вы. Мне было некогда, и к моей жене нагрянула большая любовь.
Инна внезапно почувствовала жгучий интерес. Такой, что даже головная боль полыхнула напоследок и сгорела.
– Вы… развелись?
– Развелся.
– А… дети?
– Сын. Он со мной, слава богу.
– Ваша жена вам его отдала?!
– Отдала. У нее любовь, новая семья. Новые дети. Старые дети не нужны. Надоели.
– А… давно вы развелись?
– Шесть лет назад.
– А я только вчера, – пожаловалась Инна. – Говорят, что мужчины переживают все это легче.
Он пожал плечами:
– Не знаю.
Принесли ужин – гору сказочной еды, бутылку в серебряном ведерке, белые свечи, две штуки, два бокала – вот до чего догадлива и услужлива оказалась директриса! – небольшой тазик с пирожками, вазочку с клубникой, и еще что-то такое, и еще что-то эдакое.
– Вот видите, – сказала Инна уныло, – придется вам со мной романтически ужинать. Хотите?
Он мельком глянул на нее.
– Есть хочу, – объявил решительно, – романтически ужинать – нет.
– Все равно придется романтически. Куда же мы свечи денем и шампанское?
– Это точно, – согласился он, – девать некуда. Вы курите?
– Нет, – призналась Инна.
– Значит, нет зажигалки?
Она пожала плечами – у нее не было зажигалки. Тогда он вытащил из кресла свое пальто и долго рылся в карманах, то в одном, то в другом, потом опять в первом, и наконец нашел.
Он зажег свечи, некоторое время полюбовался на них – в темных зрачках плеснулось золотистое пламя, – потом отчего-то поморщился и посмотрел на нее.
– Может, потушим?
– Ну нет, – сказала она решительно, – не станем. Все, Александр Петрович. Хватит политес разводить. Снимайте ваш пиджак, и давайте поедим. Поздно уже.
Романтический ужин и вправду не получился – несмотря на свечи, серебряное ведерко и льняную белоснежность скатерти. Они быстро ели и думали каждый о своем.
Несколько раз она на него взглянула – он просто ел и явно не был озабочен, какое впечатление производит. Когда она посмотрела в очередной раз, они встретились глазами, и ей стало неловко – заметил, все ее рассматривания заметил, только виду не подал!..
