Какие бы мысли ни роились в голове у Бирна, он вынужден был признать: улики почти отсутство вали, да и подозреваемые - тоже. Отсутствие мотивов убийства бросалось в глаза. Не мог же этот бледный юноша-пацифист, Генри Хорн, расправиться с человеком, как мясник - с быком! На других двоих богохульника Джейка и даже на ироничного еврея Элайаса еще можно было подумать: Бирну казалось, что эти способны на все. Полицейские, которым активно помогал не кто иной, как наш таинственный знакомец мистер Нейрс, человек с моноклем, дали фактам похожую оценку. Они понимали: при сложившемся положении революционеров-заговорщиков нельзя арестовать и отдать под суд - отсутствие улик привело бы к их неминуемому оправданию, а это было бы уже полным фиаско. Хитроумный Нейрс зашел с другой стороны: с видимой приветливостью он пригласил заговорщиков посовещаться и попросил в интересах справедливости высказаться, что они думают о случившемся. Расследование началось в ближайшем из мест происшествия, а именно - в коттедже Гидеона Уайза.
Бирн также был приглашен и застал странную сцену, напоминавшую то ли вечерний прием в посольстве, то ли допрос важной персоны, когда прямые вопросы не задают, ограничиваясь намеками. К удивлению репортера, среди разношерстной компании, расположившейся вокруг стола в коттедже на морском берегу, он заметил и плотную фигуру чуть ли не с совиной головой. Это был патер Браун, хотя то, что он имеет какое-то отношение к делу, обнаружилось позднее. Был здесь и молодой Поттер, секретарь покойного Уайза, и его присутствие казалось более естественным, хотя поведению естественности недоставало. В доме, где все они собрались, ранее бывал только он один, так что с некоторой долей злой иронии можно было сказать, что он здесь за хозяина; однако помочь следствию словом или делом он не смог или не захотел. На его круглом курносом лице читалась скорее озабоченность, чем печаль.
Джейк Хокет, как обычно, переговорил всех. От таких, как он, трудно ожидать продуманной версии, призванной вывести его и его друзей из-под подозрения. Юный Хорн, натура более утонченная, пытался приструнить Джейка, когда тот принялся крыть последними словами убитых противников, - ему ничего не стоило в любую минуту обрушиться не только на врагов, но и на друзей. Пройдясь по поводу покойного Гидеона Уайза выражениями, далекими от официального некролога, он тем самым облегчил душу. Элайас в это время сидел без движения и казался невозмутимым, хотя, что выражали его глаза за стеклами очков, осталось неизвестным.
- Похоже, бесполезно объяснять вам, мистер Хокет, что ваши речи совершенно непристойны, - ледяным тоном произнес Нейрс. - Но, может быть, вас проймет хотя бы то, что по сути они для вас опасны: вы практически признаете, что ненавидели покойного.
- А-а, за решетку хотите меня упрятать, да? - ухмыльнулся любитель поговорить. - Ну-ну. Только вам придется соорудить большущую тюрьму знаете, сколько миллионов бедняков ненавидели Уайза, да не просто так, а за дело? И ведь я не вру, вы сами прекрасно это понимаете.
Нейрс ничего не ответил; все молчали, пока Элайас не заговорил, слегка шепелявя и растягивая гласные:
- Эта дискуссия, на мой взгляд, совершенно бесплодна и ничего не дает ни нам, ни вам. Нас пригласили сюда либо затем, чтобы запросить у нас определенные сведения, либо вообще чтобы подвергнуть перекрестному допросу. Если вы способны нам поверить, знайте: никакой информацией мы не располагаем. Если же не способны, скажите, в чем нас обвиняют. Против нас нет и не может быть ни тени улик - мы имеем отношение к этим убийствам не больше, чем к гибели Юлия Цезаря. Задержать нас вы не рискнете, хотя и вряд ли нам верите. Так зачем мы здесь собрались?
Элайас встал и принялся неторопливо застегивать свой плащ; его приятели сделали то же самое. Когда они подошли к двери, юный Хорн повернулся, обратив к дознавателям свое бледное лицо фанатика.
- Мне хотелось бы еще упомянуть, что я всю войну просидел в вонючей тюрьме, - сказал он. - И все потому, что не хотел никого убивать.
Все трое вышли; остальные мрачно переглянулись.
- Ну, с их стороны это, конечно, отступление, но не похоже, что для нас то победа, - заметил отец Браун.
- Мне все равно, - заявил Нейрс, - если не считать того, что бездельник и богохульник Хокет выругал меня последними словами. Хорн, во всяком случае, человек воспитанный. Что бы они ни болтали, я готов поклясться: они знают, в чем тут дело. Каждый из них знает или почти каждый. Да они этого особенно не скрывали. И к тому же зубоскалили, зная, что у нас нет доказательств, а есть одна лишь уверенность в своей правоте. Вы согласны со мной, святой отец?
Тот, к кому был обращен этот вопрос, посмотрел на Нейрса рассеянно, как будто пытаясь собраться с мыслями.
- По правде говоря, - наконец начал он, - я почти не сомневаюсь, что один человек из этих троих знает больше, чем говорит. Но, на мой взгляд, правильнее будет пока умолчать о том, кого я имею в виду.
Нейрс устремил на маленького священника столь пронзительный взгляд, что выронил монокль.
- Пока мы с вами просто беседуем, - отчеканил он. - Но, думаю, вы знаете: на более поздних этапах расследования сокрытие информации поставит вас в трудное положение.
- Ну, сейчас, по крайней мере, положение мое очень простое: я представляю интересы моего друга мистера Хокета. На сегодняшний день ему пора бы уже оборвать связи со своей организацией и перестать называть себя социалистом. У меня есть все основания полагать, что он близок к принятию догматов католичества.
- Да ну, на Хокета это не похоже, - недоверчиво сказал один из участников беседы. - Он ведь только и знает, что ругать почем зря священников.
- Мне кажется, вы не до конца понимаете подобных людей, - тихо проговорил патер Браун. - Он ругает священников за то, что они, как ему кажется, не выступают в роли активных борцов за справедливость. Но мало-помалу он осознает: священники - тоже люди, и они таковы, какие они есть. Однако мы здесь не для того, чтобы обсуждать психологию обращенных грешников. Я заговорил об этом лишь потому, что, понимая то, что я имею в виду, вы бы сузили круг своих поисков и задача тем самым бы упростилась.
- Если все это правда, круг сузится вокруг этого Элайаса, негодяя с лошадиным лицом, - воскликнул Нейрс. - Столь хладнокровным, злобным и насмешливым может быть, наверное, один лишь дьявол!
Отец Браун вздохнул:
- Ах, он всегда напоминал мне несчастного Стейна! Кажется, они даже были в родстве.
- Ну, я бы сказал... - начал было сыщик, но выразить свое несогласие ему не довелось: дверь распахнулась, и в проеме показалась полная высокая фигура бледнолицего Хорна. На сей раз он даже казался бледнее, чем обычно.
- Эй, - воскликнул Нейрс, вставляя в глазницу монокль, - а почему вы вернулись?
Неуверенно ступая, Хорн пересек комнату и, ни слова не говоря, тяжело упал в кресло. Через некоторое время он пробормотал с каким-то ошарашенным видом:
- Я отстал от остальных... заблудился. Решил, что лучше вернуться.
Со стола все еще не убирали, и Хорн, этот завзятый трезвенник, налил себе полный стакан бренди с ликером и залпом его выпил.
- Кажется, вы чем-то расстроены, - сказал патер Браун.
Хорн приложил ладони ко лбу и, словно из-под козырька, проговорил тихо, обращаясь, казалось, только к священнику:
- Могу сказать, чем. Мне явился призрак.
- Призрак?! - изумился Нейрс. - Какой еще призрак?
- То был дух Гидеона Уайза, хозяина дома, - проговорил Хорн, и голос его теперь звучал увереннее. - Он возник из бездны, которая его поглотила.
- Чушь! - заявил Нейрс. - Ни один нормальный человек не верит в призраков.
- Ну, это не совсем так, - с еле уловимой улыбкой сказал отец Браун. Факты появления призраков обнаруживаются не реже, чем факты преступлений.
- Что ж, мое дело - гоняться за преступниками, - с солдатской прямотой отчеканил Нейрс. - А за призраками пусть гоняются другие. Если сейчас, в начале двадцатого века, кто-то боится духов, это его личное дело.
- Я же не сказал, что их боюсь, хотя, осмелюсь доложить, вполне мог бы, ответил священник. - Нельзя сказать заранее, как такое воспримешь. Говорил же я о том, что верю в них, хотя бы до той степени, чтобы меня заинтересовал этот, сегодняшний. Расскажите-ка, мистер Хорн, что конкретно вы видели?
- Это было на краю каменных осыпей; там, знаете, есть такая расщелина, куда как раз и сбросили Уайза. Попутчики мои шли впереди, а я брел за ними по вересковой пустоши и вскоре должен был выйти на тропинку, огибающую скалу. Мне часто приходилось там ходить - я люблю смотреть, как гривастые валы наскакивают на скалы. Но сегодня я об этом не думал. Меня только удивило, что море столь беспокойно в такую ясную лунную ночь. Мне были видны бледные гребни волн, то появлявшиеся, то исчезавшие, когда волна разбивалась о скалу. Трижды пена вспыхивала бледным огнем лунного серебра, а потом мне привиделось нечто невозможное. Четвертая вспышка серебряной пены не погасла, а осталась гореть на фоне темных небес. Пена все не спадала, и я с болезненным беспокойством ждал, когда же это произойдет. Мне казалось, я схожу с ума, потому что мгновение остановилось, растянулось во времени. Я сделал несколько шагов вперед, и тут у меня, наверное, вырвался громкий крик - зависшие водяные брызги белым, как бы снежным контуром очертили лицо и фигуру человека, бледного, как прокаженный, излучавшего ужас, подобно застывшей молнии.
