- Что я могу сделать? - бормотал он безнадежно. - Мне придется заплатить. Думаю, что я смог бы убить его, но ей это не поможет. Они выведают, кто я, и все будет так же. Только Носей Грубер мог так поступить. Жанет никогда не искали. Почему, ну почему попалось это фото?
Я пытался заставить старика рассказать, за что осудили Жанет, но он не захотел и твердил лишь, что Жанет невиновна, а во всем виноват он, потом снова заговорил о закладе. Он почти обезумел от страха, убеждал, что все нужно сделать сегодня, иначе Грубер телеграфирует в Нью-Йорк. Чушь несусветная, конечно, но Хокинсу в его состоянии размышлять здраво было трудно. В конце концов я наотрез отказался предпринимать что-либо, пока не посоветуюсь с Дэлом Виллеттом, - решение, неожиданное для меня самого. На самом деле я просто струсил - слишком велика была ответственность что-то решать самостоятельно. Но с другой стороны, я привык доверять острому уму Дэла и его советам. Я добился от Хокинса согласия на это и, оставив старика в конторе, уехал.
Никогда прежде я не видел Дэла Виллетта в таком возбуждении. Наверное, сыграло свою роль то, как я выпалил все на одном дыхании, едва успев поздороваться, но мне кажется, что главное тут - чувство Дэла к Жанет. У меня словно глаза открылись, я понял, какую страсть и боль он маскировал под обычным спокойствием, и был поражен его яростью. Мне стало ясно, что на земле есть одно-единственное существо, которое он любит больше своих лошадей. Вдруг Дэл успокоился.
- Ясно, - сказал он, - что тут нечего обсуждать.
Джон не может не платить: отказ означает разоблачение Жанет и его собственную смерть, потому что это, конечно, убьет его. Но и платить он не может. Грубер будет снова и снова напоминать о себе, а когда старик умрет, возьмется за Жанет. Их ждет настоящий ад.
Я пробормотал что-то вроде "ничего не поделаешь, придется заплатить". Дэл уставился на меня.
- Я ведь сказал, что это не обсуждается. Разве нет? - повторил он. Тут только два варианта, и оба невозможны.
Это мне показалось абсурдным. Тут должно быть "да" или "нет". Дэл подошел к окну своей маленькой конторы и долго стоял там ко мне спиной. Я испытывал, огромное облегчение оттого, что добрая половина ноши снята с моих плеч, и тихо сидел и ждал. Было слышно, как в конюшнях окликают друг друга конюхи, выкатывая мыть экипажи, и как то одна, то другая лошадь бьет копытом, соскучившись в своем стойле.
Явился Мот, далматинский дог Дэла, сунул нос мне в ладонь и затем легкой иноходцей удалился. Десять минут прошли в полном молчании.
Дэл вдруг повернулся ко мне, и по выражению его лица я понял, что он что-то надумал.
- Джон там, у тебя в конторе? - резко спросил он.
Я кивнул:
- Да, я оставил его там.
- Хорошо. Иди и скажи ему, чтобы он возвращался на ферму и там оставался. Скажи ему, чтобы он доверил это мне. Если Грубер позвонит, пусть откажется говорить с ним. Если он так сделает, все будет в порядке. Передай ему, что это я так сказал.
- Но... - начал я, совершенно сбитый с толку.
- Делай, что я сказал. И передай старику, чтобы он не тревожился.
Добиваться от него разъяснений было бесполезно, и уже через минуту я спешил в свою контору.
Я ожидал, что уговорить старика будет трудно, но Хокинс, питавший к Дэлу Виллетту безграничное доверие, оказался на удивление послушен. Как только я передал ему, что Дэл дал слово, что "все будет в порядке", старик покорно согласился выполнить все сказанное Дэлом. Он хотел пойти на конюшни и поговорить с Дэлом, но я убедил его следовать всем указаниям буквально.
Я вышел на улицу, отвязал его лошадь и смотрел, как Хокинс направляется на юг, в сторону своей фермы.
Я совершенно не представлял, что задумал Дэл; я до сих пор не уверен, что он рассчитал все именно в то утро, хотя... кто его знает. Даже мне было легко сообразить, что выход тут есть только один и, решившись на него, оставалось лишь продумать техническую сторону. Дэл - это в его стиле должен был организовать дело так, чтобы выглядело все как можно естественнее.
В этот вечер по дороге домой я заглянул на конюшни. Дэл, как всегда, сидел перед домом с сигарой во рту. В полдень я позвонил ему, чтобы сообщить, что Хокинс на все согласен, л сейчас у меня на языке вертелось вопросов пятьдесят сразу. Я спросил Дэла, видел ли он Грубера.
- Не видел, да и вообще не хотел бы о нем говорить, - ответил он, и, поняв, что на остальные сорок девять вопросов ответов я не получу, я отправился к себе.
На следующий день я сам увидел Грубера, когда шел по Главной улице в контору. Он сидел на веранде отеля Чарли Смита, читая газету и покуривая. Я с любопытством посмотрел на него, и в свете того, что я уже знал о нем, этот тип показался мне еще омерзительнее.
Грубер поднял на меня глаза, и я поторопился пройти мимо.
Незадолго до полудня мне позвонил Джон Хокинс.
Едва услышав его голос, я понял, что чувство защищенности, которое появилось у него после заверений Дэла Виллетта, значительно ослабло и старик опять почти что в панике. Утром Грубер дважды звонил на ферму, Жанет ответила, что ее отец не хочет с ним разговаривать, и уже начала подозревать, что что-то не так, - к счастью, Грубера она в городе не видела, и Хокинс сумел уклониться от расспросов. Я постарался подбодрить его, и Хокинс пообещал держаться.
Весь день я провел в подвешенном состоянии, с трудом преодолевая желание мчаться к Дэлу и выяснить все на месте. Был четверг - срок выплаты, и, хотя я знал, что Грубер блефует, я хребтом чувствовал, что все будет кончено до захода солнца. Ближе к вечеру меня так трясло от нетерпения, что я с трудом мог усидеть на стуле.
Я воображал себе, как Дэл спокойно идет по улице мимо курящего на веранде отеля Грубера, достает пистолет и всаживает в него пулю за пулей, видел, как Грубер валится спиной на перила, опрокидываясь вниз головой, с перекошенным лицом, и финал - Дэл идет, сдается Тому Кеннеди, и посылают за мной. Я четко представлял и дальнейшее: зал суда, процесс и себя как защитника - это будет великолепная речь...
Я опомнился, подошел к окну и на противоположной стороне улицы увидел Грубера. Я вздрогнул так, как будто увидел призрак. Грубер шел быстро, как идет человек, который знает, куда и зачем он направляется.
Я смотрел ему вслед, пока через два квартала он не исчез за углом, потом вернулся к письменному столу и сел.
В ящике стола у меня хранилась фотография Жанет, я вынул ее и стал рассматривать. В памяти всплыли заверения старого Джона в том, что Жанет невиновна, и невольно я улыбнулся. Они были излишни. Невозможно представить такую девушку в когтях Грубера. Я погрузился в воспоминания и сентиментальные мечты.
В реальный мир я вернулся лишь через пятнадцать минут, услышав, что перед домом остановилась машина.
Как раз вовремя, чтобы увидеть, как Джим Роулей, врач, выпрыгнул из своего маленького автомобиля и побежал к дверям конторы. Я все понял и распахнул дверь прямо перед его носом.
- Только что звонил Дэл Виллетт - там у него пострадал человек, - и он просил меня заехать за вами, - выпалил он мне в лицо.
Даже не надев шляпы, я бросился за ним следом и вскочил в машину.
Джим, наверное, должен был удивиться, что я встретил его как бы подготовленным к столь необычному сообщению. Но необходимость соблюдать осторожность даже не пришла мне в голову. Он мигом очутился за рулем рядом со мной, и машина понеслась по Главной улице.
- Что случилось? Кто пострадал? Как? - закричал я, но Джим в это время сосредоточенно заворачивал за угол и не ответил. Моя контора находится в десяти минутах ходьбы от конюшен, машина лишь сделала несколько вздохов, и не успел я опомниться, как мы были уже на месте.
Подчиненный Тома Коннели уже был тут, его лошадь тяжело поводила боками. Мальчишки заглядывали в ворота конюшни, со всех сторон сбегались люди, на ходу что-то крича друг другу. Когда машина остановилась у ворот и Джим со своим черным чемоданчиком в руках выскочил, я увидел в конюшне группу сбившихся в тесный кружок мужчин и конюха, вбегавшего через заднюю дверь с ведром, из которого плескалась вода.
Я вышел из машины и направился к быстро растущей толпе. Врач исчез в ней, все расступались, давая ему дорогу с возгласом "Вот он", вновь прибывших встречали такими криками, что ничего нельзя было разобрать в этом хаосе и сумятице. Я собирался войти в конюшню, но остановился на пороге. Мне не хотелось увидеть то, что лежало в центре кружка мужчин...
В этот момент я услышал, как позади меня кому-то сказали:
- Это Мак, ты знаешь, - конь мистера Виллетта.
Он лягнул какого-то человека, который пришел нанять выезд, не знаю, как его зовут, - да так, что тот пролетел через всю конюшню...
Неожиданно группа мужчин задвигалась и расступилась, один из них повернулся к дверям, и прежде, чем он заговорил, я уже знал, что сказал доктор.
Во внезапно наступившей тишине в толпе раздался шепот:
