В Тамаре Сергеевне стала зреть мысль, что перед нею стоит либо пациент, либо кандидат в пациенты психиатрической клиники. Она так растерялась, что даже забыла сказать, что приехала в Новоладожск только сегодня.
— Я знаю, — грустно сказал Брыкин. — Я произвожу впечатление сумасшедшего. Меня многие уже иначе и не воспринимают. Вот и вы тоже… Но это совсем не так. Просто я перешел дорогу серьезным людям. А что они делают с теми, кто переходит им дорогу? Убивают. Или представляют сумасшедшими. Последнее дешевле и проще. Мою статью объявили плодом больного воображения. А самого меня попросили уйти по собственному желанию, дабы не злить солидных личностей… Пятнадцать суток меня держали в конуре с решетками, хотя напали на меня, а не наоборот. Их было пятеро, я один. Но посадили меня, и штраф должен заплатить я… У меня, Тамара Сергеевна, на вашу дочь последняя надежда.
Он бессильно опустил руки. В голове у Тамары Сергеевны одна за другой замелькали противоречивые мысли. В том, что перед нею человек психически неуравновешенный, она уже не сомневалась. С другой стороны, проблема этого человека, пусть даже не стоившая выеденного яйца, — прекрасный повод зазвать в Новоладожск Сашу. Бывший коллега нуждается в помощи — неужели она не отзовется?
— Хорошо, — решительно проговорила Тамара Сергеевна. — Как только Саша со мной свяжется, я попробую убедить ее приехать. Вы далеко живете?
— На том берегу… в общежитии химкомбината, — сообщил Брыкин. — Но я приду, куда она скажет. Вы не представляете, как я вам благодарен! Спасти меня может только чудо. Или Александра Николаевна.
«Дожили. Сашка стала проходить по разряду чудотворцев», — скептически подумала Тамара Сергеевна и быстрым шагом направилась в сторону дома.
Сосредоточившись на своих мыслях, она и не взглянула в сторону небольшой компании, стоявшей возле пивного ларька. Молодые люди вели себя не очень шумно — просто, посмеиваясь, пили пиво и закусывали вяленой рыбкой. Когда бы это зрелище заинтересовало Тамару Сергеевну, она бы заметила, что лица и руки молодых людей почти сплошь покрыты синими пятнами.
2. Его поймали, арестовали…
После звонка Тамары Сергеевны Саша зашла в кабинет отца и предложила ему отправиться в Новоладожск на ее «ауди». Брови Николая Трофимовича Барсукова взметнулись вверх:
— Ты собираешься в Новоладожск? На уик-энд? Видимо, к ночи надо ждать снега! Или бюджетникам завтра зарплату повысят на двести процентов. Что случилось, дочь?
— Дочери хочется провести пару дней в кругу семьи, — насупившись, проговорила девушка. — Такой вариант не рассматривается?
— Не рассматривается, — отрезал Барсуков. — Какое громкое преступление произошло в этом маленьком тихом городке?
— Не знаю, — честно призналась Саша. — Звонила мама.
— И что мама? — полковник не изменил строгого тона.
— Парную телятину приготовила по-фламандски…
Барсуков вздохнул, прекрасно понимая, что ничего конкретного из дочери сейчас не вытянет. Ладно, истинный интерес ее рано или поздно выяснится. Сейчас полковника больше беспокоил другой вопрос:
— А обратно мне придется на электричке возвращаться? Я собирался пробыть на природе до понедельника.
— В понедельник утром я тебя отвезу, — сказала Саша тоном покорной дочери. — Но не очень поздно, часов в восемь…
— Годится, — кивнул Барсуков. — Потому что в половине десятого я должен быть в управлении.
Когда они подъехали к Новоладожску, Саша почему-то повернула к Вокзальной площади, хотя к дому можно было подъехать со стороны шоссе, не заворачивая к вокзалу.
— Что мы там потеряли? — хмуро поинтересовался Барсуков, снова заподозрив Сашу в профессиональной корысти.
— Мама просила купить телевизионную программку, — ответствовала дочь. — Она забыла с собой взять.
— Ты в городе не могла ее купить? — не отставал полковник.
— Тоже забыла. А теперь вспомнила, — Саша пожала плечами и, затормозив, выскочила из машины.
Полковник вышел за ней — размять кости, а заодно проследить за действиями дочери, чтобы хоть частично удовлетворить любопытство и, может быть, утвердиться в подозрениях.
Дочь быстро подошла к газетному киоску, вместо одной телевизионной программки купила целую пачку газет и возвращаться к машине не торопилась. Она прошлась мимо импровизированных торговых рядов, где местные жители предлагали приезжающим и отъезжающим все или почти все: от цветов и овощей до антикварных редкостей типа дореволюционной кофейной мельницы или фарфоровых кошечек и собачек. Сашино поведение полковника слегка насторожило, потому что дочь не была большой любительницей рассматривать товары. А тут она останавливалась у каждого прилавка и даже о чем-то разговаривала с торговцами. «Ладно, — подумал Барсуков. — Жизнь не стоит на месте, и люди меняются. Сашка — не исключение. Может, ей нужно выбрать оригинальный подарок приятелю или подруге». Но когда Александра задержалась возле компании подвыпивших молодых людей и явно отпустила какую-то шутку на их счет, потому что парни заржали на всю площадь, полковник заволновался. Вот уж чего никогда не водилось за Сашей — пьяные компании веселить! Интересно, что она им сказала?
Девушка вернулась к машине минут через двадцать, бросила на заднее сиденье охапку газет, повернула ключ в замке зажигания, но трогаться с места не торопилась. Полковник заметил, что она взволнована.
— Что-то случилось? — спросил он осторожно.
— Похоже, — медленно проговорила она. — Только непонятно — что. Ты не знаешь, в этом районе дожди шли в последнее время?
— Дожди? — растерялся Барсуков. — Если я не ошибаюсь, дождей в Питере и области две недели не было. С каких пор ты стала интересоваться атмосферными явлениями?
— С этой самой минуты, — нервно усмехнулась Саша. — Может быть, ты ответишь на другой вопрос: от какой болезни на теле появляются зеленовато-синие пятна?
— Эта болезнь называется трупное окоченение, — не сводя взгляда с дочери, ответил полковник.
— А если пациент при этом двигается? — не отставала она. — Пиво пьет, разговаривает, смеется?
— Кто смеется? — опешил полковник. — Человек с трупными пятнами на теле?
— Угу, — кивнула Саша.
— Доченька, — промолвил Николай Трофимович. — Может, дальше машину поведу я?
— Зря ты со мной не прошелся, — с невозмутимым видом заметила девушка. — Ты бы понял, что меня волнует вовсе не теоретический аспект проблемы. Меня волнует чисто практический вопрос: не забрать ли нам быстренько маму и не рвануть ли обратно в Питер? Похоже, в Новоладожске началась какая-то жуткая эпидемия.
— Объясни, — потребовал полковник, нахмурившись.
— Сегодня мне позвонила мама, — вздохнула Александра. — Она пожаловалась, что ей стали мерещиться синелицые люди. Сказала, что, возможно, это предгипертоническое состояние. Я очень испугалась. Жара, духота, а мама по городу с Кляксой наперегонки бегает, генеральные уборки в доме устраивает…
— Поэтому ты и сорвалась?
Саша кивнула.
— А теперь синелицые мерещатся тебе? — мрачно поинтересовался полковник.
— Да ты сам посмотри на людей, — снова вздохнула Саша. — Я думаю, какая-то гадость с химкомбината пошла на город. Может быть, воду заразили, может, еще что-нибудь.
— Химкомбинат, кажется, не работает, — неуверенно возразил Николай Трофимович.
— Это ни о чем не говорит, — отозвалась Александра. — Оттого что всё забросили и перестали контролировать, что-то могло прорваться, трубы какие-нибудь протекли, кто их знает!
— И что, все новоладожцы синие? — полковник приоткрыл дверцу машины и стал вглядываться в лица.
— Да нет, — ответила Саша. — Только некоторые. Да и пятна эти не очень заметны, если только приглядеться… Мама, как всегда, преувеличила.
— Понятно, — проворчал Барсуков. — Ладно, поедем, успокоим Тамару. А потом я на санэпидемстанцию съезжу. И в местное управление. Они должны что-нибудь знать.
— А я в редакцию газеты схожу, — сказала Александра. — Не может быть, чтобы наши журналюги ничего не пронюхали. Кстати, один мой бывший коллега жаждет со мной встретиться.
— Зачем? — насторожился Николай Трофимович.
— У него есть информация о предстоящей гибели человечества.
— Пригласи его к нам домой, — посоветовал полковник. — Если он буйный, тебе одной с ним не справиться.
— На встречу с ним я пойду с Кляксой, — Саша улыбнулась. — А вам-то с мамой он зачем? Общение с Брыкиным — не великое счастье. Он слишком шумный и велеречивый.
— Ничего, потерпим, — не согласился Барсуков. — Зато душа в кои-то веки будет за тебя спокойна. Итак, зови его домой.
* * *
Выслушав взволнованный рассказ супруги, полковник не стал дожидаться, пока вскипит чайник, сел в старенькую, но по-прежнему любимую «ниву» и помчался в местное управление санитарно-эпидемиологического надзора, с начальником которого во время работы в Новоладожске был знаком очень хорошо. Это был немолодой человек, утомленный вечными рутинными проблемами, о чем говорили усталый, потухший взор, тяжелые веки, глубокие морщины, бороздившие высокий лоб, сутулая спина и тяжелое, прерывистое дыхание при беседе. Николай Трофимович ни разу не видел его смеющимся или хотя бы улыбающимся. Если бы начальник СЭС был актером, лучшего типажа на роль мизантропа было бы не найти. Но кроме мизантропичности, Евгений Александрович Лукин обладал и другими свойствами характера — это было доподлинно известно Барсукову. В частности, ему было известно, что тот — глубоко порядочный и честный человек. Впрочем, это ведь и так понятно: в наше время честность и порядочность не могут не идти рука об руку с мизантропичностью. Это подлецы и двурушники в смутные времена жизни радуются. А честным людям не очень-то весело живется… Но несмотря на внешнюю неприветливость Лукина, полковник понял, что визиту его начальник санитарно-эпидемиологического надзора рад. На секунду-другую посветлели его глаза, разгладились морщинки. Видит Бог, эти признаки о многом говорили.
