Ознакомительная версия.
– Нет, – я затрясла головой с такой интенсивностью, что сама испугалась. Вдруг да оторвется? – Мне надо узнать адрес. Только адрес! Там нуждаются в нашей помощи! Очень-очень нуждаются, Андрей!
– Позвони в справочную, – посоветовал мой босс, иронически посмеиваясь.
– Не пойдет, – отмахнулась я. – Мне позарез нужна Людмила!
– Какая Людмила? – удивленно приподнял брови Лариков.
– Следователь у Ванцова.
– Так, – протянул Лариков. – Я понял. Ты же была у рыжего. Как я сразу не сообразил! И твердо решила отбить у него кусочек хлеба, да, моя радость? Нет уж, милочка, не дождешься! Я не встану на пути у Ванцова, потому что он, как танк – не отпрыгнешь вовремя, раздавит! Найди себе другое развлечение!
– Андрей! – взмолилась я. – Они же его засудят! А он не виновен!
– О боже! Ужель господь наконец-то внял моим молитвам и решил избавить нас от Ванцова? – воскликнул Лариков. – Не буду я ему помогать! Пусть судят себе на здоровье, давно пора! По крайней мере, моя жизнь станет чуть спокойнее. Одним нахальным типом среди знакомых меньше…
– Да не Ванцова, – поморщилась я. – Совсем другого человека! Андрюша, позвони этой Людмиле. Она мне очень нужна! Договорись с ней о встрече – и все. Больше от тебя ничего не потребуется! Я все беру на себя.
– Нет, – строго сказал Ларчик. – Сначала скажи, кто так ранил твое жалостливое сердце, что ты растаяла, как сосулька на весеннем солнце, и готова сразиться с этим драконообразным Ванцовым? Признавайся!
Я не спешила с признаниями. Опыт всей моей жизни показывал, что признания не всегда полезны. Иногда куда правильнее затаить истинные чувства.
– Ну-с? – грозно сдвинул он брови. – Колись. Все равно придется. Кто разбудил в твоем сердце чувство пламенной справедливости, доселе мирно дремавшее?
– Воронцов, – тихо сказала я. – Игорь Воронцов.
* * *
Он очень долго смотрел на меня, жалостливо так, как на смертельно больного человека. Потом открыл было рот, но ничего не сказал, только махнул рукой.
– Что, ты тоже считаешь, что Воронцов убил Тумановскую, да? – спросила я.
– Улики есть улики, – пробормотал он. – Против лома нет приема. Если человек сидит на полу перед трупом своей жены и сжимает в руках топор, которым только что раскроил ей череп, и при этом никто из него не может вытянуть ни слова, что ты еще будешь думать?
– От противного, – ответила я.
– То есть?
– То есть я подумаю, что, например, он пришел и застал эту ужасную картину. Топор лежал рядом. Дальше потрясение. Шок. Он не хочет говорить. Есть еще чувство подсознательной вины, – предположим, он считает, что, если бы он находился дома, его жена была бы жива. Поэтому он взял это преступление на себя. Мало ли, почему человек молчит?
– Он не производит впечатление человека, который находится в шоковом состоянии.
– Ты что, Лариков, новый Эрих Фромм? Как ты можешь определить психическое состояние человека?
– А его не я определял. Это заключение судебного психиатра. У Воронцова все в порядке с психикой.
– Просто он молчит, – кивнула я.
– Не надо иронизировать!
– Я не иронизирую. Мне непонятна позиция этого судебного психиатра. Человек только что пережил состояние аффекта…
– Не было никакого аффекта!
– Тогда мы имеем дело с гнусным чудовищем, хладнокровно убившим собственную и – что немаловажно! – любимую жену и не испытавшим при этом никаких потрясений и изменений в психике? Прости, мне Воронцов совсем не показался чудовищем. А глаза у него больные. Хотя я не психиатр. Может, я чего не понимаю, но у меня создалось впечатление, что он просто больше не хочет жить. Этот человек несчастен. И нуждается в помощи.
– Саш, я понимаю тебя. Воронцов обаятелен. Воронцов красив…
– Да пошел бы ты, Лариков! – заорала я. – При чем тут это? Я что, напоминаю вам всем девицу, которая спит и видит нового кавалера? У меня на Сережку-то времени и сил не хватает, а вы все сходите с ума, считая мое желание вмешаться и чем-то помочь элементарными «бабскими» чувствами!
– Не надо так размахивать руками, – попросил Лариков. – Ты сразу становишься похожей на ветряную мельницу!
– А вы с Ванцовым похожи на…
Я задумалась о том, на кого они похожи.
– На двух занудных стариканов. Из «Маппет-шоу», – наконец решила я. – Тебе так трудно попросить Люду о встрече?
– Нет, нетрудно. Просто я не желаю влезать в это дело и тебе не советую.
– Я выслушала твой совет, но у меня есть право соображать самой, – кивнула я. – Звони.
Он вздохнул и посмотрел на меня с такой тоской, что мое сердце дрогнуло, но я сцепила зубы.
Встретив в моих глазах только холод, он набрал номер и попросил Люду к телефону.
Потом протянул мне трубку.
– Пожалуйста, детектив Данич!
– Спасибо, детектив Лариков, – растянула я губы в «американском чизе».
Что ж, моя «карта» пока говорила мне, что я должна попытаться выяснить, что произошло с Машей Тумановской. Ведь я загадала, если Лариков дозвонится до Люды с первого раза, – значит, наша с Воронцовым встреча действительно судьбоносна.
Он дозвонился. С первого раза.
Мало того, ему несказанно повезло. Ванцова в кабинете не оказалось, и трубку сразу взяла Людмила.
* * *
Он передал трубку мне.
– Знаешь, Данич, договаривайся сама.
Я кивнула. Мужчинам ведь зачастую недостает душевной тонкости, разве нет?
– Люда? Это Александра Данич. Я сегодня заходила к Ванцову.
Она молчала, потом нерешительно произнесла:
– Да, я вас вспомнила.
– Люда, мне очень нужно с вами поговорить. Когда мы сможем увидеться?
– Надо полагать, что наша встреча должна остаться тайной для Ванцова, – догадалась Люда.
– Да, – сказала я. – Собственно, меня интересует Воронцов.
Она замялась.
– Люда, вы же не верите в его виновность!
– Я… не знаю. Может быть, я просто не хочу верить? – очень тихо произнесла она.
– Давайте встретимся, – попросила я. – Может быть, мы…
– Мы ничего не сможем сделать, Саша. Я о вас слышала, честное слово! Ванцов считает вас детективом от бога, но, я боюсь, даже вы ничем тут не поможете. Если бы Игорь Александрович хоть что-то сказал, а он молчит. Честное слово, Ванцов очень хочет ему помочь и злится от бессилия…
– Люда, давайте все-таки встретимся и обо всем поговорим.
Она помолчала немного, обдумывая мое предложение, потом решительно сказала:
– Хорошо. Договорились, через час. Давайте ваши координаты, я подъеду.
Ну, конечно, мы же не можем разговаривать при «шпионах». Я бросила взгляд на босса. Тот мое сомнение быстро понял и замахал руками.
– Не волнуйся, радость моя, я как раз собирался отбыть отсюда. Так что болтайте спокойно. Я даже не буду ставить «жучки». И вообще я не настолько симпатизирую Лешке, чтобы шпионить в его пользу! Хоть и считаю твой интерес к Воронцову довольно глупым, но признаю, что ты девочка большая, сама во всем разберешься.
Послав ему воздушный поцелуй, я продиктовала адрес и повесила трубку.
– Тебя, конечно, не интересует мое мнение, – начал он спустя некоторое время, кашлянув, дабы привлечь к своей персоне мое внимание, – но я его все-таки выскажу. Мне кажется, что ты загоняешься!
Я с интересом посмотрела на него. Ах, я загоняюсь?
– И куда это я, как ты изволил выразиться, загоняюсь?
– Вот это и вопрос – куда тебя занесет, – развел он руками. – Может быть, тебе стоит сначала все-таки подумать?
– Я подумаю, – вздохнув, согласилась я. – Непременно. Как только, так сразу. Я буду много и напряженно думать, а о результате этого непосильного процесса сообщу тебе почтой. Лет через двадцать.
– Все-таки ты еще дерзкий подросток, – печально констатировал он. – Очень хочется видеть тебя повзрослевшей и поумневшей, но я реалист. Я понимаю, что пока это невозможно. А жаль…
– Иногда, когда я смотрю на скучных взрослых типа вас с Ванцовым, я начинаю понимать Питера Пэна, – улыбнулась я. – Тоже не хочется взрослеть.
– То есть ты хочешь доказать недоказуемое и гордишься этим своим стремлением, – кивнул он с довольным видом.
– Нет, я просто хочу понять этого человека. Эта история возбудила во мне интерес…
– Сашенька, – возвел он очи к небесам.
– Меня там нет. Я здесь сижу, – рассмеялась я.
– Сашенька, а почему же тебя она не заинтересовала в тот момент, когда сам факт этого убийства потряс весь город?
«Потому что я не видела его глаз», – хотелось ответить мне, но я прикусила язык, предчувствуя гнусные инсинуации по поводу моего нездорового увлечения этим красавцем Воронцовым.
Я просто тихо процитировала Уайльда.
Любимых убивают все – за радость и позор,
За слишком сильную любовь, за равнодушный взор,
Все убивают – но не всем выносят приговор…
– Сашенька, я все понимаю. Но ты пытаешься весь мир населить поэзией, а в нем этого нет. Дай тебе волю – ты начнешь одухотворять стол, пытаясь придать ему человеческие черты. Перед тобой убийца, а ты вкладываешь в его уста «Балладу Редингской тюрьмы», которую он, возможно, и не читал никогда. Он же спортсмен, Сашка! Мастер спорта по стрельбе…
Ознакомительная версия.
