…Парень очнулся часов около пяти. Желнин даже совершенно точно потом смог назвать время. Он уснул только что, проснувшись, не мог понять, сколь долго маялся в предбаннике сонном, в прихожей непостижимого, дающего нам отдохновение и Знаки…
Белых халатов давно никто в больничке не носил. По какому-то гуманитарному каналу, вместе с пайками и лекарствами, пришли халаты цвета морской волны. Униформа. «А что, если бы всех врачей, нянечек, медсестер и поварих одеть в кумачовые халаты?» — подумал Желнин и рассмеялся от лихого видения. А сон ему снился какой-то мутный, непонятный, хотелось одновременно и забыть его, и вспомнить, потому что был он каким-то образом важен. А очнувшись, он увидел белое пятно в палате, то есть халат столь милый и привычный. Он еще не всех знал в больничке. Это, должно быть, какой-то новый дежурный врач или медбрат. Свет в палате он не зажигал, только дверь приоткрыл, отдернул еще слегка занавеску, и свет фонаря ближнего упал на тумбочку, подушку, руки ночного повелителя спящих и бодрствующих, ждущих выздоровления. Ночной смотритель, ангел белый, обломил колпачок на ампуле, тонкое жало шприца и фонтанчик невидимый поднял на уровень глаз, похлопал лежащего по плечу, рукав ему слегка подзакатал, сделал укол, аккуратно сложил ампулку пустую, шприц, ватку в чемоданчик. Потом пощупал лоб пациента, пульс посчитал, удовлетворенно хмыкнул, оглядел палату и так же аккуратно вышел, затворив за собой дверь. Потом Желнин уснул уже основательно и проснулся только часу в десятом. Разносили завтрак. Ему поставили на стул теплый чай, полстакана кефира. Чай он выпил не торопясь и стал ждать дальнейшего исполнения желаний. То есть срастания шва, рентгена, последующего удаления нитки, которое должно было произойти уже потом, после того, как он покинет это богоугодное заведение. Потом ему был положен бюллетень, но это для настоящей халтуры не помеха. А три материала он должен был сделать к концу месяца. Писал он легко и интересно. Копейка водилась не обильная, но и не совсем маленькая. Приступ аппендицита, неожиданный, несвоевременный, но от сумы да от тюрьмы…
На этот раз обход проводил главврач Малахов, Андрей Константинович, и сразу стало ясно, почему все здесь смешливые и ироничные. Каков начальник, таковы и остальные. Лет шестьдесят было главврачу, и ему вовсе не нужно было ощупывать и разглядывать пациентов. Ему достаточно было на них поглядеть. Например, такие запростецкие и пустяковые пациенты, как те, что оказались собраны в этой палате номер три. Потому Андрей Константинович, вполуха слушая Костю и оглядев быстренько всех пятерых, только возле Желнина задержавшись, прямиком отправился к коечке ночного новичка, где мгновенно обнаружил, что тот мертв. А наверное, не главврач на утреннем обходе должен обнаруживать мертвеца в «легкой» палате. Мощеный сделал знак Желнину, схватился за голову, потом руки развел.
Смерть в больнице — дело заурядное. Но на этот раз все происходило не совсем так, как всегда. Прежде всего, о том, что произошло, Желнин с Мощеным догадались только по некоторым репликам. Остальные три их товарища по несчастью существовали будто в другой реальности и ничего не поняли вовсе. Один лакал бульон, другой жевал что-то из передачи, а третий и вовсе спал.
Укладывали на скорбную тележку и выкатывали Ваню Митрофанова — а именно так звали бедолагу — без причитаний и излишних телодвижений. Мало ли зачем везут больного, а лицо прикрыто — ну и что. В палатах обход, и все на местах. То есть некоторая конспирация была соблюдена. А потом из палаты вызвали Мощеного. Он все не возвращался, а примерно через полчаса после его ухода пришел дилижанс и за Желниным. Он бы и сам доковылял с чьей-нибудь помощью в другой конец коридора. Он сам оказался нужен Малахову. И вовсе не по причине своих починенных кишок. Прямо в кабинет Желнина провезли. Вернее, в предбаннике помогли сойти с каталки и прошлепать внутрь. А затем Малахов дверь закрыл. Мощеный сидел тут же, бледный и задумчивый.
— Как, Сережа, самочувствие? — спросил Малахов первым делом.
— Ничего. Кушать хочется.
— Кушать — это хорошо. Кушать — это завтра, во второй половине дня. Немножко каши. А послезавтра хорошо покушаешь. Сидеть не больно? Нормально все?
— Не болит вроде.
— Это хорошо. От вина отдохнешь. В праздники-то взял лишку?
— Естественно.
— Ну вот и славно. Ты вот скажи-ка… тот человек, что ночью приходил, как выглядел?
— Да вам, наверное, лучше знать.
— Почему ты так решил?
— Вы что, своих людей не знаете?
— Видишь ли, Сережа, у нас практиканты.
— И что, угробил практикант человека?
— Ну, не угробил, но и не помог. Мы разберемся.
— Халат белый, высокий, худой, лицо тонкое. Аккуратный.
— Почему так решил?
— Он укол сделал и шприц в чемоданчик сложил, и ампулку, и головку стеклянную. И двигался аккуратно. Не как…
— Не как врач?
— Да.
— Ну, врачом ему уже не быть. А во сколько он вошел?
— Четыре сорок пять.
— Проснулся и посмотрел на часы?
— Вот именно. Я заснул только что. А потом проснулся. Когда открывается дверь, поток воздуха меня достает.
— Интересно. Так и простудиться недолго. А болеть вам сейчас не след. Кстати, паспорт ваш где?
— Дома. Карточка аккредитационная.
— Да-да. А вот друга вашего, господина Мощеного, выписываем.
— Жаль.
— А мне вот не жаль. А ведь это он вас надоумил коечку поменять?
— Да я сам.
— Будет вам, будет. Коечка-то несчастливая. Мы ее все же на склад отнесем. В подсобку.
— Можно идти?
— Куда торопитесь, Сережа?
— Домой. В палату.
— Палата ваша теперь другая. Вас сейчас на другой этаж поднимут.
— В лифте?
— В лифте.
— А…
— Все принесут. С товарищем попрощайтесь.
— Прощай, Мощеный.
— До свидания, Желнин. Не принести ли тебе, Серега, пивка? Ему когда можно?
— Месяц после выписки нельзя алкоголя и острого. А пока нельзя даже фруктов. Кисломолочные можно. Йогурты. У тебя, Сергей, дома-то что?
— Дома ничего. Друзья, шелкоперы.
— Вот. Пусть они тебе и паспорт принесут. Потом. Для выписки. А пока отдыхай. Я сам позвоню в газету. Все у тебя хорошо. Только вот аппендикс свой переносил. Что же раньше не обращался?
— Думал, желудок.
— Думать — это хорошо. Это полезно.
Новая палата Желнина оказалась непростой. Одноместный люкс районного масштаба. Маленький цветной телевизор, филодендрон в кадке, кнопка вызова врача. Серега Желнин был человеком тертым. Кое в чем разбирался, а, следовательно, это ему понравиться не могло. Малахов пришел несколько позже.
— Как самочувствие?
— Хреновое.
— То-то же. Дела-то твои, парень, хреновей не придумаешь.
— Щипцы, что ли, в животе забыли?
— Я вот анализы сделал Чекмареву Василию Адамовичу.
— Это кому?
— Это тому, который гостей принимал ночью.
— Так его же по-другому звали.
— Звали его именно так. Бардак вселенский коснулся и нашего богоугодного заведения. Менялись люди, уволилась девочка, карточки перепутали, фамилии не те. Черт знает что.
— Вы хотите сказать…
— Вот именно. К тебе это приходили ночью. И укол тебе делали. Только не укрепляющий, а наоборот.
— Киллер, что ли?
— Это уж тебе видней. Деньги, что ли, не отдал?
— Какие у меня деньги…
— Ну журналистское расследование затеял?
— Какие у нас расследования. Все поделено и оприходовано. Что я, враг себе?
— Ну подумай.
— О чем?
— Из-за тебя человека убили. И про это никто пока не знает. Чекмарев — студент далекого отсюда вуза. Родители его вообще на Сахалине. Схватятся не скоро. Время есть.
— У кого?
— У всех. А ты лежи пока. Лежи и молчи. Ты теперь и есть Василий Адамович Чекмарев. Ну на несколько дней.
— Шутите?
— Ты жить хочешь?
Лежал он теперь головой к окну, и ночное броуновское движение снега можно было наблюдать, только если сесть. Рамы здесь были выкрашены, щели заткнуты ветошными дранками и заклеены липкой лентой. Занавески двойные. Но смотреть в окно Серега Желнин разлюбил. Он, быстро приходя в кондиционное состояние, столь же прытко пытался выстроить новую систему координат и определить свое место в ней. У него не было причин не верить Малахову. По пустякам простого человека в спецпалатах не прячут. А на следующий день, точнее, ночь случилось и вовсе экстраординарное. Малахов вошел явно встревоженный и не один. Хирург Костя выглядел не лучше.
— Ты жить-то хочешь? — спросил главврач.
— Опять вы за свое.
— Ругаешься — значит, хочешь.
— Гостей ждете?
— Ждем. И тебе придется спрятаться. Вставай помалу.
Желнин мог уже ковылять слегка. Шов срастался. Но возникали проблемы другого рода. Ночь. Коридор. Опасность. Малахов привел его к лифту, вызвал кабину, они прошли внутрь, двери захлопнулись. Малахов нажал последнюю кнопку в ряду. Значит, не первый этаж, а подвал. Наверное, надежное место.
